Однажды ночью его закадычные друзья нашли его висящим на шёлковом шнуре снаружи её защитного иллюминатора. Она уехала на несколько дней и тем самым была избавлена от вида его раздутого чёрного лица.

По началу, она была мелодраматически безутешна, но в конце концов, он постепенно превратился в слегка печальное, романтическое воспоминание.

«Холодная», — сказал Тэфилис.

«Она была очень молода», — устало сказал Мэмфис.

«Конечно».

Лоялуиз пожала плечами. «Он боится бедности, правильно? Оплати дар не его имя для того, чтобы он мог всегда жить хорошо, не зависимо от того, как обернётся его обучение».

Эрриэнжел почувствовала внезапное искажение в своих ощущениях, чувство смещения. Она потёрла виски и это чувство потускнело. «Что?» — спросила она.

«Дар. Тогда деньги не будут проблемой между вами».

Эрриэнжел посмотрела на свою подругу и увидела в её обыкновенном лице что-то, что никогда не замечала прежде. Зависть? Лукавство?

«Я не уверена, что это будет хорошей идеей», — сказала она медленно. «Я должна буду подумать об этом».

Лоялуиз презрительно скривила свою тонкую губу. «Жадность? От тебя? Я едва могу в это поверить?»

«Не в этом дело; какая глупая идея». Эрриэнжел внимательно посмотрела на Лоялуиз новыми глазами и решила, что ей совсем не понравилось то, что она увидела.

Мэмфис смотрел на экран, пока процессоры переделывали реальность, записанную в воспоминаниях Эрриэнжел.

Некоторое время всё шло хорошо. Гэрсо-Яо продолжил свое обучение и преданность ей, и Эрриэнжел сама верила, что глубже погружается в любовь своей жизни.

В псевдовоспоминании прошёл месяц. События начали приобретать кисловатый вкус. Они оба чаще ссорились. Гэрсо-Яо по-прежнему рассказывал свои странные истории, но начал повторяться. Она негодовала по поводу времени, которое он тратил на свою учёбу; что пользы в том, чтобы быть молодой, красивой и влюблённой, если она не может пойди туда, где завистливые глаза смогут увидеть её?

Рот Эрриэнжел всё чаще и чаще приобретал выражение надутого недовольства, а Гэрсо-Яо похудел и стал слишком напряжёным.

«О, да», — сказал Тэфилис.

Мэмфис попытался скорректировать дорожку обратно на спокойный курс. Процессоры приблизились к перегрузке и Тэфилис засмеялся. «Это — жульничество», — сказал он.

«Заткнись», — сказал Мэмфис без раздражения. «Это — только первая попытка. Чего ты ожидал?»

Тем вечером, после того, как Эрриэнжел приняла ванну, пообедала и отдохнула, Мэмфис пришёл в её квартиру и показал ей запись. Они вместе сидели на диване, почти касаясь друг друга, смотрели на чувствоэкран, который опустился с потолка.

«Ты найдёшь это интересным… и возможно поучительным», — сказал Мэмфис бесцветным голосом.

Когда она увидела первые изображения Гэрсо-Яо, и себя, по-моложе, лежащую на нем в кабинке инфо-погружения, слёзы затуманили её взор. Она почувствовала внезапную острую боль горько-сладкого воспоминания.

«Это было так давно», — сказала она. «Я уже забыла».

«Вовсе нет», — сказал Мэмфис. «Всё было там, сразу под поверхностью». Он казался чуть измождённым, под глазами были чёрные круги.

Её сердце ёркнуло от сочувствия.

Эрриэнжел покачала головой, злая на себя. Мэмфис был рабовладельцем. Он использовал её самые личные воспоминания; почему ей следует волноваться о нём? Она обратила всё своё внимание на экран.

Когда запись достигла точки исправления, во время сцены с Лоялуиз, она открыла рот, чтобы сказать, что это было не так.

Затем она заметила, что инфополоса на экране сверкает новым сообщением. «МНЕМОНИЧЕСКАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ: ОТКЛОНЕНИЕ», — гласило оно.

«О», — сказала она.

Она смотрела.

На этой псевдодорожке прошло немного больше времени, прежде, чем всё пошло наперекосяк, и в её восприятии случилось странное искажение, так, что она почувствовала нелогичную благодарность за несколько дополнительных приятностей, которые показали ей искусственные воспоминания, за фрагменты дополнительного времени, счастливо проведённого в руках Гэрсо-Яо.

Но затем всё стало разваливаться, хотя не так гибельно, как это было в реальности. На этот раз Гэрсо-Яо не убил себя, когда она оставила его; он использовал свою отчаянную страсть, чтобы увеличить силу своего честолюбия, и в самом деле стал мрачным молодым человеком.

Тем не менее, она была утешена.

«По крайней мере он не умер», — прошептала она, когда запись закончилась.

Мэмфис посмотрел на неё. Какое-то плохо скрытое чувство высветилось сквозь усталость. Отвращение? «Эрриэнжел. Гэрсо-Яо всё ещё гниёт в своей могиле, жертва беспечного детского каприза и его собственной слабости». Он показал на экран, рука его дрожала. «Ты думаешь это реально? Это просто правдоподобная ложь — хотя в этом случае не особо милая. Или пригодная для продажи».

Она почувствовала ответный гнев. «Какое-то время мы любили хорошо; действительно очень хорошо. А ты выставляешь это, словно ничего не было. Ты — ошибаешься, хоть любовь и не длилась вечно. Когда он умер, моё сердце долгое время болело… думаю, и сейчас ещё болит. В любом случае, если тебе не понравилось то, как всё пошло, почему бы тебе не продолжить изменения?»

Мэмфис покачал головой и теперь выглядел лишь печальным и усталым. «Я бы с удовольствием, Эрриэнжел, но, пройдя определённую точку, процессоры не смогут справиться со сложностью изменений. Я могу перерисовать одно существенное событие, иногда два, но после этого я должен позволить событиям идти свом чередом. Если я этого не сделаю, процессоры перегрузятся и начнут отбрасывать прочь целостность формы перерисованной реальности, пытаясь освободить достаточно объёма, чтобы поддерживать дорожку. В конечном счёте, дорожка превратиться в мультфильм, если я доведу это до крайности».

«Понятно», — сказала она.

«Кроме того», — продолжил он, словно она ничего не сказала. «У меня нет иллюзий относительно моих способностей и устройств. Я полагаюсь на своих субъектов, для того, чтобы делать свое искусство. Мне не нравятся те фермеры любви, которые пытаются синтезировать своих персонажей из пустого воздуха, заставить их делать всё деревянными шагами, дёргая их за ниточки, вкладывая словам им в рты и фальшивый свет и их мёртвые глаза. Такие высокомерные, верят, что они понимают любовь настолько хорошо, что их слабые выдумки имеют какую-то красоту, какой-то отклик. Искусство — это наблюдение, а не создание; что кто-то может создать, что уже не было триллион раз сделано прежде?»

Его глаза загорелись сверкающей, болезненной яростью, и она снова испугалась его. Она отодвинулась, скрестила руки под грудью и отвернулась.

«Нет, нет», — сказал он голосом неожиданно мягким и низким. «Прости. Мне не следовало быть таким резким. Если Гэрсо-Яо мёртв, так это всё та, молодая Эрриэнжел — и она была всего лишь глупой, не злобной. Я верю, что мы можем учиться на наших ошибках и что мы можем измениться и стать способными любить». Она подняла взгляд и на мгновение увидела его лицо обнажённым, незамаскированным его обычной бронёй городской уверенности. «Я должен верить в это», — прошептал он, опуская взгляд, руки — на коленях, сцепленные вместе.

Она хотела обвиться руками вокруг него и подарить ему то утешение, которое могла… но не осмелилась… и после рассердилась на себя.

Молчание висело между ними до тех пор, пока она не подумала, что может задохнуться в нём. Наконец он заговорил. «Через несколько дней мы попробуем снова. Боюсь, я не правильно выбрал. В следующий раз я буду действовать лучше; буду изучать более тщательно, доберусь до самой сути. Мы справимся, я уверен». Он похлопал её по руке и одарил своей изумительной улыбкой.

Она кивнула.

«А пока», — сказал Мэмфис. «Мы отдохнём. Если хочешь, я могу показать тебе кое-какие развлечения, которые у нас здесь есть».

«Пожалуйста», — сказала она, скрывая желание. Она решила, что продолжить с ним общение — интересно. Она уже не была молодой девушкой, чтобы тотчас впасть в пламенные объятия страстной влюблённости, но всё же… было что-то интригующее в этом рабовладельце. Нет, поправила она себя, на самом деле он не был рабовладельцем; он был художником, чья работа требовала рабов. Она нахмурилась. Почему, собственно, так?