Заночевали в старинной деревянной гостинице на берегу знаменитого горного озера Рица. Невдалеке за одним из мысов скрывалась бывшая дача Сталина.

На рассвете я проснулся, разбуженный непонятным скрежетом. Одевшись, спустился по лестнице, вышел и увидел, что по заасфальтированной набережной несколько человек, обвешанных фотоаппаратами, везут, толкая в спину, чучела медведей, поставленные на визжащие, несмазанные шарикоподшипники.

Подъехали автобусы с отдыхающими из санаториев, туристами. Взревели запускаемые двигатели прогулочных катеров, повалил дым, запахло бензином.

Из озера вытекала река Бзыбь. Над истоком был перекинут мостик. Я стоял на нём, видел, как приезжие фотографируются рядом с чучелами медведей, рассаживаются в катера. Здесь сезон ещё продолжался.

Внизу сквозь стремительные струи зеленоватой воды виднелся расколотый унитаз.

И здесь, в Асуане, рассвет начинался с призывного пения муэдзинов. Точно такого же, как в Душанбе, Хиве, Ашхабаде. Вместе с солнцем сюда с далёкого острова Шри Ланка, через мусульманские Индию, Афганистан, Иран, Турцию, Ближний Восток, как эстафета, передавался протяжный напев. Впервые осозналась громадность мусульманского мира.

Было семь часов нежного декабрьского утра. Вместе со своей группой я шёл пустынной набережной Нила к большой фелюге, которая стояла у берега, чуть покачивая непомерно высокой мачтой.

По сходням гуськом, придерживаясь за верёвочные перила, перешли на фелюгу. Сел на корме. Остальные разместились вдоль бортов и у носа.

Стройный молодой нубиец в длинном белом одеянии-галабее втянул сходни, поднял шкотами косой треугольный парус. Фелюга двинулась.

Нубиец стоял во весь рост на корме рядом со мной, одновременно управлял парусом и рукоятью руля.

Саша Петров носился по фелюге, как всегда, снимая своих благодетелей на разных фонах. Гид Мохаммед рассказывал о том, что мы направляемся мимо острова Элефантин, куда древние египтяне ссылали непокорных рабов, к другому, расположенному близ противоположного берега, — острову лорда Китченера, где тот устроил Ботанический сад.

Отсюда, с воды, Нил казался ещё шире, ещё огромней. Фелюга прошла мимо лодочки рыбаков. Один сидел на вёслах, другой стоя вымётывал сеть с поплавками.

Плыть в тишине под парусом было для меня высшим наслаждением. Всю жизнь сопровождала сокровенная мечта о яхте с каютой, о свободном передвижении по озёрам, рекам, морям. Парусная яхта олицетворяла волю, непривязанность к определённому месту. Не нужно было изобретать квартиры-дирижабли, ибо давно, испокон веков, существовал парус — гениальное изобретение человека, не менее гениальное, чем колесо. Стопроцентная экологическая чистота этого простого устройства, безмолвие, с которым оно работало, улавливая малейший ветерок...

Я вдыхал свежесть нильского утра, любовался снежно-белой горой паруса, величественными движениями нубийца.

Вдали показался зелёный остров, вершины пальм.

И тут донёсся голос Изольды Егоровой:

— До чего же хорошо, родные мои! А не спеть ли нам нашу русскую, раздольную песню?! — И она громко, с натугой заорала: — «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны...»

Остальные подхватили:

— Выплывают расписные Стеньки Разина челны...

Ничего более нелепого нельзя было придумать. Мохаммед присел на корму рядом со мной, спросил:

— Что случилось? У вас такой обычай? Мы хотели дать всем отдых, тишину.

Никак не совместима была эта песня, этот коллективный ор с пролетевшей нильской цаплей, с островом, обрамлённым цветущими бугенвиллеями.

Я вышел на берег убеждённый, что вся поездка испорчена. Но постепенно, идя по аллеям среди пальм и цветов, ощутил спокойствие и красоту неповторимого утра. Шел один. Остальные вслед за Мохаммедом шагали по другой, параллельной дорожке, записывали названия растений.

Всеми порами впитывал в себя солнце, атмосферу пальмового леса, воды, обтекающей остров. В этой атмосфере таилось особое очарование. Остановился, выставил торчком ладонь, закрыл глаза. «Остров, что ты за чудо такое, откройся, — молил я про себя. — Что за энергия разлита вокруг, поделись своей тайной...»

Подошвы ног закололо, реально ощутимая тёплая волна стала подниматься, как ртуть по градуснику. И тут слуха коснулся какой-то звук, словно треснула ветка. Открыл глаза, увидел старичка — специалиста по романской литературе. Высунув лысую голову из-за мохнатого ствола пальмы, тот внимательно глядел... Я сделал вид, что ничего не произошло, двинулся дальше по аллее.

Остров кончился маленьким открытым кафе над заводью. В ней спокойно плавало множество птиц — белые лебеди, гуси... Все они казались знакомыми.

Я купил у стоящего за стойкой продавца чашечку кофе, бутылку «Кока-Колы», сел за один из пустых столиков.

Тем временем группа переправлялась на фелюге через узкий рукав Нила к близкому левому берегу, чтобы посетить виднеющийся вдали среди песка мавзолей Ага-хана — первого главы Организации Объединенных Наций.

Я решил, что Ага-хан нисколько на меня не обидится на том свете, а может, и возблагодарит за то, что одним ротозеем будет меньше у его могилы.

Где-то там, за этой заводью, за скалистым извивом Нила, был юг, был экватор — совсем рядом. Над головой в кронах пальм щебетали скворцы, может быть прилетевшие на зиму из России...

— Артур, позвольте к вам подсесть? Не возражаете? — Передо мной с чашечкой кофе в руке стоял специалист по романской литературе. — Меня зовут Эдуард Сергеевич. Уже столько дней вместе, пора познакомиться поближе, не так ли?

Откинувшись на спинку стула, я с недоумением смотрел на то, как бесцеремонный старик располагается за столиком.

— А где жена? Отпустили её со всеми?

— Она хочет осмотреть мавзолей Ага-хана, а я — наконец поговорить с вами. Дело в том, что ещё в Москве я слышал о вас, об Артуре Крамере. Моя племянница приходила к вам лечиться от гипертонии.

— Вылечилась?

— Да. У неё нормализовалось давление.

— Ну и слава Богу! — Я решил пресечь разговор, досадовал, что меня «засветили».

Но Эдуард Сергеевич, явно понимая свою навязчивость, тем не менее ринулся в бой.

— А вам не кажется, что это всего лишь психическое воздействие на особо податливых пациентов? Что модные у нас и во всём мире парапсихологи, экстрасенсы лишь эксплуатируют эту податливость? Не хочу сказать о вас лично ничего плохого. Вы производите впечатление скромного человека. Тем более странно, просто загадка для меня, что занимаетесь такой, извините, чушью. Я видел, как вы вели себя в каирском музее, как стояли здесь, выставив ладонь... Ну, что вы так смотрите, Артур? Не сердитесь на меня. Я много читал по этому поводу, пытаюсь разобраться. В конце концов, я старик и хочу понять, может быть, самое главное. Или я всю жизнь прожил как идиот...

Уже не первый раз меня втягивали в подобный разговор. Зачем это нужно было собеседникам, я понимал. Не желая реально хоть что-нибудь сделать для собственного продвижения, многие просто обожали поболтать о парапсихологии, астрологии, религии, индийских йогах. Мне же участие в подобной болтовне ничего не давало, даже, наоборот, только изматывало, обесточивало.

— Незадолго до отъезда, — продолжал Эдуард Сергеевич, — по телевизору был круглый стол учёных. Видели? А я видел! Так вот, они объявили конкурс на самого сильного экстрасенса. К ним в лабораторию пришло несколько сот человек. С претензией, что они могут лечить, диагностировать. Ни у кого ничего не вышло! А если кто ставил верный диагноз — это была случайность, чистая случайность. Что вы на это скажете? Никаких особых энергий нет, есть просто тепло, тепловой массаж, который помогает в некоторых случаях. Вот и все. Не так ли?

Я поднялся, вытянул из-за столика Эдуарда Сергеевича, завёл его в густую тень под кроной пальмы. Тот испуганно стоял передо мной.

— У вас хорошее зрение?

Специалист по романской литературе достал из нагрудного кармана пиджака очки, надел их.