Внутри было темно, он не сразу разглядел Катриону. Когда глаза немного привыкли к полумраку, увидел, что девушка сидит у большого очага.

- Бойс, – сказала она не терпящим пререканий тоном. – Холодно! Катриона замерзла. Хочу огонь.

Она встала, сняла с каминной полки огниво и протянула ему, подала пучок сухой травы. Он подошел и взял все предложенное. В топке высилась горка березовых поленьев.

- Огонь, так огонь, – рассмеялся он, чувствуя, что тоже замерз до смерти, – И я хочу огонь. Сейчас сделаем.

Он высек искру, запалил пучок сена, сунул его в поленья. Пара секунд и сухие дрова занялись веселым пламенем с голубоватыми отблесками. Бойс поднялся и повел глазами по сторонам. Оранжевые всполохи освещали землянку. Стены местами обшиты деревом, местами оштукатурены, застроены полками с грубой глиняной посудой, земляной пол хорошо утрамбован. Топчан у окна, застеленный пледом, и рассохшийся стол – вот и вся обстановка.

- Где мы? – спросил Бойс, озираясь, – Куда ты меня заманила, Катриона?

- Моя нора, – ответила Катриона, стуча зубами от холода, – никто не найдет здесь Катриону.

- Ты очень замерзла? – повернулся он к ней.

- Да.

У Бойса закружилась голова. Комната расплылась перед глазами. Из марева возникла лишь Катриона. Все остальное вертелось, дрожало, покачивалось, тонуло во мгле. Огонь топки освещал девушку, которая раздевалась. Катриона через голову стянула мокрое платье. Осталась в панталончиках ниже колен, обшитых кружевами. Не надолго. Их скинула тоже. Ни капли не смущаясь, прошла к столу и раскинула на нем одежду. Бойс не мог пошевелиться.

- Мокро! – она подошла к нему, – надо посушить.

Не скрывая намерений, девушка взялась за низ его жилета.

- Бойс, мокро. Надо снять.

Ее нагота вспыхнула перед ним. Ему показалось, сквозь белую, сверкающую кожу он видит кровь, текущую по ее венам – настолько девушка была прозрачна. Кажется, протяни руку, и ухватишь только воздух. Жар освещал ключицы, округлые плечи, стекал вниз по втянутому животу к длинным бедрам. Ее открытые губы усмехались, глаза повелевали. В них не осталось и следа безумия.

- Раздевайся, – приказала она. Сама расстегнула и сняла с него жилет. Бойс был парализован и не сопротивлялся. С волос ее мелко сочилась дождевая вода, оставляя на коже серебристые дорожки, текла по напрягшимся соскам. Он дышал с кошмарным усилием. Катриона отбросила его жилет. Взялась за рубашку. Медленно расстегнула пуговицы, стянула ткань с одного плеча, удерживая Бойса гипнотическим взглядом.

«Нет!!!» – раздался вопль в одурманенном мозгу. Бойс рванулся от нее.

- Нет!

- Да! – Катриона удержала его, показав силу.

- Дурная девчонка! – бешено крикнул он. Его пах разрывала адская боль. – Не могу!

Он стал отдирать от себя ее руки. Катриона вцепилась в него крепче.

- Дай мне уйти!

Она привстала на цыпочки, вся потянулась вверх. Ее холодные груди прижались к его оголившемуся животу. Пальцы гладили его щеки, отводили с них прилипшие мокрые пряди. Острые, как иглы, зрачки кололи. Девушка зашептала, сбивчиво, невнятно, громко. Он не понимал ее. Но с каждым сказанным ей словом сознавал, как рушится в нем последняя воля. В голосе ее звучала сила, с которой не смог бы бороться ни один смертный. Эта сила существовала от начала времен. Она воздвигала горы, обуздывала моря, зажигала звезды. Дарила жизнь и убивала. От начала времен она влекла мужчину к женщине. Катриона колдовала. Воздух между ними густел и плавился.

Бойс слепо замотал головой. Ему стало дурно, ноги подкашивались. Зверь внутри лез наружу, клыками рвал внутренности, мясо, грубо крушил ребра. Бойс мучительно застонал.

Катриона рассмеялась. Рассмеялась дразнящим, бесстыдным смехом, прижимаясь к нему еще теснее. Кончиком языка облизнула губы.

«Она лжет, – понял вдруг Бойс, – Она не безумна. Она не женщина. Демон-обольститель. Смеется надо мной. Ибо знает – не устоять».

Он сдался. Впился ртом в смеющиеся губы. Она сорвала с него рубашку, повисла на нем, обвилась, словно хотела удушить и навсегда оставить в своем логове. Он почти умер, дышал каким-то чудом. Не помнил, что делает. Не знал, не видел, не понимал. Он обнял живое пламя. Пламя его опалило, проникло внутрь и выжгло там все. Дотла.

- Уехал? Сел на коня и уехал? – тупо повторил Джон вслед за конюхом.

Через двадцать минут после ухода Бойса, он решил присоединиться к нему в прогулке по саду и только потом идти завтракать. Но друга в саду не оказалось.

- Уехал, – угрюмо докладывал конюх, метая рогатиной сено за конюшней. – Ни слова не сказал. Зыркнул так, будто в него бес вселился, и был таков. Я вышел к воротам – несся по склону сломя голову, как на бой. Свист в ушах – ф-ф-фью. Уехал. Грязь летела – дай Боже!

- Слушай, дружок, – беспечно сказал Милле, скрывая тревогу, – оседлай для меня Моргану, будь добр.

- Поедете искать его? – перестав кидать сено, конюх оперся на рукоять рогатины, – Что ж, езжайте. Оседлаю. Как найдете, передайте – конюх Иен для младшего МакГрея коня больше не уважит. Пусть сам чистит, купает, кормит своего Альпина. Не лошадь, а огненный змей. Покусанный, побитый хожу. А у парня для меня доброго слова не нашлось.

Обиженный конюх ушел седлать Моргану. Джон еле дождался, когда белую кобылку выведут на воздух. Он точно знал, куда ехать.

Моргана споро и послушно преодолевала путь, который Милле и Бойс проделывали каждое утро. Весь май, день за днем. За меловым ручьем и ольховой рощей их накрыл дождь. Держа над собой плащ, который предусмотрительно захватил с собой, Милле въехал на поляну с камнем, направил лошадь сквозь нее к тропке, что бежала среди папоротников к дому Анны Монро. Он злился, ожидая встретить на этой тропке возвращающегося Бойса. Мысленно ругался с ним, упрекая за вчерашнюю ложь и сегодняшнее легкомыслие. Нужно было что-то предпринимать. Бойсу рядом с Катрионой находиться дольше не безопасно.

Моргана встала и громко заржала. Милле не понял поведения лошади.

- Идем, идем, – подогнал он ее.

Высоко задирая передние ноги, Моргана снова заржала. Она упиралась и не хотела идти по выбранному пути.

- Что ты, скотинка! Упрямишься? – прикрикнул Милле. Сквозь дождь, наводнивший лес, до его ушей донеслось отдаленное ржание. Моргана тот час отозвалась.

- Никак, Альпин! – догадался Джон, – Ты! Умная тварь. Иди, ищи его.

Он ослабил поводья. Кобыла свернула с тропинки и побрела в сторону камня, обошла его, хрустя ветвями, полезла в чащу. Она и Альпин много лет жили бок о бок, привыкли друг к другу, Моргана искала жеребца уверенно. Тем более Альпин помогал ей – из лесу время от времени доносилось его тревожное ржание. Проблуждав с четверть часа, Милле верхом на белой кобыле, вышел к яру. Увидел мокрого, словно отлитого из темной бронзы жеребца внизу, землянку, из трубы которой поднималась тонкая струйка дыма. Его била крупная дрожь – от сырости и скверного предчувствия.

Моргана присоединилась к Альпину у столбика. Жеребец ткнулся в ее гриву точеной мордой. Плащ упал в грязь, но Джон не обратил на него внимания. Преодолевая дурноту, он сжал в кулаке хлыст и дернул на себя дверь хижины.

Внутри было жарко натоплено. Просторно. Темно. Джон сумел разглядеть жалкое подобие кровати – прямо на нее падал сноп тусклого света из окна. На кровати два слившихся голых тела, неприкрытые, бесстыже ласкающие друг друга. Джон замычал как умалишенный, вытянул руку с хлыстом перед собой, защищаясь от зрелища. Но не смотреть не мог.

Мужчина, услышав душераздирающее мычание Милле, оторвался от женщины и вскочил. Схватил с пола брюки, стал спешно натягивать их, путаясь в штанинах. Темные кудри упали на лицо. Женщина, обворожительная, пленительная, как сон, опутанная сетью светлых волос, но не прикрытая, смотрела на одевающегося мужчину. Смотрела на его сильную спину. Во взоре ее светилось блаженство. Потом перевела глаза на Джона. Ее личико съежилось в недовольной гримасе:

- Любопытный Милле. Он подглядывал.