по ее течению и переправил, где вброд, где по понтонам, на вражеский берег.

Спокойны французские генералы. Знают: мосты не готовы. Успокаивает

французов топорный стук над рекой. Не волнуются генералы.

И вдруг... Со спины, с тыла, явился Суворов. Ударил в штыки.

— Ура! Чудо-богатыри, за мной!..

Поняли генералы, в чем дело, да поздно. Не ожидали русских французы.

Дрогнули и побежали. Только офицеров одних более двухсот попало в руки к

Суворову.

Мосты все же достроили. Как же быть без мостов, раз в армии не только чудо-

солдаты, но и обозы и артиллерия.

ЗАМАНИВАЙ!

На реке Треббии разгорелась кровопролитная битва с французами.

Суворов внимательно следил за ходом сражения. Сидел верхом на казацкой

лошади, без мундира, в белой рубахе, со шпагой в руке.

В самый разгар битвы один из русских полков не выдержал напора

французов. Солдаты дрогнули, отступили, побежали. Вместе со всеми бежал и молодой

солдат Ермолай Шокин.

«Ну, погибель пришла!» —думал солдат и шептал про себя молитву.

Заметив замешательство русских, Суворов бросился к отступающему полку.

Подлетел на разгоряченном коне, закричал:

— Заманивай! Шибче! Так, правильно! Бегом!

Бежит Шокин, думает: «Как же понять? Какое же здесь заманивание, раз полк

отступает?»

А Суворов опять:

— Шибче! Шибче! Заманивай!

Пробежали метров двести. Вдруг Суворов осадил коня. Привстал на стременах.

Взмахнул над головой шпагой.

— Стой! — закричал. — Хватит!

Беглецы остановились. Остановился и Ермолай.

— Чудо-богатыри!.. Назад!.. — закричал фельдмаршал. — В штыки!.. Ура!..

С нами бог! Вперед!..

Повернулись солдаты лицом к неприятелю. Ударили в штыки.

— Вперед! — не умолкает Суворов. — Богатыри! Неприятель от вас дрожит! —

И первым летит на французов.

Смяли, разбили солдаты противника.

Бежал Шокин, бился штыком, думал: «Ой ловко, ой как ловко Суворов все

дело повернул! И виду про отступление не подал. И не ругал».

И другие солдаты про то же думают. Бьются, не жалея себя, искупают

минутную трусость.

А Суворов уже был далеко от этих мест, ястребом сидел на коне и снова зорко

следил, все ли везде в порядке.

Три дня длилась битва на реке Треббии. Победа была суворовской —

полной.

ВПЕРЕДИ И ПОЗАДИ

В ночь перед штурмом Турина Суворов в сопровождении двух офицеров, майора

Пронина и капитана Забелина, выехал на разведку. Хотел фельдмаршал сам

осмотреть подступы к городу, а офицерам наказал взять бумагу и срисовывать план

местности.

Ночь тихая, светлая, луна и звезды. Места красивые: мелкие перелески, высокие

тополя.

Едет Суворов, любуется.

Подъехали они почти к самому городу, остановились на бугорочке.

Слезли офицеры с коней. Взяли в руки бумагу. Майор Пронин — смельчак —

все поближе к городу ходит. А капитан Забелин наоборот — за спиной у

Суворова.

Прошло минут двадцать, и вдруг началась страшная канонада. То ли

французы заметили русских, то ли просто решили обстрелять дорогу, только ложатся

неприятельские ядра у самого бугорочка, рядом с Суворовым, вздымают землю вокруг

фельдмаршала.

Сидит Суворов на коне, не движется. Смотрит — и майор Пронин не испугался,

ходит под ядрами, перерисовывает план местности. А Забелина нет. Исчез куда-то

Забелин.

Услышали в русских войсках страшную канонаду, забеспокоились о Суворове.

Примчался казачий разъезд к Турину.

— Ваше сиятельство, — кричит казачий сотник, — отъезжайте, отъезжайте!

Место опасное!

— Нет, сотник, — отвечает Суворов, — место прекрасное. Гляди, — показал на

высокие тополя, — лучшего места не надо. Завтра отсюда начнем атаку.

Кончилась канонада. Собрался Суворов ехать назад. Крикнул Пронина. Крикнул

Забелина.

Подошел Пронин — бумажный лист весь исписан: где какие овражки, где

бугорочки — все, как надо, указано. А Забелина нет. Стали искать капитана. Нашли

метрах в двухстах за Суворовым. Лежит Забелин с оторванной неприятельским

ядром головой, рядом чистый лист бумаги валяется.

Взглянул Суворов на Пронина, взглянул на Забелина, произнес:

— Храбрый всегда впереди, трусишку и позади убивают.

«Я САМ ПРИНЕСУ СВОЮ ГОЛОВУ»

В русском лагере солдаты поймали француза. Поначалу француз молчал.

Говорил лишь «пардон, пардон» х и больше ни слова.

Потом, когда солдаты на него поднажали, пленник разговорился. Сознался,

что проник в русский лагерь затем, чтобы убить Суворова.

— Убить?!

— Ишь ты, стервец!

— Вешай его! — зашумели солдаты.

Однако подоспел дежурный по лагерю и вовремя остановил самосуд.

Стали выяснять. Оказалось, что французы оценили голову Суворова в два

миллиона ливров. Вот и соблазнился французский солдат. Решил

подкараулить, убить Суворова и доставить своим генералам голову русского

фельдмаршала.

Доложили Суворову.

— Помилуй бог, два миллиона ливров! — воскликнул Суворов. — Так дорого!

Слух о французском солдате прошел по всему русскому лагерю. Теперь не только

солдаты, но и офицеры и генералы стали требовать казни лазутчика.

Однако фельдмаршал, к общему удивлению, пленника отпустил.

— Ступай, — произнес, — доложи своим генералам — пусть ждут. Я сам принесу

к ним свою голову.

Суворов сдержал «обещание». Через несколько дней при городе Нови русские

войска разбили французов. Бросив знамена, обозы и всю артиллерию, французская

армия позорно бежала. Командующий французской армией генерал Жубер был

убит.

— Надули меня французишки, — «сокрушался» Суворов. — Зря ходил. Не

захотели платить за голову. Поразбежались!

ГОВОРУН

Генерал князь Пирятин-Тамбовский во всех походах таскал за собой золоченую

резную карету.

Генералом Пирятин был неважным. Зато говоруном оказался страшным. Раз

уж завел разговор — не отцепится. Собеседник уже и так и сяк, уже и шляпа в

руках, и сам стоит у порога, а Пирятин:

Пардон — извините, простите (франц.).

— Минуточку, минуточку. Я вам еще одну историю расскажу.

Старшие и равные по чину стали избегать Пирятина. Тогда генерал принялся

за подчиненных. Вызывает к себе офицеров и начинает рассказывать им всяческие

истории. Вначале офицерам это нравилось. А потом, когда генерал рассказал все

истории и раз, и второй, и третий, то и им опротивело. А так как начальству

перечить было нельзя, офицеры придумали очередность. В понедельник ходил майор

Краснощекий, во вторник — поручик Куклин, в среду — капитан Рябов, и так до

конца недели. Называлось это у офицеров несением «разговорной» службы.

Ходили, слушали, тратили время и проклинали Пирятина...

С кем только не беседовал за свою долгую жизнь генерал, а вот с Суворовым

не приходилось. А поговорить с фельдмаршалом очень хотелось. И вот случай

представился князю.

Один из неприятельских городов сдался русским без боя. Порядок в подобных

случаях был таков, что победитель должен был в город въезжать в карете.

— Зачем мне карета? — заупрямился было Суворов. — Донской конь — лучшей

не сыскать для меня кареты.

Однако генералы пристали, заговорили о престиже русской армии, о вековых

порядках. Суворов поспорил и сдался.

Стали искать карету и вспомнили про князя Пирятина.

«Вот повезло! — обрадовался князь. — Вот уж наговорюсь, вот уж

натешусь».

Целую ночь генерал не спал, вспоминал разные истории, все готовился к

встрече с Суворовым.

А сам Суворов страшно не любил болтунов. Слышал он про Пирятина, понял,

что заговорит его генерал по дороге.

Тогда Суворов по поводу кареты и ее хозяина отдал такой приказ:

«У генерала князя Пирятина-Тамбовского позлащенную его карету взять.