Хозяину сидеть насупротив, смотреть вправо и молчать, ибо Суворов будет в

размышлении».

Прочитал Пирятин приказ, и сразу настроение у князя испортилось. Однако

приказ есть приказ, надобно повиноваться.

Сидит Пирятин в карете, держит голову, согласно приказу, повернутой

вправо, молчит. Молчит, а самого так и распирает. Уж больно хочется ему

заговорить с Суворовым. Просидел генерал молча минут десять и все же не

вытерпел:

— Александр Васильевич, вот я вам одну историю расскажу...

Однако Суворов гневно глянул на генерала, и тот приумолк. Просидел Пирятин

еще минут десять спокойно и чувствует, что больше не может. Не в силах болтун

сдержаться.

— Александр Васильевич, вот я вам...

Несколько раз Пирятин пытался заговорить с Суворовым. Кончилось тем, что

испортил он Суворову торжественный въезд в город и вконец разозлил

фельдмаршала.

«Вот уж болтун! Ну и болтун! — ужаснулся Суворов. — Упаси, господи, русскую

армию от таких генералов».

В тот же вечер Суворов отдал приказ отчислить князя Пирятина вместе с его

каретой из армии.

— И чего это он? — удивлялся Пирятин-Тамбовский. — Карету для него не

пожалел. Самые лучшие истории рассказать собирался. Не оценил. Не понял добра

фельдмаршал.

«КАК ДЕЛА У ВАС В ПАРИЖЕ?»

Поручик Козодубов во всем подражал французам. Манеры французские. Говорил

по-французски. Книги читал французские.

Особенно поручик любил болтать о Париже: и во что там народ одевается,

и что ест, и что пьет, и как время проводит. И все-то ему у французов

нравится. И все-то ему у русских нехорошо. И хотя сам Козодубов во Франции и

Париже ни разу не был, да получилось из его слов, что чуть ли он не рожден

в Париже, что вовсе и не русский он, а француз.

Прожужжал поручик своим товарищам о французах и о Париже все уши.

Вот как-то встретил Суворов Козодубова, взглянул, спрашивает:

— Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?

— Так матушка у меня в Питере и батюшка в Питере, — ответил удивленный

поручик.

— Ах, прости, прости! — извинился Суворов. — Я-то думал, ты из

французских.

Ничего не понял поручик. По-прежнему нахваливает все французское, а русских

ругает.

Прошло несколько дней. Встретил снова Суворов поручика, опять с вопросом:

— Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?

— Так, ваше сиятельство, я уже говорил, матушка у меня в Питере и

батюшка в Питере. А рожден я во Пскове.

— Ах, прости, прости старика, запамятовал.

Не может понять поручик, в чем дело. Стал он жаловаться товарищам на

Суворова: мол, стар фельдмаршал, мол, память уже никуда и речи порой непонятные,

странные.

Видит Суворов, что поручик и теперь ничего не понял.

Происходило это как раз во время войны с французами. Наступил перерыв

в боях. Предложили французы обменяться пленными офицерами. Суворов

согласился. Составили штабные офицеры списки.

Просмотрел Суворов.

— Тут не все, — говорит.

— Все, ваше сиятельство, — докладывают офицеры.

— Нет, не все, — повторяет фельдмаршал. — Тут еще один французишка не

указан...

Рассмеялись офицеры. Поняли шутку фельдмаршала. Рассказали поручику.

Бросился тот со всех ног к Суворову.

— Ваше сиятельство! — кричит. — Ваше сиятельство, ошибка! Русский я! Я же

вам говорил.

— Нет ошибки, — отвечает фельдмаршал. — Не русский ты.

— Русский, — утверждает поручик. — Русский. И матушка у меня русская и

батюшка русский. И фамилия у меня Козодубов. И во Пскове рожден.

— Мало что во Пскове рожден. Мало что матушка да батюшка русские, —

говорит Суворов. — Да ты-то не русский. Душа у тебя не русская.

Дошло наконец до неумной головы, в чем дело. Упал он на колени, просит

простить.

Подумал Суворов, сказал:

— Ладно, так уж и быть — оставайся. Только ступай с моих глаз долой. Иди

думай. Гордись, дурак, что ты россиянин!

ВСЮДУ ИЗВЕСТНЫ

Всю свою солдатскую жизнь Прошка провел в денщиках у Суворова.

Любил похвастать Прошка близостью к великому полководцу. Начинал так:

«Когда мы с фельдмаршалом бивали турок...» Или: «Когда мы бивали прусских...»

— Ну, а ты здесь при чем? — смеялись солдаты.

— Как — при чем! — обижался Прошка. — Как же без меня? Да если бы не я...

И Прошка не врал. Составляя планы сражений, Суворов любил

«посоветоваться» со своим денщиком.

— А как ты думаешь, Прошка, — спрашивал Суворов, — не заслать ли нам

драгун1 в тыл к неприятелю?

— Заслать, заслать, непременно заслать, — соглашался Прошка.

— А как ты думаешь, не направить ли нам генералу такому-то сикурс2.

— А как же — направить, непременно направить, — одобрял Прошка.

Не раз Прошка спасал Суворова от верной гибели. Неосторожен, отчаян

фельдмаршал. За ним нужен глаз да глаз. Неотступен Прошка — словно тень за

Суворовым. Поскользнулся фельдмаршал на пароме, ударился головой о бревно, камнем

пошел ко дну — Прошка, не мешкая, бросился в воду. Убило под Суворовым в

разгар боя лошадь, и снова Прошка тут как тут — подводит нового рысака.

А сколько раз выхаживал Прошка Суворова после ранений! Однажды ранение

было особенно тяжелым. Пуля прошла сквозь шею фельдмаршала и остановилась

в затылке. Пулю вырезали. Однако рана воспалилась.

Суворов с трудом дышал и часто терял сознание. Больному требовался полный

покой, Суворов же метался, порывался все время встать.

Ни доктора, ни генералы не могли успокоить Суворова.

И снова нашелся Прошка.

— Не велено, не велено! — покрикивал он на больного.

— Кем не велено! — возмущался Суворов.

— Фельдмаршалом Суворовым, — отвечал Прошка.

— О, фельдмаршала надобно слушаться. Помилуй бог, надобно слушаться, —

говорил Суворов и утихал.

Во время войны с французами сардинский король неожиданно прислал Прошке

медаль. При этом было указано, что Прошка награждается «за сбережение

здоровья великого полководца».

Медалью Прошка страшно гордился и, когда с кем-нибудь заводил разговор,

обязательно упоминал: «Даже заграницкими моя особа отмечена. Мы с

фельдмаршалом Александром Васильевичем всюду известны».

СЛАВА

Генерал князь Барохвостов завидовал суворовской славе. Вот однажды он и

спрашивает у одного из солдат:

— Скажи мне, братец, почему Суворова в армии любят?

— Это потому, ваше сиятельство, — отвечает солдат, — что Суворов солдатскую

пищу ест.

Стал Барохвостов есть так же, как и Суворов, щи и солдатскую кашу.

Кривится, но ест. Хочется, видать, генералу суворовской славы.

1 Драгуны — кавалерийские части.

2 Сикурс — помощь.

Прошло несколько дней, но славы у Барохвостова не прибавилось. Он опять

спрашивает у солдата:

— Что же это слава у меня не растет?

— Это потому, ваше сиятельство, — отвечает солдат, — что Суворов не только

ест щи и кашу, но и спит по-солдатски.

Стал и Барохвостов спать по-солдатски — на жестком сене в простой палатке.

Натирает генерал изнеженные бока, мерзнет от холода, но терпит. Уж больно ему

хочется суворовской славы.

Прошло еще несколько дней, а генеральская слава все не растет. И снова он

вызвал солдата:

— Говори, какой еще секрет у Суворова?

— А тот, — отвечает солдат, — что фельдмаршал войска уважает.

Принялся и князь Барохвостов уважать своих подчиненных, ласковые слова

говорить солдатам.

Но и теперь генеральской славы не прибавляется. Смотрят на него солдаты,

промеж себя усмехаются. Всего-то и только.

Стал злиться тогда генерал. Снова кликнул солдата-советчика.

— Как же так, — возмущается князь Барохвостов. — Щи и кашу ем, сплю на