Мне не раз доводилось слышать выражение про стены, которые давят, но в прежней жизни мне не суждено было испытать это ощущение.  Казалось, что стены моей спальни движутся навстречу друг другу, совсем понемногу, незаметно для глаза, по миллиметру в день. Но меня не покидало тревожное чувство, что однажды ночью они отбросят притворство, ринутся навстречу друг другу, и последнее, что мне будет суждено услышать – треск перемалываемой в щепки кровати и собственный сдавленный крик.

Я набросила на плечи халат и опустилась  на обшитый бархатом табурет возле огромного зеркала в тяжёлой бронзовой раме. Туалетный столик подле него заставлен всевозможными снадобьями и приспособлениями для наведения красоты. Здесь и разных размеров гребни из слоновой кости, и позолоченные маникюрные наборы, и множество разных парфюмерных средств в драгоценных хрустальных флаконах - духи, одеколоны, краски для губ. Помню, увидев это богатство в первый раз, я радовалась словно ребёнок, получивший подарок на Рождество. Бывало, тратила по часу, чтобы привести себя в порядок с утра, или навести красоту, готовясь к совместному ужину.

Я вглядываюсь в своё отражение. Наверное, любая женщина, садясь утром перед зеркальным трельяжем, испытывает лёгкий страх увидеть  признаки приближающейся старости. Я же, наоборот, с надеждой ищу знаки наступающего увядания, будь то почти незаметная дряблость кожи на скулах, мельчайшие морщинки в углах глаз или седой волос в моей пышной каштановой шевелюре. Но ничего подобного обнаружить не удаётся. Я по-прежнему молода и прекрасна.

Мне не хочется заниматься наложением макияжа, это занятие давно уже кажется мне бессмысленным. Я лишь несколько раз провела изящным костяным гребнем по растрёпанным со сна волосам.

Через арку дверного проёма, украшенного лепниной виде виноградных лоз, я прохожу в соседние помещения моих апартаментов.

Налево – огромная ванна, в любое время суток заполненная горячей водой для купания, с ноздреватыми айсбергами белоснежной мыльной пены, замершими на поверхности исходящей парой воды. Здесь нет привычных мне кранов, холодная и горячая вода поступает по двум изогнутым наподобие слоновьих бивней узким позолоченным желобкам, чтобы она потекла, мне нужно потянуть за один из медных рычагов, расположенных по краям от ванны. Как и в будуаре, здесь полно всяких жидкостей в фигурных флаконах – жидкого фруктового мыла, ароматных масел для тела.

 Направо – гардеробная, в стенных шкафах и на расставленных тут и там вычурных вешалах сотни роскошных нарядов, когда-то я потратила несколько дней на то, чтобы их перемерять.

Но я не собираюсь переодеваться, и прямо в халате отправляюсь на завтрак.

Я иду по длинной галерее, развешанные вдоль стен портреты мужчин и дам в пышных средневековых нарядах глядят на меня с насмешкой и презрением. Я прохожу через анфиладу комнат, спускаюсь по загнутой полукругом лестнице на второй этаж и вскоре оказываюсь в трапезной.

Длинный стол, установленный вдоль занимающего всю наружную стену узорчатого витражного окна, заставлен яствами, которых бы хватило бы на целую футбольную команду. В какое время сюда не зайдёшь – стол всегда накрыт, приготовлен соответствующим образом к завтраку, обеду или ужину.

Ричарда в зале нет. Вероятно, он уже позавтракал и вернулся в свою лабораторию. Последние годы мы сидим с ним по разные стороны стола, вдалеке друг от друга, и наши совместные трапезы обычно проходят в молчании. У нас нет новостей, которыми мы могли бы обменяться, а все истории – реальные воспоминания и вымышленные события, мы уже успели рассказать не одну сотню раз.

Я взяла с ближайшей ко мне тарелки первый попавшийся кусок и налила в кружку из позолоченного кувшина сладковатый травянистый напиток, заменяющий здесь чай. Мне очень не хватает крепкого кофе, вкус которого я уже почти успела забыть, но его здесь нет. Я мелкими глотками пью бодрящий травяной отвар и  вновь погружаюсь в воспоминания.

Моя квартира, она же студия, представляла собой огромный зал, который я в нескольких местах перегородила щитами, обклеенными сделанными мною фотографиями, распечатанными в плакатных размеров. Эти стенды делят моё жилище на несколько уголков, отведённых под кухню, гостиную, спальню. В дальнем от входной двери углу располагается моя кровать, слишком просторная для скромной одинокой девушки. Утром, когда мы проснулись, обнаружилось, что никакой одежды, кроме вчерашнего карнавального наряда, у моего нового знакомого нет. Впрочем, это не представляло проблемы – в его поясной сумке оказалась толстая пачка крупных купюр, и я купила еду и одежду.

Последующие две недели промелькнули как один долгий день. Мы не на мгновенье не расставались друг с другом. Я не уставала любоваться Ричардом, и беспрерывно снимала его, делая сотни кадров в день – благородные черты лица, изящный рельеф мышц его торса. Он терпеливо выполнял все мои требования, а я продолжала нажимать на кнопку затвора фотографировала в разных позах, в разных нарядах или обнажённым. Не знаю, зачем я это делала, поскольку понимала, что никогда не отдам эти работы ни в журнал, ни на выставку, они были мои и только мои, они принадлежали лишь мне, как и моя прекрасная модель.

Я без умолку говорила, пожалуй, за эти несколько дней я успела пересказать ему всю мою жизнь. Ричард внимательно слушал, не сводя с меня глаз, но сам был немногословен.

«Скажи мне, кто ты на самом деле?» - спрашивала я его, когда после очередного блаженства мы лежали в кровати. – Кто ты и откуда?»

«Ты поверишь мне, если я скажу, что я принц из другого мира?»

«Я поверю всему, что ты скажешь».

Покинув трапезную, я отправляюсь бесцельно бродить по замку.

Я поднимаюсь на самый верх башни, пересекаю венчающую её круглую площадку и встаю в проёме меж двух каменных зубцов. Это самая высокая точка замка, отсюда хорошо любоваться окрестностями.

Наш замок окружает осень. Со всех сторон, насколько хватает глаз, его обступает лиственный лес, сверкающий красками, символизирующими безвозвратную смерть навсегда ушедшего лета. Он тянется до самого горизонта, всегда затянутого серым туманным маревом. Среди всевозможных оттенков красного и жёлтого не отыскать ни единого зелёного проблеска. Небо от края до края затянуто однотонной облачной мутью, которая, кажется, вот-вот прольётся моросящим холодным дождём. Но здесь никогда не бывает дождей, и солнце ни на мгновенье не пробивается сквозь серый облачный барьер.

Поначалу мне нравился этот вид, я могла им любоваться часами. Лес когда-то казался мне золотым королевским плащом, расшитым крупными рубинами. Сейчас же, глядя на него я вижу пожелтевший от времени саван, забрызганный бурыми пятнами засохшей крови.

Этот вид не меняется никогда. Листья продолжают опадать, но листопаду не будет конца. Не выпадет снег, не сменится затем молодой пробивающейся зеленью. И никогда, даже на краткий миг на небосводе не появится солнце. А ночью замок окружает тьма. На небе ни луны, ни звёзд, - и ни одного огонька на горизонте, никакого знака, что в этом мире есть кто-то живой, помимо нас двоих.

Однажды утром при пробуждении я обнаружила, что Ричарда рядом нет. Встревоженная и немного напуганная его отсутствием, я отправилась на поиски. К моему облегчению, муж никуда не делся. Он стоял возле длинного окна, занимавшего всю наружную стену студии, погруженный в мрачные размышления, полностью одетый, словно готовый немедленно пуститься в путь. Он не услышал, как я подошла, и вздрогнул, когда осторожно коснулась его плеча.

«Куда ты собрался?» - спросила я.

Он развернулся ко мне и обнял за локти.

«Нам надо расстаться», - ответил он мне. – «Я должен уйти».

«Но почему?», - поражённо вскинулась я. – «Ты что, больше меня не любишь?»

Ричард притянул меня к себе, стиснул в объятьях, уткнулся лицом в распущенные спросонья волосы.

«За мной погоня, и преследователи уже близко», - ответил он. - «Нет времени для долгих объяснений. Я просто не хочу подвергать риску твою жизнь».