Как-то раз вечером Бхагураян и Чанакья сидели на берегу, у слияния Ганги и Сона. Бежали воды, легкий

ветер обдувал свежестью, медленно текла беседа. Бхагураян вспоминал прошлые горести, рассказывал Чанакье,

как привез для раджи Мурадеви, как она родила сына, как другие жены, завидуя ей и боясь ее влияния на раджу,

1 В а с и ш т х а — один из семи главных риши, по преданию — составитель седьмой книги “Ригведы”; В а м а д е в а —

имя риши.

в союзе с несколькими министрами оговорили несчастную и никто не пришел к ней на помощь. Под конец он

промолвил с горечью:

— Я видел этого мальчика. Теперь он был бы старше Сумальи. У него на руке начертаны были знаки

могущественной власти. А раджа поверил наговорам и приказал убить собственного сына. Что тут можно было

сделать? До сих пор не могу я без боли вспоминать об этом.

Чанакья молча выслушал его рассказ. Про себя он решил, что теперь самое время заговорить о своем

деле. Поэтому, когда Бхагураян, тяжело вздохнув, умолк, он сказал:

— Я очень рад видеть в тебе такую приверженность истине и справедливости. Да вознаградится она в

твоей жизни! Не всем людям дано такое качество. Вот, например, первый министр Ракшас — все знают, как он

предан своему повелителю, но так ли уж сильно в нем стремление к истине? Вот ты с таким доверием рассказал

мне о прошлых днях. У меня тоже есть, что поведать тебе. Однако мне хочется тебя спросить: а если бы вдруг

кто-нибудь сказал тебе, что сын Мурадеви не умер, и представил бы тебе доказательства, что мальчик жив, да

что доказательства — привел бы его к тебе живого и невредимого, — что бы ты сделал для него?

— Благородный брахман, вы спрашиваете из любопытства, а я отвечу с полной серьезностью: если бы

мальчик был жив, я не пощадил бы себя, чтобы вернуть ему престол и завоевать для него царство. Я чувствую

всем сердцем, что он стал бы великим махараджей и основал бы могучую империю Но судьба обманула его.

— Вот ты говоришь, что завоевал бы ему царство. Но разве войско, хоть оно и в твоих руках, пойдет

против своего раджи, против первого министра? Ты не удивляйся моему вопросу. Политика и интриги — мой

излюбленный конек, я люблю упражнять свой ум разными задачами такого рода. Так вот, я думаю, если бы ты

замыслил что-то против воли Дханананда и Ракшаса, пошло бы за тобой войско?

— Досточтимый брахман, — вздохнул военачальник. — Какой прок рассуждать о том, что

неосуществимо? В войске своем я уверен, но мальчика уже не вернешь, так что тут можно сделать?

— Да, конечно, — согласился Чанакья, — но почему бы и не поговорить? Я знаток политики, а ты

кшатрий, государственный муж. Тебе полезно помнить, что нельзя строить все расчеты на одной только силе и

справедливости. Вот послушай, что я придумал бы в таком случае. Как тебе покажется такая хитрость? Близко

от Паталипутры лежит царство Парватешвара. Я бы послал сатрапу письмо от имени Ракшаса с предложением

напасть на столицу Магадхи и с обещанием, что ему изнутри будет оказана помощь. Парватешвар легко

поддался бы обману, потому что он давно мечтает овладеть Паталипутрой, а для того, чтобы укрепить в нем

веру, можно было бы написать в объяснение, будто бы Ракшас не хочет больше служить Дханананду, так как

оскорблен его привязанностью к Мурадеви — женщине, которую Ракшас считает низкой шудрянкой. Призвав

на Паталипутру войска Парватешвара, нужно было бы разгласить по всему городу, что предатель — Ракшас, и

тогда первый министр оказался бы в одиночестве, презираемый всем народом. А там осталось бы руками

чужеземцев погубить Нандов, и сын Мурадеви стал бы единственным отпрыском царской семьи и законным

наследником трона. Тогда ты под его знаменем пошел бы со своим войском на Парватешвара и завоевал бы

юному радже славу и великое царство. Как покажется тебе такая игра? Не хуже шахмат, не так ли?

— Да, — восхищенно согласился Бхагураян, — блестящая выдумка. Очень хитро задумано. Можно

подумать, что вами движет не любовь к игре, а необходимость немедленно действовать.

— О военачальник, — рассмеялся брахман, — игра необходима для упражнения ума. Я постоянно строю

в уме разные хитросплетения положений, характеров, поступков. Сейчас ты так горячо высказал свою печаль об

убитом сыне Мурадеви, что я представил себе, как бы ты мог поступить, окажись он жив. Вот и придумал. Рад,

что мое решение задачи не показалось тебе бессмысленным.

Долго еще сидели, беседуя, брахман и Багураян. Когда они наконец расстались и военачальник

отправился во дворец, по дороге ему показалось, что кто то следит за ним. “Может быть, соглядатай Ракшаса”,

— сразу подумал он, и от этой мысли ему сделалось не по себе. Но он тут же успокоил себя: “Ничего не

поделаешь, политика”. Он пришел домой, совершил вечерние обряды и едва притронулся к еде, как за ним

прислали от первого министра. Выслушав посланца, Бхагураян вспыхнул, но сдержал себя и, не кончив

трапезы, пошел к Ракшасу. Первый министр встретил его прямым вопросом:

— Кто тот брахман, с которым вы так подолгу ведете беседы?

Услышав вопрос, Бхагураян помрачнел и сурово нахмурился.

Гла в а XVI

ПОЛКОВОДЕЦ БХАГУРАЯН

Гнев охватил Бхагураяна, когда он услышал вопрос первого министра. Он очень уважал Ракшаса, ибо

знал, что нет другого министра, столь преданного своему государю. И понимал, что именно потому тот так

подозрителен и ревностно блюдет интересы раджи. И все же он был взбешен, узнав, что первый министр ведет

слежку даже за ним — главным полководцем государства. Он с трудом скрывал жгучую обиду и негодование,

но ответил как мог сдержанно:

— И только ради этого вопроса вы велели мне явиться без промедления?

Ракшас хорошо понимал, что творится с военачальником, но сделал вид, что ничего не замечает, и

ответил спокойно:

— У меня были подозрения насчет этого брахмана, поэтому я стал следить за ним, и подозрения мои еще

более укрепились. Но вы понимаете: обо всем, что его касается, я слышу только от соглядатаев. Потому, узнав,

что вы беседовали с брахманом, я решил расспросить вас о нем, но как-то все забывал об этом. А сегодня

вспомнил и, пока не забыл, послал за вами. Вот и все. Ничего другого не кроется за моим вопросом.

В продолжение своей речи министр внимательно следил за выражением лица Бхагураяна. Объяснения

Ракшаса не ввели в заблуждение военачальника, он прекрасно знал, что совсем не вдруг вспомнил о нем

Ракшас, а вызвал по доносу шпиона. Но он поддержал игру и, совладав со своими чувствами, ответил с

завидным спокойствием:

— Я ничего не знаю об этом брахмане. Однажды он сам пришел ко мне, рассказал, что он родом из

дальних мест, что лишь на время поселился на берегах Ганги и находит удовольствие в беседах с мужами,

искушенными в военном искусстве. Разговаривая с ним, я убедился в его большой учености и захотел

познакомиться с ним поближе. Он на редкость учен и образован и воистину лишен всяких желаний. Поэтому я

проникся к нему глубоким уважением и изредка навещаю его в его пустыни.

Бхагураян глядел прямо в лицо первого министра и видел, что Ракшасу не нравятся его слова. Но он

подождал, что скажет этот искусный политик. Тот некоторое время молчал, потом заметил:

— Похоже, будто вы не знаете, что этот брахман сопровождал в Магадху племянника Мурадеви?

Бхагураян оценил саркастический тон, каким была произнесена эта фраза, но отвечал по-прежнему

невозмутимо:

— Да, я слышал об этом.

— Но твердо в этом не уверены, не так ли? — снова спросил первый министр.

— Как могу я быть твердо уверен? Я не следил за ним, не слал соглядатаев и поэтому не имел

возможности проверить его слова.

Словно не замечая ответной иронии, Ракшас продолжал: