3. Что будет. Терпкий запах мирта

Там, вдали, у горизонта, мелькнул огонек.

Земля? Нет, показалось… рано еще, до земли почти сутки пути, даже при попутном ветре.

Пентера легко, словно на крыльях летела к родным берегам — не терпелось ей, соскучилась. А ветер помогал — раздувая щеки дул в паруса, не ослабевая, не сворачивая. Он и не ослабеет, я точно знал — донесет нас, и лишь потом полетит по своим делам.

— Спасибо, Вайю, — шепнул тихо.

Не знаю, услышал ли он. Я никогда не умел разговаривать с ветром по-настоящему. Да и у илойских ветров другие имена… не важно. Пальцы до боли впились в изогнутый рог акростоля. Там, впереди, за горизонтом… совсем чуть-чуть осталось!

— Лин!

Это Дэнтер подошел, хлопнул по плечу. Ухмыльнулся.

— Не терпится?

Я кивнул.

Нестройный хор с кормы распевал победные песни.

Эту войну я пережил только потому, что мечтал вернуться. Не мог не вернуться. Каждую ночь видел во сне, как протягиваю руку к высокой кованой двери с затейливым узором, и пальцы вздрагивают, скользя по бронзовым завиткам… как открываю, переступаю порог… дыхание срывается от нетерпения и счастья. Домой! Да, я видел это каждую ночь! Видел, как Эдэя бежит ко мне, как сияют ее глаза, как ловлю ее в объятья и прижимаю крепко… зарываюсь носом ее волосах… жасмин и сандал… и голова идет кругом! И подхватив на руки, несу в спальню — зачем тянуть! Каждую ночь… видел… как дети прыгают вокруг, я раздаю им подарки, рассказываю про бессчетные заморские чудеса, а они смеются… А Луций уже совсем большой, тяжелый, его уж и не подкинешь так легко, как раньше, под самые небеса. А маленькая Юлия стала совсем красавицей. А Марк…

Нет, я не знаю как это будет. И не хочу знать наверняка. Я просто хочу вернуться, только и всего. Домой. В Илой, великий вечный город на семи холмах.

Да, я давно стал называть Илой домом, сначала громко — для других, чтоб поверили, потом шепотом — для себя, когда поверил сам. Двадцать лет — большой срок, почти половина моей жизни, успеешь привыкнуть и поверить. А я так хотел поверить! Как иначе?

Ведь я солдат, мне нужно куда-то возвращаться. Каждый раз.

Мне нужно знать, за что я дерусь.

Иначе нельзя, не справиться, не вытянуть… За страх и за деньги доблести не бывает. Я не верю в это. Только лишь за свой дом, свою землю, свою семью… Иначе храбрость, лишившись опоры, рискует сорваться в безрассудную глупость… или трусость — как повезет. Остается лишь выгода и холодный расчет…

В илойской армии никогда не было наемников — опытных и расчетливых, и никогда не было рабов. По расчету, за деньги, из страха люди способны сделать все, что в их силах. Да, все так. Но за свою землю, свою семью — готовы вдесятеро. Невозможное сделать готовы. Невзирая ни на что. В илойской армии всегда были лишь те, кому есть за что сражаться и что терять. Только так.

Не за себя — во славу Илоя! И гордится победой!

А я…

Закрываю глаза.

Дэнтер щурится, вглядываясь вдаль.

— О чем мечтаешь, Лин?

— Мечтаю? Поскорей на войну, — говорю честно.

Он даже не усмехается. Даже не удивляется.

Он знает.

Поскорей на войну. О чем мне еще мечтать?

Вернулся.

Ушел.

Сижу один на берегу.

Они обещают триумф…

Моя пентера тихонько качается на волнах, блаженно трется боком о родной причал и плещется сонно, разметав, словно простыни, морские шелка. И вздрагивает, едва-едва… Устала, милая? Тише, тише, все хорошо, все давно позади. Что ж тебе снится опять, моя хорошая, что не дает покоя? Те далекие берега? Так они навсегда остались позади, далеко за кормой. Мы с тобой вернулись. Домой вернулись.

Домой…

— Ты жалеешь, герой?

Соленый морской ветер облетает вокруг, едва касаясь крылом тяжелых складок тоги, шуршит золотым песком и садится рядом.

— Ты все еще жалеешь о прошлом? — спрашивает он.

Молча смотрю в сторону… что сказать? Сколько искал, но так и не смог найти ответа на этот вопрос. Мне ли жалеть? Я илойский консул, богоравный герой, бешеный Атрокс, грозный сокрушитель Самата, любимец народа, почтенный муж и отец троих детей. Мне ли?

Всю жизнь я шел к цели, к славе! Не замечая ничего на своем пути. И вот пришел…

Я так многого хотел. И получил все, даже больше, чем мог получить. Вот мой роскошный дом на Эсквилине, вот мои корабли у причала, вот мои легионы, готовые, хоть сейчас, снова кинуться в бой, и не задумываясь отдать за меня жизнь, всю, без остатка. Моя слава… Эх, слава… да, что с того.

Поскорей на войну! Не за славой — там проще.

Никто не виноват, кроме меня.

А воздух прозрачен и свеж до серебряного звона, наполнен, словно янтарным медом, шуршанием волн, треском цикад и терпким, чуть горьковатым, запахом мирта с каменистых склонов; острые верхушки кипарисов тонут в бездонных небесах средь россыпи звезд… я ведь успел полюбить их, эти кипарисы. Когда успел — вот бы знать. Все эти годы я только и делал, что бежал отсюда прочь, в поход, на войну, хоть куда! Лишь бы не задерживаться дома слишком долго.

Обмануть самого себя.

Уйти, чтобы вновь мечтать вернуться.

Я не могу…

Тихий скрип песка вдалеке. Старческие, шаркающие шаги. Можно даже не оборачиваться, я и так знаю.

— Размышляешь о вечном, герой? — тень ехидной усмешки скользит в голосе, но только тень, Маэна пришел не за этим.

— Размышляю, — покорно соглашаюсь я, и он вздыхает.

— Эх, герой! Тебе бы не здесь сидеть надо, а спать, утомившись, в объятьях жены. Или какой-нибудь страстной красотки, на худой конец.

Он все же усмехается, но по-доброму, и чуть-чуть грустно. Кряхтя, опускается на землю рядом со мной, вытягивает костлявые ноги в высоких калцеях красной кожи, и двое сопровождающий его детин, сопя, топчутся в кустах — не охрана, нет, я знаю, просто у Маэны слабое сердце, он боится далеко ходить один.

— Не спится, — пожимаю плечами.

— Бывает, — соглашается он.

Небо скоро начнет сереть. Ветер осторожно шелестит в зарослях мирта…

— Я выиграл очередную войну, — говорю тихо.

Так вышло, что Маэна единственный из них, кто понимает. Поэтому, вздохнув, добавляю еще:

— Очередную чужую войну.

Да, он понимает. Качает головой.

— Эх, Райгак! — говорит он, — молись всем богам… молись всем богам, которых только знаешь, чтобы не пришлось выигрывать свою.

Единственный, кто называет меня моим именем. Еще, разве что Дэнтер, но Дэнтер не в счет… Все остальные предпочитают избегать чужеземных слов, придумывая свои — простые и понятные, как кличка верному псу. Маэна — нет, и я благодарен ему, это помогает помнить.

Смотрит… пристально, в глаза.

— Усердно молись.

Я вздрагиваю… нет, только сердце вздрагивает от этих слов, и замирает. А я все так же сижу, почти безразлично, кручу между пальцев сухую травинку. И Маэна сидит рядом. Молчит, хоть и пришел поговорить, и я молчу… Только волосы на загривке медленно встают дыбом, щетинятся, и где-то глубоко внутри ворочается зверь.

Свою войну!

Моя война проиграна слишком давно, еще до моего рождения. Мои деды ее проиграли, не устояли перед мощью Илоя. Да и кто бы мог устоять? Илой не проиграл ни одной войны, битвы — случалось, но войны — никогда. И так будет. Двадцать лет честной службы заставили меня окончательно поверить в это. Та, давняя, война была проиграна, еще не начавшись. Не я ее проиграл, но разве важно?!

Так было!

Я все еще слышу далекие отголоски, сейчас уже тихо, едва слышно, словно шорох песка. Раньше было иначе. Громче. Я слышал рев надвигающейся бури. Но буря прошла стороной? Или это я прошел мимо?

Скорее я. Пытался пройти. Но разве от бури уйдешь?

Серебряные колокольчики тревожно звенят на ветру.

Зачем ты пришел, Маэна?

— Аттиан давно выступает за то, чтобы по окончанию консульского срока назначить тебя микойским наместником. Ты слышал, Райгак?

Он говорит медленно, старательно, официально, он не может иначе, он боится. Прежде всего — себя боится, этот старый седой цензор Овий Маэна Проб, некогда величайший из полководцев. Кроме самого себя, ему некого больше бояться. Как, пожалуй, и мне.

Да, конечно слышал — меня назначат. И я соглашусь. Бесполезно отказываться, да и зачем? Все равно не смогу стоять в стороне, не умею. Как не умею быть благоразумным в таких вещах. Но лучше сам, своими руками — не на кого потом пенять… Двадцать лет чужих войн! Я так устал.