вонь жирна и густа.

Огорожено место

для продажи скота.

И над этой квашней,

золотой и сырой,

встало солнце сплошной

неприкрытой дырой.

Брызжут гривами кони,

рев стоит до небес;

бык идет в миллионе,

полтора — жеребец.

Рубль скользит небосклоном

к маленьким миллионам.

Рвется денежка злая,

в эту кашу, звонка,

с головой покрывая

жеребца и быка.

Но бычачья, густая

шкура дыбится злей,

конь хрипит, вырастая

из-под кучи рублей.

Костью дикой и острой

в пыль по горло забит,

блекнет некогда пестрый

миллион у копыт.

И на всю Украину,

словно горе густое,

била ругань в кровину

и во всё пресвятое.

В чайной чайники стыли,

голубые, пустые.

Рыбой черной и жареной

несло от буфета…

Покрывались испариной

шеи синего цвета.

Терли шеи воловьи,

пили мутную радость —

подходящий сословью

крестьянскому градус.

Приступая к беседе,

говорили с оглядкой:

— Что же.

Это.

Соседи?

Жить.

Сословью.

Не сладко.

Парень, крытый мерлушкой,

стукнул толстою кружкой,

вырос:

— Слово дозвольте! —

Глаз косил весело,

кольт на стол.

И на кольте

пальцы судорогой свело.

— Я — Иван Тимофеев

из деревни Халупы.

Мой папаня присутствует

вместе со мной.

Что вы стонете?

Глупо.

Нужен выход иной.

Я, Иван Тимофеев,

попрошу позволенья

под зеленое знамя

собирать населенье.

К атаману Зеленому

вывести строем

хлеборобов на битву

и — дуй до горы!

Получай по винтовке!

Будь, зараза, героем!

Не желаем коммуний

и прочей муры.

Мы ходили до бога.

Бог до нашего брата

снизойдет нынче ночью

за нашим столом.

Каждый хутор до бога

посылай делегата —

все послухаем бога —

нельзя без того.

Он нам скажет решительно,

надо ль, не надо ль

гнусно гибнуть под игом

и тухнуть, как падаль.

Либо скажет, что, горло и сердце калеча,

под гремящими пулями

вырасти… выстой…

Отряхни, Украина,

отягченные плечи

красной вошью

и мерзостью красной…

нечистой…

Я закончил!

И парень

поперхнулся, как злостью,

золотым самогоном

и щучьею костью.

Вечер шел лиловатый.

Встали все за столом

и сказали:

— Ну что же?

— Пожалуй…

— Сосватай…

— Мы послухаем бога…

— Нельзя без того…

БОГ

Бог сидел на скамейке,

чинно с блюдечка чай пил…

Брови бога сияли

злыми крыльями чайки.

Двигал в сторону хмурой

бородою из пакли,

руки бога пропахли

рыбьей скользкою шкурой.

Хрупал сахар вприкуску,

и в поту

и в жару,

ел гусиную гузку

золотую,

в жиру.

Он си дел непреклонно —

все застыли по краю,