К моему удивлению, не был представлен только Саша Петров. Что прошло незамеченным.

Потом держал речь консул. Он сообщил, что сейчас в Египте по мусульманскому календарю самое начало пятнадцатого века, средневековье, и это соответствует действительности. Что люди здесь необязательны, живут не спеша, во всём руководствуются выражением «иншь Алла» — такова воля Аллаха. Что с ними надо держать ухо востро, не ходить в одиночку, тем более по базарам. Уже были случаи, когда советский человек, попав на восточный базар, пропадал навсегда. Он попросил каждого записать номер телефона консульства — мало ли что может произойти.

Затем наступила очередь советника по культуре. Тот выразил сочувствие туристам, имеющим очень мало валюты, сказал, что догадывается о наличии в их чемоданах бутылок с шампанским, водкой и коньяком, рассказал, за сколько примерно все это можно сбыть хотя бы горничным в отелях. Предупредил, что технику на базарах лучше не покупать: могут подсунуть дрянь.

За это время консул привёл группу сотрудников посольства. Сплошь при галстуках, в рубашках с короткими рукавами. Они уселись. Изольда Егорова, сняв шляпу, выплыла к столу, начала читать свои стихи. Сверкнула молния фотовспышки. Саша Петров сделал первый снимок.

Я досадовал на столь бессмысленное времяпрепровождение. За стенами начинался день одной из древнейших столиц мира, а я и здесь, за тысячи километров от Москвы, вынужден был находиться в среде, которую ненавидел, от которой бежал.

Между тем Изольда Егорова входила в раж. Стихи о Руси, о церковках чередовались со стихами о милосердии, о детях Чернобыля, о супружеской любви, о Нагорном Карабахе, о русских солдатах, хранящих Отчизну.

Она была явной графоманкой и, видимо, могла сочинять километры строк, декламировать часами. Аудитория сначала дружно аплодировала каждому стихотворению, затем хлопали изредка. А потом и вовсе затихла как пришибленная.

Изольда неверно восприняла эту тишину.

— А теперь, зная, родные мои, как вы тут томитесь по Родине, я дарю вам, первым, самым первым слушателям, свою новую, только что завершённую поэму «Святая мать». Посвящается русским матерям воинов-интернационалистов, погибших в Афганистане! Поэма будет опубликована ко Дню Советской Армии во втором, февральском номере журнала «Работница».

— Вот мы её там и прочтём! — консул демонстративно взглянул на часы. — А сейчас и вам пора ехать, и у нас, к сожалению, кончилось свободное время. Желаю всем приятного пребывания в Арабской Республике Египет!

Покидая зал, я увидел непомерный зад Изольды — перегнувшись через стол, она прямо-таки вцепилась в консула, что-то выпрашивала.

Автобус с синей надписью «Lucky Turs» ждал неподалёку от посольства. Я поднялся в него, сел у окна, и когда, по-джентльменски пропустив вперёд всех, Петров опустился рядом со своим громоздким кофром, спросил:

— Вы, Саша, прозаик или поэт?

— Видите ли, имею косвенное отношение... Работаю фотокорреспондентом в журнале, где шефом Сергей Петрович.

— Главным редактором?

— Да. Шефом. Он меня просто пристроил к вашей группе. Мы вместе объездили четырнадцать стран, не говоря уж о Союзе.

Теперь стало понятно, почему Саша всё время трётся возле руководителя делегации и его жены, таскает их чемоданы. Впрочем, у меня возникло ещё одно предположение, и хотя рассудком я тут же отмёл его, интуитивно уже твёрдо знал: Саша ещё и официальный любовник стареющей, но сохранившей следы былой красоты жены своего седого шефа.

За окнами автобуса мелькали улицы, дворцы, минареты мечетей; сквозь пролёты мостов слепили солнечными зайчиками рукава широкого Нила.

Вскоре автобус въехал на уставленную сотнями автомашин площадь и воткнулся в щель между автобусами других туристских компаний.

«Господи, какой прекрасной могла бы быть жизнь!» — думал я, пробираясь вместе со своей группой сквозь водоворот экскурсантов к входу в Национальный археологический музей. Вокруг звучала речь народов всего мира, мелькали лица представителей разных рас, континентов. И все они были праздничными, улыбающимися. Казалось невероятным, невозможным, что люди могли раньше воевать друг с другом или стрелять друг в друга в будущем. Здесь был цветник человечества.

— Здравствуйте! Меня зовут Магда. Я буду вашим гидом в Каире, — встретила у входа невысокая смуглая египтянка в расшитой бисером синей джинсовой куртке. Все в её облике было округлым: лоб, щеки, губы. Взяв у переводчицы Нины пачку билетов, она повела московских писателей мимо стоящих у дверей охранников с портативными рациями в залы музея.

И хотя Магда уверенно лавировала среди множества других экскурсоводов и групп, точно выводила своих подопечных к самым знаменитым экспонатам, подробно, на хорошем русском языке рассказывала о фараонах, династиях, скульптуре, в которой выразилась вся философия Древнего Египта, я, понимая, что отныне окончательно становлюсь в глазах своей компании отщепенцем, направился осматривать залы в одиночку.

Большинство шедевров этого искусства было давно известно по репродукциям. В своё время я прочёл немало книг по истории Египта, пытаясь не столько разобраться в пестроте дат, имён и событий, сколько понять эту самую философию. В конце концов пришёл к выводу, что или авторы почтенных трудов не смогли просечь какой-то главной тайны жрецов и фараонов, или же её просто никогда не существовало.

Но без тайны все эти громадные статуи Рамзесов, сфинксов, все эти изукрашенные изумрудами золотые саркофаги с мумиями выглядели грандиозным и жутковатым курьёзом.

В надежде самому приоткрыть тайну или хотя бы убедиться в её существовании, я терпеливо ждал, пока очередная толпа экскурсантов хоть на миг отхлынет от экспоната, и незаметным жестом протягивал к нему ладонь. Включался.

Гранитные статуи — колоссы были явно радиоактивны, оставляли на ладони ощущение колючей проволоки, похожее на ощущение при диагностировании рака. Статуи из песчаника и нефрита дарили руке тепло. Все это было в порядке вещей. Разочарованно продвигался из зала в зал, стараясь при этом не терять из виду свою группу, как вдруг что-то остановило меня возле массивного, вытесанного из цельного камня высокого стола. Наклонное углубление на нём явно предназначалось для человеческого тела. В самой нижней части виднелась аккуратно пробитая дыра.

Протянутую ладонь обдало ледяным сквозняком. Закрыл глаза. Отмелькали цветные пятна и сполохи. Сквозь расползающийся синий туман проступили склонившиеся над столом бородатые люди с широкими бинтами в руках.

Видение было так явственно, что я даже обрадовался, когда какая-то туристка мимоходом толкнула локтем и сказала: «Пардон».

Я не любил мистики, боялся её как соблазна. Но это была реальность, другая реальность.

У стола, как и у всех других экспонатов, стояла табличка с надписью на английском. Я не знал этого языка, как, впрочем, и любого иного.

Давнее воспоминание пробудилось во мне. Взволнованный, отыскал Магду, выдернул её из толпы своих соотечественников, старательно записывающих в блокноты названия и даты, подвёл к непонятному сооружению.

— Скажите, пожалуйста, что это такое?

— Ритуальное ложе, — перевела Магда. — Хирургический стол. Здесь из трупа фараона жрецы извлекали внутренности и мозг, бальзамировали тело, обматывали бинтами с пропиткой. Секрет её утерян. Так получалась мумия. Готовилась она к сороковому дню после смерти. После этого, согласно «Книге мёртвых», душа человека улетает к Полярной звезде. Ведь у вас в России тоже отмечают сорок дней. Это так?

— Так... Вы бывали в Советском Союзе?

— К сожалению, никогда. Изучала язык здесь. Извините, пошла, надо работать.

И опять я остался один в круговороте экскурсий. Многолюдный круговорот двигал меня из зала в зал. И я не сопротивлялся этому движению, захваченный тем, что произошло. И своим воспоминанием.

...Много лет назад я ещё только начинал заниматься в лаборатории парапсихологии Йовайши. Как-то зимним вечером, сделав заданные на дом упражнения, лёг спать, погасил ночник. И в тот момент, когда сознание стало угасать, в закрытых глазах начала протягиваться лента, как бы разбитая на кадры. В каждом кадрике, желтоватом, как янтарь, просвечивал чёткий чёрный иероглиф. Условные человеческие фигурки с палочками то воздетых, то опущенных рук и ног, клювастые птичьи головы, что-то похожее на лодку, круг с точкой посредине, ладонь с отогнутым в сторону большим пальцем.