Меншиков остался доволен успешными действи­ями Геннадия Ивановича. Ему было лестно щеголь­нуть перед Перовскими таким деятельным и расто­ропным офицером. Чувствуя, что момент благоприя­тен, Невельской решился снова заговорить о самом главном и заветном.

– Итак, ваша светлость, я сделал все возможное, чтобы прийти на Камчатку в мае месяце. Все лето тысяча восемьсот сорок девятого года у меня будет свободно. Осмеливаюсь просить у вашей светлости позволения употребить это время на опись юго-запад­ного берега Охотского моря и побывать в лимане Амура. Туда официально меня занесут свежие ветры и течения.

Меншиков поморщился: это все-таки чересчур – ведь уже был разговор на эту тему.

– Бесполезно идти туда. Положительно известно, что вход в лиман весьма опасен, а для твоего транс­порта невозможен. Кроме того, я уже говорил, что граф Нессельроде не решится докладывать об этом государю, особенно теперь, когда решено уже, что эти места должны быть отданы Китаю.

– Как Китаю? – упавшим голосом спросил Не­вельской и умоляюще посмотрел на Льва Перовского.

Как и надеялся Геннадий Иванович, Перовский осторожно, но довольно решительно вступился за него. Князь Меншиков подумал, поколебался и сказал, что Муравьев хлопочет о том же.

– Вот что, господин капитан, – продолжал Меншиков, – поезжайте-ка к Лермонтову, вице-директору инспекторского департамента, возьмите у него пред­ставление Муравьева и по нему составьте проект ин­струкции, а там посмотрим, что можно будет пред­принять. Я, конечно, вполне согласен, что надо бы привести в известность побережье Охотского моря.

– Через два дня Невельской представил Меншикову проект инструкции.

Прочитав ее, начальник главного морского штаба нахмурился и вычеркнул место, где говорилось об исследовании Амура и лимана. Вместо этого он на­писал: «и осмотреть юго-западный берег Охотского моря между теми местами, которые были определены или усмотрены прежними мореплавателями».

Невельской, однако, настаивал, что и при такой редакции, по существующим там природным услови­ям, он будет иметь возможность произвести намечен­ные исследования.

– Без высочайшего повеления сделать это невоз­можно, и вы подверглись бы строжайшей ответствен­ности. Впрочем, если подобный осмотр будет произ­веден случайно и без каких-либо несчастий с судном и людьми, то, может, все и обойдется благополучно. Хлопочите скорее выйти из Кронштадта. Чиновники весьма сердиты на вас и беспрестанно жалуются.

Невельской откланялся.

Оставалась еще надежда на то, что нужная редак­ция инструкции будет утверждена с помощью Му­равьева у самого царя.

Всеми возможными способами Невельской старал­ся обеспечить успешность задуманного дела.

В Кронштадте он повидался с главным команди­ром порта, исследователем Антарктики Беллинсгау­зеном. При свидании находился адмирал Анжу, друг прославленного путешественника и председателя прав­ления Российско-Американской компании Ф. П. Вран­геля. Зная, что Беллинсгаузен в юности участвовал в экспедиции Крузенштерна и вместе с ним побывал у берегов Сахалина, Невельской стал расспрашивать его об этом плавании и, в частности, интересовался мнением Беллинсгаузена о том, существует ли дейст­вительно у восточного берега Сахалина бар[7] боль­шой реки, одного из рукавов Амура, как об этом предположительно говорит Крузенштерн.

Беллинсгаузен отвечал, что считает это очень со­мнительным, как и самую опись северной части Амур­ского лимана, сделанную Крузенштерном. Анжу, вмешавшись в разговор, сказал, что недавно к этим берегам посылалось судно Российско-Американской компании, но что результаты плавания ему не из­вестны.

Сообщение встревожило Невельского. Следовало бы поточнее узнать об этой экспедиции и ее задачах.

Геннадий Иванович вспомнил фразу, оброненную Меншиковым, что-де «эти места решено теперь от­дать Китаю». Может быть, такое решение вынесено на основании данных этой экспедиции? И Беллинсгаузен и Анжу, обсуждая с Невельским условия плавания в Охотском море и Татарском проливе, высказали мне­ние, что тут очень полезна была бы алеутская бай­дарка. Анжу даже обещал помочь раздобыть такую байдарку и тут же написал Геннадию Ивановичу ре­комендательное письмо к барону Врангелю, к которо­му Невельской не преминул отправиться.

Барон Врангель принял капитан-лейтенанта очень приветливо, не предполагая, что Геннадий Иванович своими открытиями доставит ему в будущем много неприятных минут.

С байдаркой дело уладилось сразу и как нельзя лучше. Оказалось, что в распоряжении Российско-Американской компании есть алеуты, не только уме­ющие управлять байдаркой, но и знакомые с языком обитателей охотских прибрежий. Врангель сейчас же сделал распоряжение, чтобы байдарку и при ней двух алеутов к маю 1849 года доставили в Петропавловск, где они и должны ожидать Невельского.

Невельской спросил Врангеля, не может ли тот со­общить каких-либо новых данных относительно мест на юго-западе Охотского моря.

Адмирал, немного замявшись, сказал только, что «устье Амура и его лиман оказались недоступ­ными».

Невельской теперь был уверен в правоте Анжу. Он стал просить Врангеля познакомить его с подробно­стями экспедиции. Врангель колебался, но Невель­ской говорил так убедительно, что, взяв с него обе­щание хранить тайну, барон достал из ящика пись­менного стола большой пакет и разрешил Невельско­му здесь же, в кабинете, ознакомиться с его содержанием.

«Дело о плавании штурмана Гаврилова», – про­чел Невельской на обложке и дрожащими от нетер­пения руками вскрыл пакет.

Здесь оказались копии журнала и карты штурма­на Гаврилова, плававшего на бриге «Константин» в 1846 году к устью Амура с целью установить, могут ли входить в реку мореходные суда.

Ревниво и тщательно изучал Невельской попав­шие в его руки материалы.

Он увидел, что Гаврилов, в сущности, предписа­ния не выполнил. Это подтверждалось собственной припиской штурмана к журналу: «По краткости вре­мени, ничтожеству имевшихся у меня средств и по свежим ветрам и течениям, которые встретил, мне не представилось никакой возможности произвести тща­тельные и подробные исследования, которые могли бы разрешить вопрос о состоянии устья реки Амура и ее лимана».

Но и без такой приписки Невельскому было ясно, что вопрос об Амуре остался открытым. Карта и опись убеждали в этом окончательно.

Когда он возвратил пакет Врангелю, тот с улыб­кой посмотрел на него и сказал:

– Вот теперь вы видите сами, что устье Амура недоступно и все дальнейшие исследования беспо­лезны.

Невельской не стал оспаривать мнение адмирала, но внутренне еще более утвердился в решении само­му выяснить истину.

Простившись с Врангелем, Геннадий Иванович энергично начал готовиться к выходу в море.

Плавание предстояло длительное, за все время предполагалось зайти в три-четыре порта. Маршрут был таков: Кронштадт, Портсмут, Рио-де-Жанейро, затем вокруг мыса Горн, Вальпараисо, Гавайские ост­рова, Петропавловск-на-Камчатке.

Плавание было сопряжено с тяжелыми лишениями и большим риском. Обычно суда из Европы, обойдя мыс Горн, приходили в Тихий океан с командой на 30–50 процентов в цинге; штормы и страшная океан­ская зыбь наносили судам большие повреждения. Учитывая эти трудности, Невельской заботился о со­здании для команды как можно более благоприятных условий жизни.

В своих заметках, касающихся этого вопроса, он впоследствии писал:

«Для сохранения здоровья команды, мы строго придерживались правила, чтобы люди отнюдь не ло­жились в койки в сырой одежде или обуви и чтобы белья, которым запаслись в Англии, было на каждо­го матроса не менее 1Ѕ дюж. Само собою разумеет­ся, что мы не пропустили ни одного случая тщатель­но просушивать одежду и обувь людей и проветри­вать палубу и трюм. Всеми средствами старались, чтобы не держать людей наверху в сырую погоду; по два и по три раза в неделю люди имели свежую пи­щу из заготовленных резервов и постоянно, 2 раза в сутки, получали глинтвейн. Все это имело благоде­тельное влияние на дух и здоровье команды...»[8]