Они-то и назвали мальчика Чандрагуптой1.

Как только Мурадеви увидела браслет, все ее сомнения рассеялись. От удивления и радости она не могла

произнести ни слова. Чанакья решил не беспокоить ее некоторое время, оставить наедине со своими мыслями.

— После того как ты сказал, что Чандрагупта — мой сын… — произнесла наконец Мурадеви.

— Что значит “сказал”? Разве я не убедил тебя?

— Ну хорошо, убедил. Но что мне теперь делать? Позволить радже уйти? И пусть его убьют?

— Как — что делать? Если хочешь, чтобы твой сын стал царем, молчи. В тот раз его не убили. А если ты

расскажешь все радже, его убьют теперь. Ты говоришь, чтобы я бежал вместе с Чандрагуптой. Но этого не

будет. Я поклялся посадить его на престол Нандов или погибнуть и должен сдержать свою клятву. Если же ты

меня выдашь, раджа убьет и меня и Чандрагупту. Подумай о своем сыне! В твоей власти погубить его или

1 Ч а н д р а г у п т а — см. прим. на стр. 42 (21).

сделать царем. Пойми, если ты будешь молчать, он пол учит трон. Если нет, — он погибнет. Я ухожу, а ты сама

решай, что делать.

И Чанакья быстро удалился.

Он был уверен, что его слова произвели должное впечатление и Мурадеви ради спасения своего сына

будет молчать.

Между тем Мурадеви пребывала в мучительном раздумье.

“Чандрагупта — мой сын, он может немедленно получить царство, — говорила она себе. — Но

необходимо спасти раджу. Ему надо все рассказать и положиться на его доброту. Другого выхода нет”. И снова

возвращалась к началу: “Я должна помешать ему уйти. Ах, что делать, если это не удастся?”.

Мурадеви казалось, что она сходит с ума. Из этого круговорота мыслей ее вывел голос Дханананда.

Раджа проснулся, когда уже наступил день. Он удивился, что Мурадеви, судя по всему, давно встала, хотя

ночью спала очень мало.

— Все волнуешься, не спишь, — сказал Дханананд. — Все думаешь; что я не вернусь.

— Махараджа, не выходите сегодня из дому, — проговорила Мурадеви. — Подождите до завтрашнего

дня.

— Почему? Не вижу причины. Помоги мне собраться. Я ухожу. Ракшас, наверное, все уже приготовил.

— Повелитель, мне страшно. Смотрите — у меня дергается правый глаз. Это дурная примета.

— Вечером твой страх пройдет, — с улыбкой ответил раджа. — Я вернусь, и твои опасения исчезнут.

Гла в а XXVI

СУПРУГ ИЛИ СЫН?

Как ни старалась Мурадеви под разными предлогами задержать раджу, как ни просила его, чтобы он

изменил свое намерение и не ходил в совет, Дханананд ничего не хотел слушать.

— Хватит об этом, — сказал он наконец. — Мой выход из дома — единственный способ покончить с

твоими страхами. Хочешь — поезжай со мной. Сядешь на слона. Когда ты будешь рядом, никто не посмеет

украсть мое сердце. Так едешь? Сейчас я велю начать приготовления.

Раджа шутил, но Мурадеви поняла, что дело проиграно. В таком состоянии она была не в силах ответить

шуткой. Голова у нее кружилась.

“Если я ничего не скажу, — думала Мурадеви, — мой сын получит царство. Но великий грех убийства

мужа падет на мою голову, и я пойду в ад. Я все время буду видеть перед собой мертвого раджу, и не будет у

меня радости. Сознание греха день и ночь станет мучить меня. Нет, я не должна молчать! Нужно все рассказать

мужу. В конце концов, что он сделает со мной? Бросит в тюрьму? Но к тюрьме я привыкла… Прикажет убить?

То или другое — не все ли равно! А мой мальчик? Что станет с моим сыном, которого я считала погибшим и

обрела через столько лет? Чанакья будет негодовать, что именно я расстроила заговор. Он все расскажет

Дханананду, после чего раджа убьет и Чандрагупту. Ведь приближенные будут говорить, что все случилось

потому, что тогда не был убит этот мальчишка, который, мол, к тому же скорее всего и не сын раджи. Кто знает,

как поступит после этого Дханананд? Он и мысли не допустит, что Чандрагупта — его сын. Что же теперь

делать? Самой убить своего сына? Быть виновницей его гибели?”

Этого Мурадеви не могла допустить. Она хотела спасти обоих. Мурадеви понимала, что теперь, когда ее

сын жив, она сможет в дальнейшем позаботиться о том, чтобы трон достался ему, а не Сумалье. Только сейчас

ей стало ясно, как слепо она повиновалась во всем брахману.

“Теперь, — говорила себе Мурадеви, — если Чанакья что-нибудь заподозрит, то, не думая о своей

безопасности, погубит меня и моего сына. Он брахман, и Дханананд, может быть, не убьет его. Я женщина, и

мне, возможно, раджа сохранит жизнь. Но никто не простит сына, который хочет убить отца ради захвата

трона”.

Мурадеви содрогалась в ужасе, думая о том, что Чандрагупте грозит смертельная опасность.

“Если раджа останется жив, — повторяла она снова и снова, — погибнет сын. Но этого нельзя допустить.

Что же делать? Значит, погубить мужа? Нет, не бывать этому!”

Мурадеви казалось, что она сходит с ума. Она прислуживала радже, но так рассеянно, что Дханананд,

конечно, заметил это.

“Все оттого, — думал он, — что я не послушал ее. Но вечером, когда я вернусь, от ее тоски не останется

и следа”.

И раджа сделал вид, что ничего не замечает. Тут Мурадеви решила в последний раз попытаться его

удержать. Сложив руки, со слезами на глазах она обратилась к мужу:

— Умоляю вас, не покидайте меня сегодня, повелитель!!

— Не будем говорить об этом, — твердо сказал Дханананд.

Видя, что просьбы ни к чему не ведут. Мурадеви решила все открыть ему.

— Махараджа, — проговорила она, опускаясь на колени, — вы не слушаете меня, но позвольте мне в

последний раз…

Однако решению Мурадеви не суждено было осуществиться. В этот миг до нее донеслись

приветственные клики. “Да сопутствует победа махарадже!”, “Да здравствует махараджа!” — кричало

множество голосов. Мурадеви подняла голову и увидела нескольких юношей и министра Ракшаса, которые

радостно и почтительно приветствовали раджу. Среди них находились Сумалья и Чандрагупта. Это была первая

встреча Мурадеви и Чандрагупты после того, как она узнала, что он ее сын. Она почувствовала безграничную

нежность к этому прекрасному, гордому юноше, почти мальчику, и всем своим существом потянулась к нему.

“Да, это мой сын”, — прошептала Мурадеви, словно заново открывая его необычайное сходство с собой.

И, увидев новыми глазами живым и здоровым того, кого она считала давно умершим, Мурадеви подумала, что

Чандрагупта должен получить принадлежащее ему по праву. Как только взгляд ее упал на Сумалью, ее охватила

ненависть к этому юноше.

“Раджа мог бы воспитать моего сына так же, как и этого, — подумала она. — Если бы он не поверил

Ракшасу и не приказал убить моего мальчика, сейчас все было бы по другому. Но теперь пусть раджа погибнет

и царство получит мой сын — это воля всевышнего. Я не должна становиться ему поперек дороги. Пусть

случится то, что должно случиться”.

Приди Сумалья и Ракшас немного позже, Мурадеви все рассказала бы радже. Но едва она увидела этих

двоих, в ней заговорила ненависть, и она изменила свое решение. Мурадеви была особенно рассержена тем, что

Сумалья и Ракшас застали ее стоящей перед раджей на коленях.

— Повелитель, — сказала Мурадеви поднимаясь, — они пришли за вами. Я ухожу. Да поможет вам

всевышний быть мудрым в решениях. Возвращайтесь скорее.

Она вышла. Проходя мимо сына, Мурадеви с любовью посмотрела на него.

Между тем все было готово к церемонии выезда раджи. Слон, на котором должен был ехать Дханананд,

уже ждал его. Раджа вышел в сопровождении слуг на улицу и уселся на роскошное, покрытое коврами сиденье

на спине слона. Затрубили трубы, заиграли рожки, забили барабаны — и процессия тронулась.

На ветру трепетали флаги. По правую руку раджи на другом слоне восседал молодой царь. А слева тоже