— Занятно. — Я встрепенулся, направляя все мощности Мака на «скан» амулета в руках дьесальфы.

— Именно так мой юный друг. — Амулет скрылся в одеждах так же внезапно, как и появился, развевая сумрак Адель и явно причиняя тем самым ей боль, от чего у меня выступила легкая испарина на лбу, все же я ожидал, что этот козырь будет куда большим аргументом в моей игре с эльфами. Она еще какое‑то время буровила меня своими бездонными темными колодцами глаз, прежде чем продолжила свою речь. — Очевидное всем барон, как правило, самое ошибочное. Насколько сильно вы цените свою свободу? Финор агонизирует, это факт, смена династии вопрос времени. Однако с позиции своего опыта, мне кажется, что не все еще карты разыграны.

— Понимаю. — Я кивнул ее словам и своим мыслям, что хороводом кружились в голове.

— Что именно вы сударь понимаете? — Она слегка подалась вперед.

— Эльфийским домам не выгодны фанатики у трона. — Озвучил я не сказанное. — В опале окажутся все, даже льесальфы не смогут отсидеться, весь их многовековой труд по облагораживанию себя любимых на северной оконечности континента пойдет насмарку.

— Приятно видеть столь острый ум, в столь юном теле. — Эльфийка тихо рассмеялась. — Сколько жизней у тебя уже се`ньер на счету?

— Сколько ни есть все мои. — Сморщился я как от лимона. — Эльфийские дома вступят в эту войну?

— Эльфийские дома уже в этой войне. — Она пожала плечами. — Со мной сюда направлены два темных гранд–мастера. Тебе нужно объяснять какого зверя мы выпустим на волю, если люди сами будут не в состоянии урегулировать вопрос с этим северным пяточком земли?

— У тебя есть разрешение дома Солнца? — Я удивленно вскинул бровь. — Льесальфы разрешат мастерам Луны утопить тут все во тьме некротики?

— Именно. — Она кивнула моим словам. — Им не с руки кровью пачкаться перед человечеством, а дом Луны всегда был страшилкой для вашего племени.

Я откинулся на спинку седушки, прикрывая ладонью глаза как бы показывая, что мне нужна пауза для размышлений.

Хороший получается коленкор. Делай что хочешь, костьми ложись, но спасай, выручай, иначе в дело войдут серьезные игроки. Даже представлять не хотелось, что некроманты могут сделать на богатой войной и смертью земле. Не хотелось… Но мозг упорно рисовал армии умертвий и еще чего по хуже победно шествующих по моим некогда землям.

— Ну да как ты понимаешь, главный вопрос к тебе это даже не спасение короны Финора. — Эльфийка нарушила мой мыслительный процесс, томно потянувшись. — Наш уговор был в том, что ты вытянешь на встречу императора.

— Он далеко. — С нехорошим прищуром смерил я её кошачие повадки взглядом.

— Он ближе, чем ты думаешь. — Перешла она на более серьезный тон. — Обстановка в самой империи более чем горяча, пользуясь здравым смыслом и трезвыми рассуждениями, можно смело предполагать, что победа здесь и сейчас, утверждение на троне молодого короля, для империи важны как никогда, так как другого союзника им уже не найти.

— Он приедет сюда? — Спросил и тут же кивнул сам себе я.

— Обязательно. — Так же кивнула она. — И ты мой юный друг должен будешь организовать нам рандеву. Организовать тихо, незаметно, в отдалении и без огласки, а главное не облажаться, ибо видят боги, если ты напортачишь, уже некому будет вытаскивать твою задницу из лап смерти. Я лично тебе гарантирую совершенно, вот совершенно не легкую и не быструю смерть.

— Как мило с вашей стороны. — Не весело усмехнулся я.

— Думаешь? — Она рассмеялась. — Ну, ну…

Взгляд у нее получился острым и многообещающим.

— Не прощаюсь барон. — Она грациозно встала. — А говорю до свидания, надеюсь на ваше благоразумие и здравый смысл.

Она соскользнула черной молнией в придорожные заросли, скрываясь из виду столь же стремительно, сколь и появилась, оставляя нас с алхимиком, в подвешено взволнованном состоянии на обратном пути в Касприв.

— Ульрих. — Нарушил наше молчание Аль уже в номере нашей гостиницы. — Это слишком сложно все, боюсь тебе лучше бежать.

— Не бойся. — Я смерил его долгим тяжелым взглядом. — Наше время бояться уже закончилось, пусть теперь этим займутся другие.

— Но что ты можешь противопоставить целой армии мятежников? — Аль недоуменно уставился на меня. — Ты представляешь себе этот поток, всю эту армаду, что сейчас движется на нас?

— Что противопоставить? — Я улыбнулся. — Есть у меня кое‑что, что я могу еще скрутить под нос всей этой нечести.

Аль заозирался по сторонам предчувствуя неладное и, явно правильно улавливая мой взгляд.

— Что же это? — Затравленно несколько спросил он.

— Ты. — Я расплылся в плотоядной улыбке. — Ты мой друг остановишь это вторжение.

Помню в бытность свою молодую студенческую, когда сердце пылало страстью юношеского максимализма, когда принципиально важно было отморозить уши назло маме не одев шапку, я выучил презабавный тезис, выхваченный мной из какой‑то литературы, и звучал он, если память мне не изменяет так…

Анархия — мать творчества. Освободившись от социального давления, люди естественно начинают изобретать и творить, искать красоту и разум, плодотворно сотрудничать. На удобренной почве даже из самых маленьких семян вырастают большие деревья с великолепными плодами.

Конечно, со временем и малой толикой жизненных «трендюлей», человек даже в полном отторжении социума, приходит к мысли, что закон, он не только ограничивает тебя в праве крикнуть посреди площади в толпе дерзкое — «пиписька!». Но, так же, еще и защищает тебя от того парня с палкой в руках, который не прочь «шандарахнуть» тебя от души в душу за душу, по братски по горбу, только лишь за то, что ему показалось, в его больном воображении, что «пиписькой», ты назвал именно его.

Мы законами ограждаем себя от себе подобных, ибо каждый в душе помнит и знает, Homo homini lupus est, человек человеку волк.

Вот она мать творчества и «вытворячества» в полной своей красе, вот они семена сотрудничества, и изобретательства в действии, вот они чудесные деревья с плодами. Город захлестнул разбой, убийства и простое аморальное насилие сильнейшего кулаком к слабейшему по нисходящей далее.

Прогнозируемое беззаконие, наибогатейшие купцы с личной гвардией ушли, а на тех, кто по проще накинулись, словно стая волков «дербаня» их в клочья, и главное кто? Правильно, бывшие защитники отечества, те у кого было оружие под рукой, те кто первыми узнал, что власть меняется, что предъявить им уже не чего, но зато есть возможность, отличится перед новыми хозяевами.

Бывшие регуляры короны, часть гвардейцев от северных баронств, не слабая такая волна мародеров и дезертиров, как по команде в одночасье принялись грабить Касприв, переворачивая его вверх дном, учиняя дебош и поджоги, впадая в непотребное пьянство.

— Они же давали клятву королю! — Герман, позвякивая доспехом, нарезал круги, по главному штабному шатру мешая мне с Алем корпеть над формулами и книгами, так как не без основательно опасаясь разбойников, мы переехали в лагерь легиона, все еще остающийся оплотом порядка, в море хаоса и всеобщей вакханалии упадка духа. — Эти солдаты еще вчера защищали нас своей грудью и своей кровью, еще вчера мы благородные, держали их в своих замках, доверяя честь своей семьи! Мы верили им! И что теперь?! Как это вообще возможно?!

— Пора цветения трав, когда поет иволга и склоны гор одеваются в зеленый наряд, — это обманчивая видимость нашего мира. Когда деревья обронят в воду листву и скалы, будут стоять оголенными, тогда людскому взору воистину явится доподлинное естество Неба и Земли. — Важно и возможно даже по существу ответствовал ему господин Ло, сидя в медитативной позе и не открывая глаз.

— А? — Герман запнулся на шаге, пытаясь понять непонятное, объять разумом необъятное.

— Он говорит. — Граф Десмос недавно вернувшийся со своими ребятами в лагерь, разливал по бокалам различные вина, по долгу останавливаясь у початых бутылок, что бы втянуть своим усовершенствованным обонянием не раскрытые грани винных букетов. — Срывая с людей маски человечности, будь готов к тому, что у некоторых это были на самом деле намордники.