- Там каюта.

- С цветами?

- Да, с цветами. Цветы любит Изабелла.

- Изабелла? Изабелла - что-то я слышала о ней? - Катя взглянула на Федора, но тот никак не отреагировал на ее вопрос.

- Да, дедушка спас ее. Он отбил ее у пиратов и женится на ней.

- Так он же уже женат! - «Же-же-же, - подумала Катя. - Надо без же». - На твоей бабушке.

- Нет, это так, а там специальный брак...

- Пиратский брак на пиратском барке, - поддакнул дедушка. Поизящней, чем же-же-же.

- Не простой, как у всех советских людей. Там ничего такого нет, ни дома, ни шкафа, там Изабелла выходит на палубу, протягивает руки вперед и произносит заклинания: «Кадите мне. Цветы рассыпьте. Я в незапамятных веках была царицею в Египте. Теперь - я воск. Я тлен. Я прах».

- Да, Федя, - только и произнесла Катя.

- Вот так и живем, - вздохнула Лида.

Тут в дверь позвонили, и постучали, и вошла в сопровождении «парней» и «девок» Анна Семеновна. Она была все в том же малиновом кимоно с черным драконом.

- Явление третье, - сказала Катя и подмигнула Федору. - Те же и в малиновом берете.

- Ой, малиновая какая! - вскрикнула Маша. - Красивая!

- Краше в гроб кладут, - буркнула Лида.

- Сейчас мы сыграем водевиль! - распорядилась Анна Семеновна. - Декорации не нужны, декорации к черту! Сценой будет квартира капитана! Пол, стены, окно. Лена и Юля - туда, Петров - рядом, Гена - ложись на диван.

- Музычка не нужна? - поинтересовался Дрейк.

- Ничего. Сбренчим на губах. Тазик, разве что, или сковородку, да пару ложек.

- Это Федор Иванович дал вам наш адрес? - спросила Лида.

- Что вы! Его знает весь город! На углу у троих спросила, где живет капитан Дрейк? И все трое: Гончарная, дом шесть, фон линкс со двора.

- Водевиль одноактный? - спросила Катя.

- Трех! Летит как песня! За пару часов сбацаем!

Федор посмотрел на часы, потом на внучку.

- Маша, тебе спать пора.

- Иди, иди, девочка, - ласково сказала ей Анна Семеновна. - У тебя есть своя комнатка? Спи, моя славная, дай я тебя поцелую. Вот так. Маленькие дети - прелесть! Мои сволочи уже такими не будут!

Воспользовавшись минутной передышкой, пока Лида укладывала Машу, а Анна Семеновна делала развод своим силам, Катя с Федором ушли на кухню и сели у окна, не зажигая света. Катя верно поняла суть Анны Семеновны: той было все равно, как жить, и она жила, как хотела, она играла свою жизнь. «В ней пропала великая актриса, - подумала Катя. - Не чета мне. Эта бы точно заставила ходить «на нее» и пол-Москвы, и пол-Питера, да что там «пол» - вся Москва и весь Питер стояли бы на ушах. Хотя - что такое театр? Одни несчастные представляют других несчастных третьим несчастным». Она взглянула на Федора, тот глядел на отражение в окне и по своему обыкновению молчал.

- Где работаешь? - спросила она.

- Ты же слышала, капитаном.

- В чиновники не пошел?

- Не пошел, а не вышел, мордой. Ты-то как?

- Да так, в театре. Жизнь летит, не замечаешь, как летит. Туманов перетащил в Питер.

- Это я понял.

- Его протекция, понятно, и помогла мне устроиться в театр. Тридцать лет прошло... С ума можно сойти! Такая прорва лет...

Зажегся свет.

- Что без света? - спросила Лида.

- Комары налетят, - Федор прикрыл окно.

- Зрители! Екатерина Александровна! Капитан! Супруга капитана! Прошу вас в зрительный зал! Театр полон...

- Ты все еще любишь ее? - спросила Лида, ужасаясь тому, что задала этот вопрос.

- Я? - не менее дурацки переспросил Федор. - Кого?

До начала действа Федор обратил внимание на обувку Анны Семеновны. Черные туфли на платформе были, скорее всего, отечественные.

- Нарушаете традицию, Анна Семеновна. К кимоно хороши деревянные колодки.

- Колодки - это в Китае, кэп. А ноги обязательно бинтовать. Но это только для девочек.

- А, ну да.

Глава 5

Разговор

Когда стали расходиться, то есть уже за полночь, Анна Семеновна предложила Екатерине Александровне пройтись по ночному городу пешком, подышать свежим воздухом. «Dum spiro, spero!» [11] У Кати болела голова, но отвязаться от проректора, видимо, не удастся. Вот уж, правда, репей в хвост!

- Вы там, в столицах, поди, совсем забыли воздух провинции?! - воскликнула та, как только они оказались на улице, скопившей за день весь жар и вонь лета. Екатерина Александровна сказала, что она уехала из Нежинска всего-то тридцать лет назад, но Анна Семеновна не услышала и продолжала: - Изумительный воздух! А вы, ребята, идите, идите-идите, мы сами. Правда, они у меня молодцы? Пойдемте, Екатерина Александровна! Вам - туда.

Пошли.

- Вы давно знаете капитана? - игриво спросила Анна Семеновна.

Екатерине Александровне не составило особого труда подыграть ей:

- Еще когда он ходил в нахимовцах.

- Ведь вы... жили с ним? - Анна Семеновна не была уверена, но, будучи женщиной, знала что спрашивает. - Прошу прощения, если вас это как-то смущает.

- Жили, - просто ответила Катя. - И прожили около года. Мы были женаты.

- А-а, - Анна Семеновна не поверила. - Давно?

- Сразу после войны. Тридцать пять лет прошло - даже не верится. Мне тогда этот возраст, тридцать пять лет, казался запредельным.

Анна Семеновна уныло кивнула, ей после войны как раз и было тридцать пять лет.

- И как он... в семейной жизни? - спросила она.

«Никак тетенька хочет замуж?» - удивилась Катя.

- Потрясающ. Герой-любовник.

- Да, у него это на лице написано. Не воспринимайте только меня буквально.

- Да кто ж сегодня воспринимает кого буквально? Косвенно-то порой ничего не поймешь.

- Да, молодежь сейчас по нулям. И он всегда такой?

- Какой?

- С фантазиями?

- Я думаю, это у него не фантазии. Это его мир, куда нам нет входа.

- Да? - явно озадачилась Анна Семеновна. - Таки вот и нет?

- Таки вот и нет.

Они обе рассмеялись.

- Он верит всему, - неожиданно разоткровенничалась Катя; она хотела, было, оборвать себя, но почему-то не смогла, в самой накипело. - Казалось бы, после войны, весь израненный, места живого на нем нет, семья вся погибла... Я тогда медсестрой в госпитале была.

«Вон оно что! Все понятно теперь, все понятно».

- «Дон Кихота» прочитал в двадцать пять лет, как третий раз на свет родился после второго ранения, и верит всему! Даже не «верит», он знает, что это так и было.

- Интересно, - покачала головой Анна Семеновна, - интересно...

- И знаете, что он сказал по поводу прочитанного?

- Любопытно, любопытно, что же?

- Что он - «видел» его! Видел и хорошо знает. Я ради интереса попросила описать облик Дон Кихота, не просто, что как жердь и общеизвестное, а поподробнее, любимые его словечки. Федор без труда сделал это. Я потом все это, (все!) нашла у Сервантеса. Но у Феди были еще какие-то мелочи, какие видит только очевидец. Люди театра грешат этим - «дописывают образ».

Анна Семеновна покусывала в раздумье губы.

- И я думаю сейчас, - продолжила Екатерина Александровна, - что он имел в виду себя.

- То есть как это? - вздрогнула Анна Семеновна.

- То, что он видел Дон Кихота своими глазами, а не просто прочитал о нем. Как человек театра, вы знаете, как это может быть.

- Я так и знала, я так и знала.

- Я поверила Феде после того, как он вдруг сказал: «Зря Сервантес подтрунивает над Дон-Кихотом. Дон-Кихот, на самом деле, как видит, так и поступает».

- Но при всем при том у капитана удивительное чувство юмора, - сказала Анна Семеновна.

- Я бы сказала: сарказма, - не согласилась Катя. - Юмор он допускает только к тем, кого любит, а к остальным у него сарказм. В войну он много передумал. Это даже странно было для его возраста. Я многих нагляделась в госпитале. Большинство там не то что «думали» о чем-то, большинство просто биологически существовали. Некоторые даже госпиталь воспринимали как вторую линию фронта, на которой надо элементарно, без всяких мыслей в башке и уж, конечно же, без высоких материй, выжить.