Молнии между тем закончились, Индра сложил ладони, словно пытаясь в них что-то спрятать, подмигнул со значением, и вдруг сквозь пальцы полыхнул яркий свет. Ладони медленно разошлись, и между ними, повиснув в воздухе, засиял маленький огненный шарик. Индра вытянул указательный палец, поднес к шарику, тот послушно пыхнул искорками. Потом медленно отвел руку в сторону — шарик полетел за пальцем, словно привязанный, туда-сюда, вверх-вниз! и даже когда Индра начал бешено выписывать в воздухе круги и восьмерки — шарик не сбился ни на миг. Потом вдруг резко замер у самого лица. Индра взял его другой рукой, подкинул, поймал… шарик прыгал с ладони на ладонь словно огненный мячик. Потом оказалось, что шарик не один — их два, потом три! Олин так и не смог уследить, откуда они взялись. Огоньки лихо плясали в воздухе волшебным хороводом.

Ух! И чего говорят, что ургаты зверюги страшные? Вон чудеса какие умеют! Таких чудес Олин отродясь не видел. Вот бы ему так научиться… он ведь тоже немного ургат.

— Ладно, — наконец сказал Индра, огненные шарики замерли в воздухе, — пожалуй, хватит на сегодня. Понравилось?

— Ага! Здорово! Мне бы так…

— Может и научишься, — хмыкнул Индра. — Вон, отец твой умеет.

Мальчик не поверил — как же? Ведь никогда раньше не видел. Янель пожал плечами и легонько хлопнул. Громыхнуло так, что заложило в ушах. Кони снова испугано взвились.

— Ишь! — буркнул Самил, впрочем без злости, скорее для вида, — не зря вас филистийцы вредителями считают. Расхлопались! Хватит лошадей-то пугать!

Индра рассмеялся, собрал шарики в ладонь.

— Так не зря ж считают!

Налил себе еще чарку. Они с отцом выпили.

А Олина скоро отправили спать.

Утро выдалось сырым, промозглым, дождик то начинал накрапывать, то снова переставал, солнце выглядывать пока не собиралось.

С того берега за отцом пришла лодка. Огромный страшный уграт сидел на веслах — лохматый и рогатый, как полагалось, тут уж не спутаешь. Только Олин отчего-то подумал, что громыхать так здорово, как Индра, лохматый наверно не умеет.

Индра тоже отправился на тот берег, сегодня он был совсем другой — серьезный и даже суровый с виду, вина не пил и фокусов не показывал, только хмуря брови обсуждал что-то в сторонке с отцовским сотником. Самил послушно кивал, ничуть не пытаясь ругаться по-вчерашнему или хотя бы возражать. Олин даже начал думать — все, что было ночью, ему приснилось.

Мальчика на тот берег не взяли, сказали сначала дела, а его как-нибудь в другой раз. Там не до фокусов будет. Ну и ладно, не очень-то и хотелось! Все чудеса он и так вчера видел. Олин весь день бродил по берегу и бросал камешки в воду.

И следующий день тоже.

Отца не было целых девять дней. И что на том берегу можно так долго делать? Впрочем, отцовские люди нисколько не удивлялись, «подожди — говорили они, — у князя Янеля дела». Наверно обычное дело…

Олин скучал. Пробовал сам научиться громыхать, как Индра, как отец, сидел часами у Сарасватки, хлопал в ладоши — ничего не выходило, только все руки отбил. Может нужно знать какой-то секрет? Может быть ургашской крови в нем слишком мало, и от этого ничего не выходит? В конце концов разочаровался, махнул рукой и решил бросить это дело, а потом спросить у отца…

Роину, вот, скучно не было, он целыми днями сидел в лагере и сосредоточенно вырезал из деревяшки лошадку — красивая лошадка выходила, словно живая, с тонкими ногами, крутой шеей и большими удивленными глазами. Даже грива заплетена в косички.

— А что? Надо же Нарке подарок привести, — говорил он.

Нарка — роинова сестричка, маленькая, вдвое младше Олина — ей всего-то три года. Смешная такая, конопатая и разумная не по годам. Они с Роином уже давно вдвоем остались, без родителей, без родных. Все кхаи степные, будь они неладны…

Наблюдать, как Роин мастерит лошадку было интересно, Олин садился рядом и подолгу не отходил, приглядываясь, стараясь не мешать.

— Хочешь, я тебе потом тоже такую же сделаю? — щедро предложил Роин.

— Конечно хочу!

И немного подумав:

— А ургата можешь вырезать?

Роин задумался, нахмурился.

— Могу. Но не буду. Не дело это.

Пришлось согласиться. Кто знает, вдруг ургаты обидятся? И ка-ак громыхнут по башке!

На девятый день, уже на закате, вернулся отец, удивительно загорелый, веселый, словно солнце на том берегу жарило во всю, не то что у них тут. Лохматые ургаты пришли вместе с ним. Один, рыжий, махнул Олину лапищей.

— Олин, ну-ка иди сюда!

Мальчик подошел. Голос у чудища был мягкий, глубокий и удивительно знакомый… В лапах ургат держал саблю в простых ножнах, без украшений.

— Я тебе подарок принес.

Голос у него… Олин так и застыл в изумлении.

— Индра?

Ургат ухмыльнулся, выставляя на показ здоровенные желтые клыки, покрутился, давая рассмотреть себя со всех сторон.

— Лохматый я тебе больше нравлюсь? А? Похож на страшного дэва?

И не дожидаясь ответа протянул.

— Вот, держи.

Сабля была тяжелой, Олин едва удержал в руках. Рукоять оклеена мягкой темной кожей, чуть теплая, словно живая. Взялся, осторожно потащил из ножен. Тонкая причудливая вязь на клинке, кажется буквы, но чужие, не разобрать… всего два слова… осторожно провел пальцем, шевеля губами.

— Вырастешь, прочитаешь, — пообещал Индра. — Это хорошая сабля, береги ее.