— Смотрите! — Я сблизил перед собой растопыренные пальцы рук, глубоко вздохнул и на задержке дыхания начал медленно их разводить. Между пальцами показались и стали растягиваться зыбкие розовые полосы.

— Вижу! — воскликнул Эдуард Сергеевич. — Честное слово, вижу!

— А теперь сделайте и вы то же самое.

Старик робко соединил и развёл пальцы. Едва уловимые глазом сероватые полосы таяли в тени.

— Не отвечаю за тех, кто приходил к учёным, — сказал я. — Знаю лишь то, что знаю. А именно: вы затеяли весь этот разговор, подсознательно надеясь, что я возьмусь вывести у вас камень из правой почки. Так?

— Так... — Эдуард Сергеевич был совершенно сбит с толку.

— При условии, что вы никому здесь, даже вашей жене, ничего не скажете, по приезде в Москву я постараюсь избавить вас от камня. Договорились?

— Спасибо. Простите меня...

Уже давно краем глаза я заметил, что продавец кофе и кока-колы с неподдельным интересом наблюдает за нами. Подумал: «Еще не хватает, чтобы этот торгаш вмешался в дискуссию».

Но продавец многозначительно поднял указательный палец, давая понять, что и он кое-что понимает в людях и их поступках, крикнул:

— Шахер-махер?

...День оказался огромен, как жизнь.

После плавания по Нилу группа вернулась в отель и, забрав багаж, направилась автобусом в Луксор. Так назывались бывшие Фивы.

Через несколько часов пути мы пообедали в луксорском ресторане и тотчас выехали в город мёртвых, где была найдена гробница Тутанхамона.

Шоссе извивалось в бесплодных бурых скалах. Автобус то и дело гудел, обгоняя длинные кавалькады туристов, едущих на осликах. Вид японцев и немцев, увешанных фото- и киноаппаратурой, являл собой жалкое зрелище. Что-то нарочитое, противоестественное было в этой купленной за деньги попытке перенести себя в обстановку древности. Неуклюжая посадка, напряжённые, порой испуганные лица людей, погоняющих маленьких покорных животных, — все это отдавало фальшью, какой-то вопиющей бездуховностью.

Промелькнул невозмутимый толстяк в пробковом шлеме с трубкой в зубах. Несчастный ослик с трудом тащил его в гору.

Вместе со всеми я побывал у расселины в скалах, где Картер нашёл гробницу Рамзеса, спустился в подземную камеру. Там лежала мумия Тутанхамона с золотой маской на лице. Выше в горах скрывался вход в усыпальницу фараона Сети.

Мохаммед добросовестно низвергал на туристов нескончаемый поток дат, имён, фактов. Саша Петров снимал все вокруг.

Я почувствовал, что пресытился, устал от впечатлений, а тут ещё повезли осматривать древний храм Хад Шапсур.

— Не пойду, — сказал я Мохаммеду, когда автобус остановился на асфальтовой стоянке посреди пустыни. — Обожду вас здесь.

— Правильно, — шепнул Мохаммед. — Ничего интересного.

Стоянка и здесь была окружена лавочками сувениров. Продавцы, как коршуны, наблюдали за мной. Оставшись один, я не спеша переходил от лавочки к лавочке, рассматривал бесчисленные статуэтки, бусы, фаянсовых и каменных жуков-скарабеев. Боялся тратить деньги. Ведь ни туфель для жены, ни термоса пока не купил.

Один из продавцов, одетый в длинную белую галабею, вышел из лавочки, спросил, явно гордясь своим знанием иностранных слов:

— Американ? Инглиш? Дойч?

— Москва, — я ткнул себя пальцем в грудь. — Совет Унион.

— О! — Продавец замер и тут же завопил: — Горбачев! Перестройка!

Через минуту все продавцы покинули свои лавочки. Кто-то вынес табурет с соломенным сиденьем.

Я восседал на нём, окружённый расположившейся на асфальте в высшей степени дружелюбной компанией. Она жаждала хоть что-нибудь услышать о далёкой загадочной России. Но нас разделял языковой барьер. Положение было нелепым, обидным.

Продавец в белой галабее понял моё состояние, вскочил, потрепал по плечу, что-то крикнул по-арабски. Вскоре подбежал мальчик с зажжённым узорчатым кальяном, почтительно поднёс его длинный мундштук к моему рту.

Мысли о СПИДе, венерических болезнях панически мелькали в мозгу. Я отрицательно замахал руками, головой, показывая, что не курю. И увидел истинное огорчение в глазах окружавших людей.

«Господи, спаси меня! Будь что будет!» — Взял мундштук в рот, несколько раз затянулся.

Послышались одобрительные возгласы. После чего кальян пошёл по кругу.

Продавец что-то ещё приказал мальчику. Тот скрылся в лавке и принёс оттуда маленького фаянсового скарабея на длинном шнурке, надел мне на шею.

Нужно было хоть чем-то отдарить. Хоть чем-то. Я начал шарить по карманам, нашёл металлический рубль с изображением Гагарина, отдал.

— Гагарин! — радостно произнёс продавец, протягивая монету мальчику. — Гагарин!

Услышав щелчок фотокамеры, я оглянулся. Саша Петров, который опередил возвращавшуюся группу, снимал и снимал экзотический кадр.

— Фотографию в Москве хоть подарите? — спросил я, когда мы уже ехали в автобусе.

— Постараюсь, — неопределённо ответил Саша. — Кодаковская плёнка, для слайдов. Печатать с неё фотографии дорого.

Потом, в Москве, несколько раз звонил Саше, напоминал, но не получил ни одного фото.

Уже под вечер приехали к знаменитым колоссам Мемнона. Мохаммед напомнил всем, что эти колоссы когда-то издавали некие таинственные звуки. Как я ни прислушивался, ничего, кроме галдёжа туристов, не было слышно. Колоссы стояли среди развалин одинокие, полуразрушенные, нелепые. Над ними затеплились первые звезды. Что-то тёмное косо метнулось, пролетело, обдав ветерком висок.

Воспоминание о, может быть, самом необыкновенном случае в жизни как бы само собой стало разворачиваться передо мной в автобусе на обратном пути в Луксор.

...Тогда я гостил в Колхиде на раскопках у археологов. Близ этих раскопок стоял древний христианский храм. Запущенный. Без дверей, с проломленным куполом. Как-то на рассвете, когда все ещё спали, я подошёл к нему, ступил сквозь дверной проём в сумрак осквернённого святилища, навстречу испуганно метнулась летучая мышь. Точно так же обдало ветерком.

Пол храма был загажен человеческими испражнениями, мусором. Подошел к остаткам каменного алтаря, глядя вверх в прорезь оконца, откуда пробивался сноп солнечных лучей, помолился Богу.

Потом покинул храм, шёл по тропинке среди развалин. Что-то заставило обернуться.

Снизу, от каменного порога дверного проёма поднималось синее пламя с красными языками... За считанные секунды оно, как живой занавес, заслонило собой весь проем.

Это была реальность. От созерцания которой я остолбенел.

Вокруг не было видно ни души. Ни одного свидетеля. Лишь вдалеке мальчик гнал на выпас корову. Я крикнул, позвал, думая, что это он каким-то непостижимым образом успел развести в храме костёр.

Пока мальчик шёл навстречу, пока мы вместе бежали к храму, пламя исчезло. Ни пепла, ни золы, ни следов кострища я не нашёл. Мальчик с недоумением объяснил, что он только что проснулся, выгнал корову из сарая.

Вернувшись в Москву, я рассказал своему духовному отцу о необыкновенном случае, стал доказывать, что это была не галлюцинация. «Не суетитесь, — перебил священник. — В храме наверняка когда-то молились верующие, накопилась духовная энергия. Потом всё пришло в запустение. Кто знает, на сколько столетий. И вот теперь появились вы со своей молитвой, своей духовной энергией. Произошел контакт. Всё это вырвалось на наш физический, материальный план в виде пламени».

«Всё равно не понимаю. Честно говоря, меня охватил страх, я весь горел от корней волос до подошв. Это был ужас перед чудом, нечто нестерпимое для рассудка».

«Большего не могу вам объяснить, — ответил священник. — Да и то, что я сказал, — лишь предположение. Разве вы не знаете из Библии, что есть тайны, которые не вмещает ум человеческий? Смиритесь. И призадумайтесь о том, что удостоились видеть. Это, несомненно, знак, налагающий очень большую ответственность».

Я и предположить не мог, что смогу забыть о таком непостижимом случае и вспомню о нём лишь в Египте у колоссов Мемнона.