холодный зеленоватый свет, замерцавший в морской глубине.

Когда Степан поднялся на воду, он услышал поодаль от себя крик и увидел людей,

рвавшихся из тянувшей их на дно водяной западни. Люди барахтались в воде и кричали, а у

Андрея Росомахи голова и лицо были в крови, и красная рубашка выпучилась у него на

спине, как окровавленный горб.

Степан увидел, что тонет Росомаха, что окунается его голова и лицо, омытое от крови,

снова всплывает на воду, а кровь опять заливает Росомахе лоб, и глаза, и русую бородку.

Степан, фыркая и отплевываясь, поплыл к Андрею. Но Росомахина голова снова спряталась

под воду, и там, где она сейчас алела петушиным гребнем, вертелось на воде сломанное

весло. Андрей больше не всплывал. Теперь-то омоют его от крови соленые волны, морская

пучина уберет его в далекий путь!

Степан нырнул и стал искать под водой руками. Вода обняла его, сжала, сдавила, и не

достал он морского дна, куда пошел сейчас Андрей.

«А мы мальцами в монастырском огороде с Андреем репу воровали, и его отодрал монах,

– вспомнил вдруг полумертвый Степан, всплывший снова наверх. – Вот те и Андрей! –

подумал он. – Андрей Росомаха – красная рубаха».

И когда он оглянулся вокруг, то увидел невдалеке огромную китовую тушу с торчавшим в

боку гарпуном. А на спине кита стоял на коленях Ванюшка; он плакал навзрыд, держась

обеими руками за другой гарпун, врезавшийся киту в самый почти хребет.

Степан поплыл к Ванюшке, и когда подплыл, то на спине кита уже сидели, вместе с

Ванюшкой, два брата Веригины, и старший, Федор, протянул Степану весло. Степан,

держась за весло, пополз по скользкой китовой спине и тоже ухватился за глубоко засевший в

ней гарпун. Кругом, в воде и китовой крови, плавали щепки, обрывки веревок, мусор;

нелюдима была морская пустыня, и только солнце глядело, не моргая, на невиданное дотоле

судно, где на мокрой палубе сидело четыре человека, с которых ручьями катилась вода, да

стервоядные птицы, чуя поживу, широко кружили в безоблачном небе.

– А где же Андрей? – спросил Федор Веригин. – Андрея-то и не видно!

– Андрей-воробей!.. – окрысился на него Степан, изо всей силы ударив себя кулаком в

грудь. – Улетел Андрей. Нет твоего Андрея! – закричал он вдруг истошно. – Ищи теперь

Андрея!..

Лицо Степана позеленело, глаза полезли у него на лоб, и белая пена стала выбиваться изо

рта, как у жеребца, загнанного до смерти. Не перестававший до того плакать Ванюшка

посмотрел на Степана испуганно и сразу же замолк.

VIII. ЧТО ПРОИЗОШЛО С ФЕДОРОМ ВЕРИГИНЫМ

ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД

Федор больше не стал расспрашивать Степана. У Федора ломило ногу в колене, там, где

сидела английская пуля. Пуля эта сидела у Федора в колене девятнадцать лет, с того дня,

когда он на морском берегу на Коле караулил царского кита.

В том году ходил Федор в шнеке с тремя товарищами на кольский берег. Стояли мезенцы

здесь особо, своим мезенским станом, ждали погоды, чтобы выйти в море, когда приехал

какой-то из Колы и при нем два солдата. Надавал он промышленникам зуботычин и приказал

лодей больше не строить, а строили бы вместо них по голландскому образцу галиоты1, что

есть царский приказ ссылать на каторгу промышленников, которые впредь будут строить

лодьи. Потом развернул бумагу и два раза прочитал её громко. И каждый раз спрашивал, всё

ли понятно. Промышленники, побросав шапчонки на землю, кричали, что всё понятно.

1 Галиот – двухмачтовое, неглубоко сидящее в воде судно.

На бумаге была большая печать черного сургуча, и была подписана бумага царской

рукой: Петр. Это был указ из Петербурга Кольскому коменданту:

«По получении сего прикажи промышленникам смотреть, когда кита на берег выкинет;

тогда б они бережно обрали сало себе, а усы и кости не тронули и оставили так, как оные

были. И о том бы объявили тебе. И как объявят, тогда приставь к тем костям караул и к нам о

том немедленно пиши. И тогда пришлем к вам такого человека, который может те кости

порядочно разобрать по номерам. И тогда отправь те кости и усы до Нюхчи с нарочным

офицером».

Приезжий спрятал бумагу в рукав и строго посмотрел на промышленников. Потом сел с

солдатами в лодку и был таков. А на другой день верстах в пятнадцати от становища

заметили мезенцы выброшенного на берег дохлого кита.

Промышленники распотрошили кита, как писано было в указе, и послали работника в

Колу уведомить начальство. А пока что, наделив Федора на три дня харчами и старым

шведским ружьишком, положили ему караулить царские остатки. Промышленники ушли в

становище, а Федор долго глядел им вслед с морского берега, густо усеянного мелкими

камнями.

Вода прибывала и убывала, по небу ползло солнце, припекая в полдень, и от

развороченной туши шел тяжелый дух. Федор шатался по берегу и, выискав камушек

покруглее, закидывал его далёко в море. Камушек прыгал по воде – раз, другой, третий, и

круги, один больше другого, широко расходились по всей губовине1. На берегу в иных местах

попадался ярник – мелкий кустарничек, стлавшийся по земле низко, и Федор, наломав сучков

посуше, разводил костер. Так промаялся он на пустом берегу среди дыма и вони двое суток.

А на третьи у небосклона справа показался корабль.

Судно шло на запад, но забирало к берегу всё ближе, и по всей оснастке было видно, что

это чужестранное судно; поморы не промышляют и не купечествуют на таких фрегатах2.

Федор забеспокоился, как бы чего не вышло, потому что много тогда таких вот коршунов

разбойничало в русских водах. Случалось, что и промышленное отнимали вместе со снастью

и людей разгоняли с промысла, стреляя по ним из моржовок – тяжелых широкоствольных

ружей для охоты на моржей и тюленей. Промышленники одно время для защиты от

неприятеля даже батарейку завели с пятью пушками в Шапкином заливе – последнем нашем

становище на Коле.

Когда судно приблизилось к месту, где дымил разложенный Федором костер, с борта –

видно было – спустили шлюпку, и гребцы сразу же налегли к берегу. А здесь, у воды, бегал

ошалелый Федор, размахивал ржавым своим ружьишком и кричал незваным гостям «по-

немецки»:

– Пошел прочь!.. Я стреляй!..

В Архангельске, в немецком гостином дворе, слышал Федор, как объясняются с нашими

промышленниками немецкие купцы, и потому, чтобы его вернее поняли, кричал матросам с

иностранного фрегата на таком вот «немецком» наречье:

– Я позваль сольдат!.. Я сейчас стреляй!..

Тогда из шлюпки поднялся один и вытащил из-за пояса пистолет. Он выстрелил в Федора

и сел на место. А Федору обожгло правую ногу, пребольно ударив в колено.

Федор бросился бежать, но не сделал и двадцати шагов. Он упал на камни и с

удивлением глядел, как кровь заливает ему босую ногу.

Матросы вышли на берег и принялись топориками вырубать китовый ус из туши. А двое

подошли к Федору, и один из них, с длинным пистолетом за поясом, ткнул Федора сапогом в

живот. Потом они взяли его за руки и потащили к воде. Федору ободрало спину, расцарапало

ноги, а с того места, где он упал, и назад до самой воды протянулся кровавый след – красная

полоса от разбитого Федорова колена, которое горело и будто распадалось на кусочки от

вкручиваемого в него всё глубже бурава. Матросы бросили Федора в шлюпку и стали грузить

её китовым усом.

1 Губовина – небольшой морской залив.

2 Фрегат – старинное военное трехмачтовое судно.

На другой день приехал из Колы воинский караул, как полагается по уставу, нашел на

берегу развороченную кучу вонявшей китовины, обломки китовых костей да потухший

костер. А Федора Веригина и след простыл.

Натерпелись тогда промышленники горя: наехало из Колы начальство, пошли розыски да