6-я армия Паулюса напрягала все силы для расширения плацдарма у поселка Рынок. Перед ней стояла задача — овладеть берегом Волги в районе Сталинграда. Это означало, что надо было захватить всю полосу крутого правого берега Волги, контролируя огнем весь противоположный берег, лишить русские армии переправ.
Паулюс стянул сюда все, что имелось у него в распоряжении, усилил танковые части инженерными и противотанковыми подразделениями, оголяя даже слабые фланги армии. По воздуху из Германии к нему были переброшены несколько саперных батальонов, которые Гитлер пообещал на совещании Вейхсу. Наступление поддерживалось авиационным корпусом — свыше тысячи самолетов, которыми командовал генерал-лейтенант авиации Фибиг.
Даже скептически настроенный в отношении военных способностей Паулюса начальник его штаба генерал Шмидт, закоренелый холостяк, острый на язык, умный и энергичный, настойчивый до упрямства (недолюбливающий Фридриха главным образом за то, что тот был склонен к великодушию и тем самым поддавался влиянию), сегодня глядел на него одобряюще и был очень обрадован, когда Паулюс пригласил его к себе обедать. Паулюс часто оказывал своему начальнику штаба такого рода внимание, однако тот обычно без восторга относился к этим визитам.
Иное дело сегодня.
Начавшееся наступление шестой армии идет вполне успешно. Немецкие войска продвигаются, хотя и не так быстро, как бы этого хотелось, тем не менее, они настойчиво прогрызают оборону.
Генерал Шмидт любил вкусно поесть.
«Интересно, чем сегодня меня будет потчевать Фридрих? — раздумывал он. — Может, даже не поскупится на французский коньяк особой марки, несколько бутылок которого он бережет в личном сейфе. Посмотрим, посмотрим».
У Шмидта тоже был такой же редкий коньяк, но он предпочитал его употреблять в одиночестве. В минуты плохого или хорошего настроения.
Первый адъютант армии Паулюса, полковник Адам, пригласил Шмидта к обеду. У столовой командующего он уловил запах жареной свинины. Под ложечкой приятно заныло.
Первый взгляд он бросил на стол, а потом на Паулюса. На большом фарфоровом блюде красовался отличный молочный поросенок. Тонкая его кожа просвечивала, будто янтарная. Паулюс поздоровался за руку и жестом пригласил к столу. Они сели. Полковник Адам, получив ключи, отпер сейф и достал заветную бутылку французского коньяка.
«Значит, дела идут хорошо, и у Фридриха отличное настроение», — догадался Шмидт.
— Мне только что звонил барон фон Вейхс, — сказал Паулюс. — Из Германии сегодня вечером прибывает еще несколько батальонов саперов, а из Ростова направляется к нам новая дивизия. Кажется, из резерва семнадцатой армии.
— Для нас все это как нельзя кстати, — сказал улыбаясь, Шмидт, торопливо заправляя салфетку за воротник и поглядывая на жареного поросенка.
— Вейхс подчеркнул в разговоре со мной, что нам посылают личные резервы фюрера, и высказал надежду, что мы оправдаем его заботу и доверие.
— Теперь уже ясно, — сказал Шмидт, — что наше наступление благодаря вашему умелому руководству идет успешно. Для русских армий, обороняющих Сталинград, один выход — топиться. И мы им поможем, я уверяю вас, в самые ближайшие два-три дня.
Паулюс поднял рюмку.
Когда Шмидт уже отпил половину, он поперхнулся и испуганно произнес скороговоркой:
— За нашего гениального фюрера! За нашу победу.
Но Паулюс уже допил и отрезал заднюю поросячью ножку и лопатку. Он даже не кивнул Шмидту, жадно впиваясь зубами в ароматную поросятину.
Адам вошел, как всегда, легко и неслышно.
— Господин генерал-полковник, вас просит к телефону командир корпуса генерал Мильдер. Он чем-то взволнован и просит вас подойти поскорее.
Паулюс не спеша вытер руки о салфетку и поглядел снисходительно на Адама:
— А может быть, вы все же принесете радиотелефон сюда?
— Безобразие, — сказал Шмидт. — Никакого такта. Никакого уважения. Звонят, будто не они, а мы их подчиненные. Не мог позвонить в штаб.
Паулюс ничего не ответил, налил ему оставшийся коньяк и удивленно посмотрел на Шмидта.
— Я приказал генералу Мильдеру звонить мне лично и докладывать о каждой новой удаче и неудаче. Надеюсь, вы поняли меня?
Шмидт отвалил в свою тарелку большую часть поросенка, с аппетитом обгладывал косточки. Он только кивнул, продолжая прерванную трапезу.
Адам пришел вместе со связистами и, получив разрешение, установил рацию на прием.
— Слушаю, — подчеркнуто спокойно сказал Паулюс.
— Докладываю, господин командующий, — сказал взволнованным голосом Мильдер.
«Это что-то не похоже на Мильдера. Что случилось с ним? Неужели опять неудача?» Он видел, что Шмидт даже перестал жевать и настороженно глядел в его сторону, вытирая о салфетку жирные пальцы.
— Докладываю, — повторил с придыханием Мильдер. — В результате успешного наступления корпуса шестьдесят вторая армия Чуйкова, обороняющая Сталинград, разрублена моим корпусом пополам. На участке тринадцатой дивизии русских мы почти у Волги, а передовые наши подразделения вышли к Центральной пристани. Теперь мы получили полную возможность держать под наблюдением и огнем все тылы этой армии и весь противоположный берег.
Мильдер говорил быстро, глотая слова. И Паулюс несколько раз останавливал его, требуя повторить. Затем он приказал представить через час в штаб армии донесение.
— Благодарю вас, генерал Мильдер, за приятное сообщение. Передайте от меня лично всему составу корпуса благодарность. Фюрер высоко оценит ваши заслуги перед Германией.
Паулюс встал и приказал Адаму подготовиться к поездке в штаб группы армий.
— Надо доложить барону фон Вейхсу, что наконец-то мы выполнили волю фюрера. Корпус Мильдера вышел к Волге и сбросил тринадцатую дивизию армии Чуйкова в Волгу, захватив центральную переправу.
Паулюс надел поданную ему Адамом шинель и, поглядев на Шмидта, сказал:
— Вы получите через час от Мильдера донесение. Мне надо обо всем срочно доложить Вейхсу. Я поехал. — И Паулюс вышел, оставив начальника штаба одного.
Шмидт, допив коньяк, стал неторопливо доедать поросенка.
* * *
Мильдер, доложив Паулюсу об успехе корпуса, не торопясь пообедал. Настроение было приподнятое. «Не пойти ли мне сыграть партию в бильярд, — подумал он, лениво позевывая и потягиваясь. — Даст бог, дела идут хорошо. Паулюс наверняка остался доволен моим докладом». Мильдер позвонил в штаб и потребовал, чтобы его информировали обо всем значительном, а сам решил часок передохнуть. Ведь уже третью ночь он спит урывками. «Ничего, ничего, — успокаивал он себя. — Только бы нам поскорее закончить прорыв и сбросить их окончательно в Волгу, а там— и почести, и награды, и заслуженный отдых». С этой мыслью он прилег на свою походную койку
Вошел адъютант и протянул ему письмо.
Мильдер расстегнул ворот кителя. Письмо было от жены. Поспешно разорвал конверт и стал читать.
Марта писала об одном и том же, что хочет видеть его дома, что скучает и не находит себе места, и о том, как идут ее будничные, домашние дела. И вдруг, как бы между прочим. Мильдер даже встал с койки. Она просила его дать согласие обвенчаться дочери Грете с военным священником, неким Карлом. «Это замечательный и порядочный человек, — писала она, — думаю, что ты присоединишься к моему решению. Я благословила их».
«Нет, нет, — Мильдер никак не мог предполагать, что его дочь соединит свою судьбу с армейским священником — полувоенным человеком. В душе он всегда прочил дочери более завидную партию, и конечно, с военным, достойным их прусской юнкерской династии. — Да, Грета меня подвела. Видно, Марта что-то проглядела. Что значит не быть дома отцу.
И вот неудачное замужество дочери».
Это сообщение жены его очень огорчило. Он решил не идти играть в бильярд. Не мог и спать, хотя чувствовал, что все тело сковала усталость. Попросил адъютанта принести ему еще коньяку.