— Тадам! — Победно провозгласил я вздымая над головой трофей.

— Осторожно! — Вскрикнул Аль, увидев мои размахивания.

— Упс. — Уже по факту случившегося констатировал я, когда шарик упал на пол, выпуская обволакивающее мутное облако, взметнувшееся как под напором вверх, а на пол с гулким «бумс», лицом в пол рухнуло бесчувственное тело алхимика. — А вот нечего было под руку кричать!

Но он мне уже ничего не ответил, так как сам резонно заметил перед этим казусом, что газ действует практически мгновенно. Ну а мне же в свою очередь было о чем задуматься. Во–первых, я не сразу осознал причины по которой все еще стою на своих двоих, а не валяюсь в бессознательном состоянии рядом на полу с Алем. Понимание пришло когда рука задумчиво потянулась почесать темечко а наткнулась на рефренную поверхность шлема Арнольда Жеткича. М–да уж, маг воды действительно сделал себе достойный уважения артефакт. Мало того, что шлем позволял дышать под водой, так он еще и на поверхности продолжал работать, похоже отсекая внутрь все нежелательные примеси в воздухе. А во–вторых, я отметил, что газ легче воздуха, потому как пьяные еноты по–прежнему сидели за своей мисочкой о чем‑то перебрехиваясь и пожевывая яблочки. Отравленное облако не опустилось к полу от чего лесные братья, не рухнули в беспамятстве с вдохнувшим отравы алхимиком.

— Парни. — Я ухватил Аля за ноги подтягивая его по полу к оконному проему. — С дороги, больного тащу, надо ему продышаться дать.

Еноты пожали плечами, но пропустили меня с моей ношей к окошку, которое я открыл, впуская в номер свежий воздух, что бы проветрить помещение, да и своего пациента заодно взгромоздить на подоконник, придерживая аккуратненько за поясок хламиды, дабы чего доброго не упустить драгоценную тушку товарища.

— Ваше благородие срочно в штаб! — В комнату резко ворвался один из солдат посыльных командования, успел что‑то выкрикнуть, вытянутся по струнке, после чего рухнул плашмя без сознания на пол, а я от неожиданности и с толикой испуга стал смотреть на свои пустые руки и не менее пустой подоконник, где еще секунду назад находился мой друг. Вот не любят люди правила приличия, вот, сколько в них не вдалбливай умение стучаться, перед тем как войти, а они все равно умудряются обо всем забыть. А мне еще потом красней перед алхимиком, благо этаж второй всего…

Масштабность замысла магистров ордена бестиаров внушала уважение. Не зря, ох не зря я не верил в то, что удастся отделаться малой кровью и, у них не припрятаны еще козыри в рукаве.

Пока поступали только первые ласточки, пока еще гонцы и разведка собирали весь ворох новостей в кучу, но уже сейчас было ясно без лишних слов, что королевство еще до первых снегов падет и в истории король Паскаль останется как самый недолговременный правитель. Магистрат изначально не планировал давать королевской армии зимние каникулы, дабы армейский кулак смог с южных провинций успеть стянуться к столице. Это и вправду было бы глупо со стороны мятежников, хотя оптимистов в командовании хватало.

Что произошло? Все и сразу, а началось с того, что в лагерь с северной стороны пришли крутые парни, перевязанные с головы до ног ремнями и увешанные оружием, остатки имперского полка рейнджеров охранения, на северной вырубке железнодорожного пути. Пикты централизованно собирались племенами в один большой и мощный кулак, плюс последний гонец из‑за горной гряды принес еще более дурную весть.

Оголодавшая империя, так долго готовящаяся к войне, разразилась восстанием местной знати, что естественно тут же примкнула своим лагерем к масштабной операции уже проводимой в Финоре бестиарами.

Это конец. Это действительно конец мучений. Даже если по мановению волшебной палочки, в одну секунду здесь окажется вся южная группировка войск короны, это никак уже не повлияет на ситуацию, а лишь отсрочит неизбежное.

Чистая математика, суровая, правда, холодных чисел. Здесь и сейчас, на нашем северном пятачке сопротивления, суммарно сводной армией мы могли выставить общее число до семи тысяч мечей. В то время как пусть и в разрозненном состоянии, слегка оттянутый к югу войсками регуляров короны, нам уже противостоял эшелон десятитысячного воинства. И если раньше северные просторы с лесами и необжитыми территориями казались бескрайними просторами, то теперь лес, исторгающий из себя племена диких пиктов, превращался в нашего врага, зажимая нас тем самым между молотом и наковальней. А союзник, который так плотно вязал по рукам восточный фронт, сам тонул захлебываясь кровью в своей внутренней войне, в итоге освобождая мощный армейский пласт стального кулака бестиаров.

Не люблю повторяться, но это конец. Де–факто здесь и сейчас в течение буквально месяца, на наш пятачок вольницы обрушится армада общим числом никак не меньше двадцати с плюсом тысяч. Нас не просто раскатают, нас пройдут и не заметят, выжигая и вытаптывая землю, на несколько десятилетий обрушивая экономику, вычищая всю логистическую и фуражную базу, отбрасывая крестьянство в нищету, да формально уничтожая, наши пять баронств на корню.

Нет, конечно, кто‑то на что‑то еще надеялся. Тот же Кемгербальд дал дельную мысль, он своих девочек, а так же семьи других фамилий сейчас на своих морских кораблях спешно отправлял далеко на юг. Далеко и формально в никуда. Далеко и по сути без надежды на будущее. Да они спасутся, но глобальность картины такова, что уже к концу следующего года, скорей всего короны уже не будет, а как следствие не будет никакого протектората фамилиям мятежных северян и удастся ли выжить семьям в этой обстановке, не факт. Притока денег уже не будет, укрывательством вряд ли кто станет заниматься на протяжении всей жизни тех же девчонок рыжего барона. Ну и как следствие нищета, плен, скорей всего неизбежная мучительная смерть с отсрочкой в год максимум два.

Еще не начиная битвы, мы уже проиграли. Еще не извлекая мечей из ножен, мы четко с тоской в сердце осознали, что чудес на свете не бывает. Здесь и сейчас мы все были живыми покойниками.

Армейский лагерь кипел. Метались посыльные и гонцы, спешно собирались бригады и взводы, кто‑то куда‑то бежал, кто‑то что‑то делал, всех охватила единовременная пока еще легкая паника, но вот того, что у кого‑то были хоть какие‑то тени иллюзий, я не наблюдал.

От той картины уверенности, внутреннего спокойствия и желания стоять до конца не осталось ни у кого, ни малейшего следа. Все что сейчас пытались сделать бароны, это хоть как‑то попытаться сохранить порядок в своих дружинах, ибо солдаты побежали первые с тонущего корабля. Ну а что? Жить всем хочется и ремесло солдата не подразумевает гибнуть без шанса на победу. В конце концов, будут другие короли, другие правители и другая армия, в которой нужны будут солдаты и, что уж тут поделать коли здесь и сейчас, судьба подписала всем, не глядя приговор? Геройски принимать участь? Ложиться грудью на амбразуру? За что? За чьи идеи и чьи идеалы?

Началась самая настоящая паника и смута. Народ откровенно и без дураков посылал всех своих отцов командиров, хотя справедливости ради стоит сказать, что и те самые бывшие сержанты и командиры баронских гвардий так же не стеснялись в выражениях не двусмысленно давая понять баронам, куда они могут засунуть все те горячие и пылкие вассальные клятвы о любви преданности и долге.

Пять баронств, Пиксквары, Кемгербальды, Гердскольды ну и Нона сразу в лице двух фамилий, все они были смертниками, все они были обречены на казнь, так как магистрат бестиаров, не простит северу заминку в пять месяцев и всю ту кровь и нервы которые они попортили им здесь на севере. И это понимали все.

Касприв вздулся суетой. Строительные артели, не дожидаясь расчета, снимались длинными эшелонами фургонов, уходя с поля грядущей резни. Уходили гномы, эвакуируя семьи и бросая свое еще не достроенное детище в лице подземного города. Купцы старались спасти самое ценное барахло в три дорого фрахтуя речные суда, что бы успеть вывезти хотя бы частично и выборочно наиболее ценный товар. Наступило время легкой анархии, воровства и беззакония, каждый пытался выжить, каждый пытался минимизировать свои потери в кошельке и имуществе.