Игорь старался вникнуть в спор, рассуждения о счастье, долге, чести, верности, которые велись на сцене. Он сидел, постигая услышанную в спектакле фразу: «Несчастлив тот, кто угождать и подличать не умеет». А он-то думал по-своему, именно таких он как раз и считал самыми доблестными, благородными, а значит, и счастливыми.

Свет зажегся. Шумно встал, аплодируя, зал. Оглядываясь, Игорь разыскивал Милу. Увидеть ее — было первым порывом. Потом он сообразил, что лучше пройти в вестибюль и там дождаться. Зал почти опустел, когда Игорь увидел Милу: она торопливо поднималась по лестнице на второй этаж. Увидел и не поверил: незнакомый парень сжимал руку Милы, а девушка радовалась и смеялась.

На парне были заметно потертые, туго натянутые джинсы. Игорь понял — это Короп, о котором рассказывала Мила по пути в театр.

Трещина вопреки всему заполнялась водой.

Как только спектакль кончился, Игорь заторопился к выходу. В зале еще хлопали актерам, а он уже стоял на улице у дверей.

Ждал недолго. Мила с парнем выбирались первыми. Она увидела Игоря сразу. Так мог стоять и ждать только человек, намеренный встретить ее во что бы то ни стало. И она сдержала излишнюю торопливость куда-то спешившего парня:

— Познакомьтесь, ребята…

Она произнесла это внешне спокойно.

— Игорь!

— Дима… — Парень кивнул и прошелся взглядом по пэтэушной форме. Глаза его словно бы спрашивали, но, спрашивая, и укоряли Милу за ненадобное знакомство. Скользящий и мимолетный взгляд этот был усечен Игорем сразу. Потертые джинсовые брюки и весь вид его, которому и не подходило другое слово, кроме как «мальчик», подтверждали предположение. Странно смотрелась с ним рядом Мила: аккуратная, собранная, в сережках и новом, впервые надетом платье.

— Я провожу тебя, — с неожиданной решительностью предложил Игорь.

— Почему именно ты? — не без растерянности и оторопи, хотя и с прежней настырностью спросил Дима.

— Именно я пришел без опоздания.

— Ну и что?

— Хватит вам. Я и сама дойду!

В словах Милы прорвались отчаяние и напряженность, которые до этого она сдерживала. Неожиданно повернувшись, торопливо зачастила каблучками по плитам в сторону остановки троллейбуса. Парни на мгновение растерялись, не ожидая от Милы подобной решительности. Несколько секунд они стояли потерянные, упершись взглядами друг в друга, упуская время, а с ним и возможность проводить девушку. Мила ловко вскочила в троллейбус, дверь захлопнулась, и машина стремительно увезла ее.

Лицо Димы побледнело.

— Ну, ты даешь, пастушонок…

— Приятней стадо пасти, чем собаку в подъезде.

— Какое дело тебе до моей собаки?

— Значит, угадал. — Игорь не спускал с парня глаз, готовый к любой неожиданности.

— Два дня ее знаешь, а я три года. Три года, понял?

— Три года дверной косяк царапаешь. Реклама на весь белый свет.

— Смотри-ка, какие слова знает: «дверной косяк», — съязвил Дима. — Будет время — поговорим! — добавил он и быстро зашагал вслед за троллейбусом.

Во дворе училища перед строем прохаживался завуч Долгановский.

— Вы теперь знаете, что дело наше строительное — нелегкое и непростое.

— Зна-аем! — хором ответила группа.

— Долгановский напутствовал ребят, отъезжавших в далекий поселок штукатурить школу. Напутствие веселило и забавляло. Долгановский уже не пугал Игоря и Антона, как было в первый день их работы в ремонтируемом у вокзала доме. Они уезжали. А это значило — до самой осени недоступны ни они ему, ни он им… После практики жди распределения и отъезда…

Раздолье и воля были впереди. Настроение у каждого держалось игривое. В район за полсотни верст Долгановскому не просто будет добраться. А если и появится, не задержится. На такой практике, как в крепости: сами себе хозяева. Отбывали, однако, пэтэушники не одни, а со своим мастером Юрием Щербаковым, с которым они всегда ладили. С мастером обо всем нетрудно договориться.

— Значит, дело свое вы мало-мальски усвоили? — отечески пытал на прощание завуч.

— Конечно! — почти в одно слово-ответила группа.

— И очень хорошо, что правильно понимаете. Теперь вы уже строители. Почти строители. Так или нет? — неожиданно обратился он к Игорю.

— Наве-е-ерно…

— А вы как думаете? — спросил он остальных.

— Та-а-ак!

— Что значит «таа-а-ак»?

— Значит, строи-и-ители!

— Вот потому-то и доверили вам отделывать не что-нибудь, а школу в шахтерском поселке. Надо успеть сдать ее к первому сентября. Не позже. Ни на один день! — и Долгановский поднял для вящей убедительности палец. — Школа деревянная, там вам тоже придется набивать дранку. Опыт теперь есть, дело за вашим усердием.

Штукатуры слушали его, уверенные, что сделают и сдадут все как надо, без призывов Долгановского. Лишние слова казались им ни к чему. Антон Камышкин заверил:

— Не подкачаем, Евгений Григорьевич, будьте уверены.

В словах Камышкина было общее желание сесть скорее в автобус. Каждому не терпелось за город, где и поле, и лес, и река. И сколько ни гадали, каким будет новое место, вряд ли кто и предполагал, что окажется оно столь красивым, каким увиделось.

Долго везли автобусом, и когда отъехали, Антон, загадочно сощурясь, спросил сидевшего сзади Игоря:

— О чем это тебя завуч спрашивал?

— У Долгановского и узнал бы, — отмахнулся Игорь.

— Не дери нос!

— В любой профессии можно стать профессором, забыл? — отшутился Игорь.

Антон ничего не ответил, повернулся к окну. Игорь же задумался: с какой стати Долгановский выделил именно его, Игоря Божкова?..

Выйдя из автобуса, они, к изумлению, не увидели никакого поселка. Широко и плавно текла впереди река. Медлительно и с ленцой катила мутноватую воду. Дорога срезанно обрывалась у самого речного плеса. Вода как бы нарочно только-только размыла берег и помешала пэтэушникам ехать дальше. К берегу подходил паром с двумя грузовыми машинами и лошадьми. От одного берега к другому над водой свисал металлический, толщиной в руку, канат.

— Ребята! — закричал в восторге Игорь. — Да это самый настоящий паром!

Пэтэушникам не терпелось погрузиться на столь редкий для теперешнего времени транспорт.

Паром осторожно и нехотя подходил к берегу. Канат натягивался, поскрипывал. Плыл паром без малейших покачиваний, как тяжелый утюг. Вот он уже и рядом, прямо у берега. Перекинут трап, и по нему съезжают на берег машины, телеги, ступают люди, освобождая место для галдящих парней.

Ринулись скопом, норовя расположиться у перил, чтобы видеть плавную речную стремнину. Паромщики, опасаясь крена, собрали ребят на середине помоста. Натужно заскрипел трос, качнулся берег: отчалили, поплыли!..

Нежится в серебристых далях река, колышет ветер зелень хлебных холмов, вспениваясь, струится вдоль дощатых бортов вода.

Что-то сулит летняя пэтэушная жизнь?..

На берегу группа садится в автобус. Сквозь открытые окна автобуса ветер лохматит волосы, в придорожной траве вспархивают, пугаясь машины, птицы. Жадно вбирают глаза все встречное. На мгновение вглядываются они испуганно и пытливо в незнакомый справа сосновый холм. С тихим, самому себе загадочным ощущением затаенно смотрят ребята на это приречное у песчаной дороги кладбище. Кто знает, не лежит ли под его холмами и чей-то родственник…

Поселили ребят в старой школе, с расставленными железными койками без матрацев. Набить матрацы и разложить предстояло самим приезжим. Располагались, кому где хотелось. Самое удобное у окна место выбрал себе Павлихин. Тягаться и спорить с ним никому не хотелось. За окнами, сверкая плесами, текла, манила река. Быстро разложив вещи, Игорь отправился смотреть поселок.

Рядом со школой он внезапно набрел на громадный карьер. Со дна его тросами поднимались вверх вагонетки, заполненные известняком. Его жгли в печах с высокой трубой. За карьером тянулись по взгорью улицы, виднелось на возвышении единственное в поселке деревянное двухэтажное здание новой школы. Той самой, ради которой и ехали. Леса не убирали: ждали, когда пэтэушники оштукатурят школу.