- Я не откладываю нашу встречу на завтра, - сказал он, - так как именно в первую ночь творятся всякие безобразия на корабле.

- За вами, капитан, yus primae noctis [8].

- Что?

- Это ваше право, капитан!

- На пару слов по технике безопасности рейса. Через полчаса я буду у себя.

Поблагодарив за приглашение, Анна Семеновна опалила капитана восхищенным взглядом. Увы, тот его не заметил. Хм, подумала Анна Семеновна.

Как только Анна Семеновна постучала и вошла, капитан, словно ждал этого момента, тут же раскрыл толстый журнал, взял ручку и начал инструктаж.

- Анна Семеновна? Нам предстоит не совсем приятная процедура.

- Да? Какая? - живо отреагировала Анна Семеновна и огляделась: - Милый кабинетик! Капитанский?

- Угу, - ответил капитан. - Неприятная потому, что все к ней обычно относятся предвзято. Несколько заповедей на корабле - вам, как старшей.

- Не по возрасту! - крутнулась на пятке Анна Семеновна.

- Боже упаси! Да вы сядьте. Несколько слов о том, как себя вести.

- Капитан! Вы меня интригуете!

- Прежде всего: самое опасное на корабле - это огонь.

- Да что вы говорите! На воде?

- Увы, мадам, увы. Особенно, когда все напьются.

- Капитан, а не пригубить ли нам шабли? - Анна Семеновна заметила на полке бутылку. - Для огня. In vino veritas [9].

- Ты право, пьяное чудовище, - капитан, кряхтя, поднялся и достал бутылку и два стакана. - Прикажете плескануть?

- Приказываю! Сегодня с нами ты не пьешь, а завтра родине изменишь! Я была уверена, что на корабле главная опасность не в огне, а в женщине!

- Один черт, мадам! То есть, я хотел сказать, без разницы, - капитан налил водки. - С женщинами развлечения без вина вполне невинные развлечения.

- Да вы шалун! На донышке! На донышке!

Хлопнув по «фужеру», они добавили по другому. У капитана смягчился взгляд, а у Анны Семеновны заострился. Капитан добродушно рассказал о «сциллах и харибдах» плавания, дал авторучку Анне Семеновне, и та поставила крупную закорюку в журнале.

- На память, - неожиданно сказал капитан.

- Позвольте, а это что? Блок? - Анна Семеновна вертела в руках томик Блока. - Увлекаетесь Блоком? Ты гляди, довоенный!

- По правде говоря, глядеть тошно на тех, кто им увлекается! Блок! Цветаева! - не ясно было, вкладывал ли в эти слова капитан свой или чей-то уничижительный смысл, но говорил спокойно. - Что, спрашиваю, Блок? Что - Цветаева? Думаете, кто ответил? Было тут как-то двухнедельное «погружение». «О, это-о!..» А чего это, никто не ответил.

Анна Семеновна подхватила мысль капитана и развила ее до абсурда, заявив, что Блока можно только ненавидеть за недостижимость провозглашенного им женского идеала. Этому идеалу, конечно, могла бы соответствовать та же Марина Цветаева, но, увы, не соответствовала. Капитан, однако, не согласился с этим. «Надо же, - подумал он, - чтобы успеть за женской мыслью, надо бежать сломя голову». Интересный вышел разговор.

Так на вопросах искусства и расстались. Искусство не выносит расставаний, искусство предполагает новые встречи. А капитан тем временем сосредоточился на мысли о том, зачем старушкам ожерелья и прочие колье. Старухи в жемчугах, как сухие деревья в повители. Он вспомнил вдруг о высохших кустах вблизи своей дачи, задушенных повителью.

В первый же вечер и ночь не было ничего нового и неожиданного. Все напились, всю ночь пели, плясали, блевали за борт, а под утро расползлись по каютам. Кто-то уснул на ящике с песком.

Следующим утром случился маленький инцидент. Анна Семеновна с молодой коллегой, доцентом Блиновой, прогуливалась по палубе. Навстречу им шел капитан Дерейкин. Вдруг доценту показалось, что сбоку прошлась крыса, и она едва не бросилась со страху капитану на шею.

- Крыса! - вскрикнула она.

- Ну и что? - спросил капитан, отстраняясь. - Обыкновенная крыса. Крупная мышь.

- Разносчик заразы! - глаза дамы были круглы, как и ее рот.

- Не только, - невозмутимо ответил капитан. - Прежде всего она разносчик культуры. Чем выше культура, тем больше крыс. «Красной Москвой» изволите душиться?.. Простите, у меня дела.

- Это поразительно: его больше заботит, как себя чувствуют на корабле не женщины, а крысы! - раздался разочарованно-возмущенный голос доцента.

- Ксения Львовна, вы что, не видели крыс? - услышал капитан голос Анны Семеновны.

«Не хватает мне заботиться о чувствах дам, - подумал он. - Только начни, заботам не будет конца. Что чувствует крыса, сталкиваясь с людьми? Соглашается с ними, что она вредный грызун?»

Вечером в капитанской каюте раздался стук в дверь и зашла Анна Семеновна.

- Позвольте - на краткую ау-ди-энцию? Капитан, забыла спросить вас днем! Почему вас вчера не было видно на танцах?

- Я невидим, мадам.

- Почему бы вам не спуститься с высоты капитанского мостика на грешную палубу и не станцевать с дамой хотя бы один танец? Какую-нибудь румбу? У вас же тут сплошные румбы и ямбы. Ведь ваш корабль, капитан, создан для танцев! Он настоящая плавучая танцплощадка! - Анна Семеновна притопнула несколько раз ножкой. - Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно!

- Потому и не хожу, что у нас в трюмах опасный груз.

- Невольницы?

- Пороховые бочки. А я, когда танцую, очень сильно стучу ногами о палубу. Боюсь, от детонации мы все улетим к чертовой матери!

- Ах, какая прелесть! И что удивительно, ни тени улыбки на вашем мужественном лице! Почему бы вам не улыбнуться, капитан? Улыбка так освежает! И вдохновля-а-ет дам, между прочим. Капитан, капитан, улыбнитесь!

- Ценность улыбки возросла с изобретением зубных протезов.

Капитан оскалил зубы.

- У вас прелестные зубы!

Капитан помрачнел.

- А вы все в танцах, мадам?

- Да, знаете ли, и всю жизнь!

«Стрекоза», - подумал он.

- Что же, всю жизнь так вот и пляшете?

- Сперва пела. А потом, как нас зимой взяли в прохладительную поездку, только и делаю, что пляшу.

- Как это, прохладительную?

- Этапом! В те славные еще времена. Так вот, чтобы не замерзнуть тогда в вагоне, попросту не околеть, надо было плясать сутками и неделями. Плясать, плясать, плясать! Вот и плясала. Без сна и без еды. На одном революционном энтузиазме.

- То-то вы худая такая. Стройная, - поправился капитан.

- Тот, кто хочет продать слепую лошадь, хвалит ее ноги, - говорят немцы, - рассмеялась Анна Семеновна. - От худой жизни толстой не будешь. А танцы стройнят.

Анна Семеновна бросала на пирата взгляды и прямо, и сбоку, и распахнутым глазом, и прищуром, и застывшим, и подмаргивая. Испробовала все. Гранит. А может, слеп? Она провела ладонью у лица капитана. Тот проводил ее ладонь холодным взглядом. Небольшая, но крепкая ручонка!

Капитан хорошо знал: какие бы взгляды ни бросала женщина на мужчину, какие бы комплименты ни сыпала ему, она делает все это исключительно ради собственного удовольствия или выгоды. Рациональная точка зрения, выверенная жизнью.

- Вы так скупы на слова! - сказала Анна Семеновна, вложив в них как минимум три смысла. При всей своей многословности и фееричности Анна Семеновна в мужчинах ценила сдержанность и молчаливость. Настоящий мужчина, по ее мнению, должен напоминать пограничный столб, по сию сторону от которого чувствуешь себя уверенно и дома.

- Увы, если мужчина станет говорить столько же, сколько говорит женщина, ему не хватит жизни.

- Оттого вы меньше живете! Меня звать Анна, а вас, капитан?

- Дрейк. Фрэнк Дрейк, - сипло представился капитан.

- О! - воскликнула Анна Семеновна и стала сыпать английские фразы вперемешку с латинскими, на которые капитан реагировал одинаково: никак.

Правда, один раз у нее вышла досадная осечка, но капитан, видимо, не имея классического образования, к счастью, ее не заметил. Анна Семеновна воскликнула: «Imago animi vultus» («Лицо - зеркало души»), и тут же прикусила губу. Если на опаленном огнем лице капитана остались такие рубцы, что же было у него, у бедняги, с душой? Она подавила привычку то и дело выражаться по-латыни, но не выражаться вообще.