Дождавшись их согласных кивков, пощелкал пальцами, привлекая внимание дородной тетки разносящей по таверне заказы.

— Голубушка! — Я улыбнулся ей. — У вас бутылочки «сэра Дако» не найдется? Есть? Вот и отлично, будь так добра и не затягивай! Господа легионеры только в увольнение заступили и желают каждую минуту свободы провести достойно!

Господа под бутылочку немного осмелели, заговорили о былых временах и павших товарищах, немного расчувствовавшись стали тискать мне руку и говорить, что для них было честью служить под моим командование, да и вообще они, мол, в курсе столичных разборок и совсем не верят слухам, что я похищал принцесс и убивал людей на площади. Я лишь кивал их речам, да тискал рюмочку вискарика в руке все, никак не осиливая налитого. Не было настроения. Совсем. Какое‑то внутреннее состояние тоски с примесью потери скреблось по душе, заставляя ее морщиться и кривить губы.

— Вы уж «звиняйте» нас барон. — Один из вояк не смущаясь, еще накапал себе из початой бутылочки. — А токма вас увидав в лагере мы быстро скумекали что быть беде.

— Быть? — Я невесело улыбнулся.

— Ну не спроста ж вас с застенков то выпустили? — Улыбнулся второй.

Я на выдохе опрокинул резко в себя рюмочку хлопая донышком громко по столешнице и принципиально не закусывая, дабы морду скрутило, а душу отпустила тоска.

— Но энто даж хорошо. — Первый задумчиво пожевал губы.

— Я бы даже сказал не хреново. — Расплылся я в улыбке. — На воле то оно всяко веселей.

Простецкий юморок, не хитрые речи и прямые мысли без вторых, третьих и четвертых подтекстов, как‑то в тему пришлась эта не замысловатость. Оттаял немножко, или рюмочка в дело вступила, с непривычки алкогольных излияний быстро находя отклик в организме.

— Ох! — Вдруг всполошился один из легионеров. — А мы ж совсем забыли за наследника то выпить!

Бойцы быстренько налили по стопочке, салютуя мне и опрокидывая их залпом, видимо не заметив моей перекосившейся и побелевшей физиономии.

— Наследника… — Кое‑как вытолкнул я слова из себя.

— Эт хорошо что у вас сын! — Продолжал свою речь подвыпивший легионер. — Не зря вас баронесса то перед казнью навещала, ох не зря!

— Сын… — Онемевшими губами произнес я.

Легионеры плели своими языками дальше, а я с содроганием в сердце, внимал каждому слову, составляя картинку из гигантского пазла, гигантской разбитой картины моей веры в то что мир не так уж и плох, а люди в принципе своем не озлобленные и не корыстные куски мяса.

Получалось? Нет, пока выходило что‑то мрачное и лишенное радужных красок добра, что‑то черное, тягучее и обволакивающее душу, что‑то с горечью предательства и боли, настоянное на эссенции мерзкого обмана и тошнотворно приторной лжи.

Прощения ты просила?! Прощения? Хотелось мне крикнуть куда то в небо, вспоминая последнюю беседу с Вальери де Кервье. Вот значит как? Я должен понять и простить тебе еще и это? Пока я без малого год, проторчал у тебя в подземельях, ты уже все предусмотрела и просчитала? И теперь говоришь мне — прости? А Нона то какова! Ай молодец баронесса! Просто умница! Все получила, все и даже свыше того! Понятно теперь почему такие взгляды на меня бросали бароны и этот визит Энтеми, да и само не желание экс супруги видеть меня. Все понятно, теперь все становилось на места, если бы не эта война и смерть Митсвела я бы сгнил там, в подземном мешке. Я был заключен без права помилования с изначальным расчетом на вечность одиночества.

Они знали, они все знали, я отчетливо вспомнил ту последнюю встречу в заключении, когда ко мне пришла Нона, в тот момент она пришла что бы набраться смелости, набраться духу перед этим поступком на миллион. И Вальери была там и Императрица. Все было как в тумане, я не понимал их взглядов, а меж тем решение уже было принято ими.

Пошатнувшись, встал из‑за стола, прощаясь с легионерами и за свой счет, выставляя им на стол еще одну бутылочку, что бы бойцы еще раз выпили за мое здоровье и былые заслуги перед отечеством. Настроение было припаршивейшее. Выйдя из таверны, с наслаждением стал хватать ртом прохладно холодный воздух осени с легкой взвесью капель небесной воды, что немного остудили лицо и сбили жар тела.

Видеть говоришь, меня не хочешь? Я до хруста сжал кулаки. Ноги неспешно понесли меня улочками, я шагал, не видя и не разбирая пути сквозь потоки людей, сквозь их заботы и жизнь, живой покойник, туловище боли, списанное в ноль. Собственно на чистом автомате минуя дома и постройки, а затем пристань и небольшой мост через речку, спустился на том берегу к воде, что бы вдоль берега, по плесу сократив путь выйти на тропу к Лисьему.

Зуммер Мака, а так же легкий всплеск, услужливо показали мне, что я не один у реки. Шаги сами собой замедлились, а взгляд уперся в темную гладь реки, откуда на меня с усмешкой смотрела недавняя знакомая, рыжеволосая гарпида.

— Вода остывает Ульрих. — Она неспешно приблизилась ко мне, показывая из глубины свое мощное обворожительное тело. — Мой народ уходит на болота.

Холодная белая рука коснулась моего лица.

— Приходи когда будешь готов. — Она наклонилась ко мне, практически касаясь своим лицом моего и, тяжелые капли речной воды с ее волос, побежали по моей куртке.

— Что тебе нужно от меня…королева? — Мне было ровным счетом наплевать на ее игры разума и таинственные полунамеки.

— Лера. — Она звонко рассмеялась, с места бросаясь в объятия темной воды, и уже оттуда напоследок бросая слова. — Долги нужно возвращать барон.

К черту. Все к черту, думал я, вновь пускаясь в дорогу. Короли и королевы, войны и деньги, долг и клятвы, все это подождет. Здесь и сейчас мне нужно взглянуть в глаза лишь одному человеку, здесь и сейчас мне нужно услышать слова лишь от одного человека.

Путь к Лисьему отнял чуть больше часа времени, за которое я успел раз десять успокоиться и вновь довести себя до состояния ярости. Знакомая тропинка, знакомые до боли поля и рощицы, такие родные стены рыжеватого камня…

— Стоять! — Практически на подходе к замку мне на перерез выскочил конный разъезд гвардейцев в количестве пятерых человек.

— Лежать. — Фыркнул я, в мгновение, спуская плетения заклинаний воздуха, моего любимого мастера Эббуза, сметая солдат с седел и отбрасывая их, прочь с пути.

Опьяненный злостью и захлебываясь внутренней яростью, неспешно шел, не таясь по главной дороге, с иронией наблюдая как в спешке закрываются замковые ворота, а на стенах появляются лучники замковой стражи.

Ребята не церемонились. Стрелы градом застучали по защитному куполу, ну а я… тоже не стал затягивать встречу, просто и без затей спуская с руки черное копье некротики, что без сопротивления прошило насквозь замкнутые створки, оставив после себя внушительную дыру в воротах.

— Дорогая, я дома! — Безумно рассмеялся, входя внутрь замка и расшвыривая по пути солдат жесткими ударами воздушных кулаков, изламывая их тела, разбрасывая по внутреннему двору, словно тряпичные куклы.

Мыслей не было, накатила глупая бездумная злость, впрочем, от летального исхода защитников надеюсь, удержался, по крайней мере, преднамеренно не бил на поражение, стараясь отбросить, прочь с дороги. Крики слуг, стоны солдат, грохот разлетающихся на моем пути дверей, медленно, но уверенно я вошел в центральную башню этаж, за этажом поднимаясь в главные покои замка. Здесь пришлось бить сильней и жестче, гвардейцы встали стеной, впрочем напрасно. Финальным штрихом, после того как последнее тело стражника опустилось на пол, врезал от души в дверь, опочивальни баронессы, просто в щепки разнеся ее по коридору и внутренним покоям.

Шаг в проем, и я застыл без движения смотря, как растрепанная женщина, забившись в угол комнаты, прижимает к груди маленький конвертик юной жизни.

— Прошу тебя! — Рыдала она. — Только не его, меня возьми, меня убей, только не его!

Стало нестерпимо горько и мерзко на душе, я уселся на какой‑то пуфик в проходе обхватив голову руками, а Нона как завороженная все повторяла и повторяла свою безумную для моего слуха фразу.