Поболее своих было подле Михаилы Андреевича Бренка, что бился под чёрным великокняжеским знаменем. Потому расстался с жизнью позже Тюни, Михи-сапожника и иных воинов сермяжной рати. Великокняжеский стяг сам по себе почётная добыча. А тут ещё прокатилась весть о награде, обещанной Мамаем за голову князя Дмитрия. Вовсе озверели, осатанели ордынские конники. Навалились кучей. Бренк, даром что боярин, подковы на спор гнул, обладал великой силой. Потому дорого отдавал жизнь.

Слуг своих, что бились рядом, подбадривал:

— Держись, ребята... Всё одно, наша возьмёт!

И краем глаза поглядывал на чёрный стяг, что вился-трепетал на ветру, удерживаемый Данилкой военным великокняжеским слугой, добрым ратником. Со стрелой между глаз начал падать с коня Данилка.

— Стяг, ребята! Знамя берегите! — закричал Михаила Андреевич.

И рука другого воя, боярину уже чужого, подхватила стяг.

Сатанело прорубались саблями ордынцы к чёрному стягу и воину в золочёных доспехах на белом коне, принимая его за великого князя московского Дмитрия Ивановича.

Снова покачнулся стяг. Теперь ещё ниже склонился. И снова закричал Михаила Андреевич Бренк зычно:

— Знамя! Держи знамя, соколы!

 Сколько раз так было, кто сочтёт?

Посередь жаркого боя взмахнул саблей боярин Бренк, дабы сразить очередного ордынского воина. А ударить не сумел. Тяжелая ордынская стрела, сестра той, что сгубила хлипкого Тюню, воткнулась боярину в горло. Меткие, что ни говори, ордынские воины! С малых лет приучены к коню луку и аркану. Разжалась бессильно широкая бояринова ладонь, и каленая сабля пала на землю. Качнулся верный друг великого князя Дмитрия в седле. Головой поник. Покатился золоченый шлем на сыру землю следом за саблей. Открылись Бренковы светлые кудри вольному донскому ветру, который их пошевелил, словно погладил на прощание. И обмякло статное тело молодого боярина-воина, поползло с коня.

В первой схватке рядом с испытанными воинами бился великий князь Дмитрий Иванович. В левой руке — круглый, восточного дела, щит. В правой — оружие вовсе не княжеское: дубинка-палица, окованная железом.

Давно, сызмала копилась ненависть великого князя Дмитрия к Орде, её жадным и высокомерным ханам, чванливым вельможам и алчному, хищному воинству. На всю жизнь врезалось в памяти, как отроком ездил в Орду искать милости — ярлыка на великое княжение Владимирское. Помнил разорённые Ордой русские города и сёла, горькие седые пепелища. Помнил, крепко помнил о русских пленниках и полонянках, коих держали за скот в Орде. И, подобно скоту, продавали. Всё помнил великий князь!

И теперь сполна платил за поруганную родную землю.

Шарахались в испуге ордынские всадники от могучего воина с круглым щитом, орудовавшего богатырской дубин-кой-палицей. Сабля от шлема, глядишь, и отскочит. А палицей, окованной железом, бил князь ворогов наповал.

Вася Тупик, что дрался подле великого князя, восхищённо крикнул:

— Глянь, ребята, что Дмитрий Иванович-то делает!

Однако и великому князю доставалось. То копьём в грудь, то саблей по шлему, то опять копьём. Иной раз отобьётся щитом, а иной раз и нет. Озлились ордынцы. Уж больно много ихнего брата положил воин с дубинкой.

Кабы знали они, кто был этот воин!

Содрогаясь от копейного удара, или качаясь в седле от сабельного, Дмитрий Иванович поминал добром того вои-на-ополченца, что отдал ему свои доспехи. Многажды они сберегли великого князя Дмитрия от верной смерти. Двух коней сменили под князем: одного — раненного, другого — убитого.

Однако, несмотря на всю воинскую храбрость и отвагу, поначалу медленно, а потом и быстрее, стали теснить ордынцы русские полки. Войско большее было у Мамая. И состояло оно из воинов, не ополченцев. И всё то примечал с тревогой великий князь.

Чёрный стяг, видел он, всё чаще клонится к земле, дёргается из стороны в сторону. Знать, шла за него схватка уже вплотную.

Пал, наконец, стяг. Не поднялся...

Взвыло от радости и торжества Мамаево воинство, рванулось ещё более осатанело вперёд.

— Держись, ребята! — крикнул великий князь.

 Отбросил щит и, обеими руками ухватив палицу, обрушил её со страшной силой на одного, другого, третьего ордынца.

Вася Тупик и иные, что были рядом, подобно князю стояли стеной.

Храбры были русские воины. Однако числом, а ополченцы и умением уступали ордынцам.

И вот уже слева, там, где более всего находилось бывальцев, послышались визг и рёв. Прорвали ордынцы полк левой руки. Ринулись обходить русскую рать с тыла, заранее торжествуя победу.

И сказал Мамай сам себе: «Волосы наши разрываются, глаза наши не могут огненных слёз источить, языки наши немеют, гортань моя пересыхает и сердце останавливается, внутренности мои разрываются, колени мои изнемогают, а руки цепенеют».

Сколько раз великий князь сегодня вспоминал запасной полк. Боялся, не сорвался бы до времени князь Владимир Андреевич серпуховской, его двоюродный брат, горячий и отчаянный без меры. Ни единого звука, свидетельствующего о присутствии в Зелёной дубраве засады, не приметило Мамаево воинство.

«Спасибо тебе, Дмитрий Михайлович!» — думал великий князь об осторожном и расчётливом воеводе своём Боброке Волынском.

Заслышав ордынский вой, почитай, позади себя, сказал тихо:

— Теперь, братья, самое время...

И в то мгновение вынырнуло из толпы ордынских воинов красное щербатое лицо. Русское. Виденное прежде. Мелкие зубы ощерены. В глазах — радость охотника, настигшего вожделенную дичь.

«Узнал!— мелькнуло в голове князя Дмитрия.— С ордынцами, вражина!»

Рот отверз Гришка Хряк, заорал победно:

— Вот он, великий князь!

Топор поднял, дабы обрушить убойный мясниковыи удар. Не поспевал оборониться Дмитрий Иванович. Слишком внезапно объявилась Гришкина щербатая рожа. Да и замешкался чуть великий князь, увидев перед собой русского.

Тут бы и пришёл конец великому князю московскому Дмитрию Ивановичу, тут бы и закрыться его горячим очам...

Да ведь не один в поле воевал. Рядом бок о бок были свои надёжные люди, крепкие телом и духом юноши и зрелые мужи.

Спор на руку был Гришка Хряк. Однако Васю ли Тупика обогнать в ратном деле? Краем глаза-то и заметил топор, занесённый над великим князем. А успел. Изловчился незнамо как, выкинул вперёд саблю, точно иноземную шпагу, и захлебнулся Гришкин торжествующий крик.

— Встретились, касатик! — злобно проговорил Вася.— А ты печаловался...

И почудилось Васе, что признал его Гришка, потому что ужас заплясал в Гришкиных мутнеющих глазах.

Родную землю, сволочь, продал? На кого руку поднял?! — и выдернул Вася лезвие сабли из Гришкиной глотки.

Не изошёл Гришкиной смертью бой.

Трое ордынцев разом устремились к великому князю.

Рванулся было вновь на помощь Вася Тупик.

И опоздал.

Закачался великий князь Дмитрий Иванович от удара тяжёлым копьём. Упал с коня.

Глава 14. ОТЧЕГО ЗАМЕШКАЛИСЬ?

 Когда кочевали в донских степях, Тангул бахвалился:

— Из похода вернусь десятником. Добра привезу много: золота, серебра. Добуду оружие. Хороших коней. Жён двух или трёх русских. Пленных тоже, чтобы работали.

Над ним посмеивались:

— Ты уже двух приводил! Может, хватит?

Тангул поджимал губы, щурил глаза, отвечал холодно:

— Я поймал. Другие упустили. Моя ли вина?

— А может, они того и хотели, чтобы ты их поймал, а?

На такие слова сердился Тангул, садился на лошадь, уезжал, будто бы по делу: «Что с пустыми людьми терять время?»