Однажды к старинному особняку на одной из красивейших берлинских улиц подъехал автомобиль министерства иностранных дел Германии. Невысокий, с виду совсем молодой человек поднялся по внушительной лестнице здания бывшего посольства царской России. С любопытством и по-хозяйски оглядываясь, он прошел по анфиладе комнат. На минуту остановился перед широким зеркальным окном: был май месяц, на бульваре бушевала молодая зелень старых лип.

— Будут какие-нибудь распоряжения? — спросил сотрудник, раскрывая блокнот.

— Да. Пусть принесут красный флаг.

Это было первое распоряжение первого секретаря первого представительства РСФСР в Германии Владимира Михайловича Загорского.

Пожилой швейцар, немец, внес красный флаг на длинном отполированном древке.

— Прикажете укрепить на крыше? — спросил швейцар.

Первый секретарь ответил задумчиво:

— Пожалуй, я сделаю это сам.

Нольде брезгливо огляделся. Трактир «Полтава» у Яузского моста избрал для встречи, конечно, не он. Шум, громкий говор, пьяные выкрики. Полно каких-то странных личностей. Кто они? «Бывшие»? Как все-таки метко большевики припечатали этим словом всех, кому, по их понятиям, не место в новом мире! Какая же у них уверенность в будущем, если они заклеймили этим безоговорочным «бывшие» всех, всех, на ком когда-то зиждилось русское общество!

Или эти шутовские фигуры — порождение уже нового мира, его отбросы, его накипь? Те, кого большевики честят «примазавшимися», «присосавшимися», — тоже, честно говоря, довольно точно!

Наблюдая и раздумывая, Нольде как будто и позабыл о предстоящем свидании, хотя где-то внутри крошечным острым кусочком льда вонзилось ожидание.

Если бы Вадиму Нольде еще год назад сказали, что он, убежденный монархист, безоговорочный сторонник «просвещенного абсолютизма», будет якшаться с какими-то эсерами и анархистами, он бы просто засмеялся. Но все переменилось. Все. В борьбе с большевиками все способы хороши. И все союзники ценны. Лишь бы шли до конца в своих планах. Шли на всё. В том числе на физическое уничтожение большевистских главарей. Внести разброд и панику в их ряды! Заявить о себе выстрелом, разрывом бомбы, ударом ножа!

И для таких целей как нельзя лучше подходят все эти анархисты, эсеры, эти политиканы, которые любят прикрываться пышными словами о благе народа, о прогрессе… Эти проходимцы смотрят в рот Александру Тикунову, чувствуя, что за ним стоит сила. А какая сила, — может быть, они и не хотят в это углубляться. Да, за ним стояла сила, сила всего мира, твердо решившего задавить большевиков.

Готова ли группа Черепанова к активным действиям? Нольде стал трезво и придирчиво перебирать все «за» и «против».

Ну, насчет материальной части — тут все в порядке. Оружия — чуть ли не арсенал! Взрывчатки хватит всю Москву подорвать. За это можно быть спокойным. Значит — люди? А что люди? Люди подходящие. Этот Ковалевич, анархист, — так он себя называет, — в другие времена Нольде иначе чем «бандитом» его бы и не числил!.. Ковалевич удивительно целеустремлен. И необыкновенный проныра! Совсем недавно прибыл с юга «на укрепление»… Все твердил о «перевороте». Теперь несколько приутих. Целиком вахвачен планом физического устранения советских главарей. Ненависть Ковалевича стойкая, густая… Нольде видел его лишь раз, но запомнил. На Ковалевича можно положиться. Соболев — другой. Скорее исполнитель, чем идеолог. Что-то в нем есть низкое, уклончивое, даже обманное. Могущее вызвать недоверие. Могущее бы… Потому что Соболев свой, как никто другой. Если будет стрельба, Соболев выстрелит первый. Если бомба… метать будет Соболев. Это — по всем планам! Барановский… Этого Нольде знает только понаслышке, но с лучшей стороны.

Участвовал в ограблении Народного банка в Москве на Большой Дмитровке. А Тула? Налет на Тульский патронный завод — предприятие не шуточное. И «политики-налетчики» оказались на высоте. Не чурались и ограблений частных лиц…

Да, времена… Когда-то Вадим Нольде и близко бы не подошел к подобным темным личностям, а сейчас надо с ними «сотрудничать»! И это именно «сотрудничество» всячески поощряется «вверху». Чего же ему особенно раздумывать! Он выполняет свой долг, и, если его попросят отчитаться, он готов.

Действительно, как обстоит дело? То дело, ради которого он здесь сидит?.. После того как Пархомов, самоуверенный, холеный Пархомов, который даже с ним, Нольде, разговаривал свысока, попался в когти чекистов и более того — предал дело, некоторое время там, в Петрограде, царила растерянность. Неизвестно было, что теперь открылось чекистам, какие явки провалены, какими можно пользоваться. И самое главное — не занесен ли меч, тот самый, что в эмблеме ЧК, над ударными группами. Нольде получил задание осторожно проверить адреса.

На первый взгляд, завалено было всё. Нольде, естественно, сам не вступил в опасную зону, подлежащую проверке. Но условной открыткой вызвал Петрикоса.

Петрикосом звали Петра Ивановича Косичкина. Настоящим именем его мало кто называл. Черт его знает, когда и почему Петрикос вдруг всплыл из неизвестности и стал даже какой-то фигурой. В его отталкивающей внешности крылось что-то положительное. Вероятно, ход мыслей в этом случае был такой: именно с этим его носом-пуговицей, дурашливым видом и хилым телом Петрикос уж никак не вызовет подозрений. Ни осанки, ни породы, одна мелкость и ничтожество!

Петрикосу было велено проверить по адресам, целы ли люди. Какими адресами можно еще пользоваться, какие навсегда закрыты.

Петрикос втянул воздух своим незначительным носом, словно принюхивался, сказал, что сделает. Как — это уж его дело: у него свои люди. Нольде в это не вникал.

Через какое-то время удалось выяснить, что группа Черепанова уцелела и сидит без связи, без денег. Сообщив об этом, Петрикос снова исчез из поля зрения. И хотя не напоминал о себе, Нольде все время испытывал удивительно неприятное чувство оттого, что именно уродец с пуговицей вместо носа и с дурацкой кличкой «Петрикос» где-то существует и, главное, знает, знает об этом самом остром, самом опасном звене цепочки «Тикунов — Черепок»…

И если бы карлик с носом-пуговицей где-то в подворотне нашел свой конец, воздух стал бы чище!

Кто-то как-то шепнул Нольде, что он, Петрикос, — «последний из могикан», чудом уцелевший сотрудник царской охранки. Ухитрился юркнуть в какую-то норку и остаться неразоблаченным. Этот разговор был давно, Нольде даже не запомнил, когда, при каких обстоятельствах. Только твердо знал, что судьба уже сталкивала его с Петрикосом. Когда-то, раньше… Но сейчас не это было важно. Сейчас, когда обстоятельства топили одних и выносили на поверхность других волею нелепого случая, когда ни начала, ни конца не найдешь в этом хаосе! Да, хаос! Иногда казалось, что ему не выбраться из него. Но он умел обуздывать свои нервы…

Черепанов появился с опозданием. И не удосужился приодеться, как ему советовали. Нет, указывали! Принимая деньги, группа должна была принимать и указания. Кто платит, тот диктует.

Но на Черепанове были старые брюки с мешками на коленях и бахромой внизу. Вместо пиджака какая-то куртка, словно снятая с лошадиного барышника!

Нольде сделал вид, что не замечает всего этого. Предложил водки. В этом кабаке коньяка или чего-нибудь приличного, разумеется, нет. Черепанов выпил с жадностью, поискал глазами закуску. Нольде распорядился…

Донат Черепанов есть не стал, поднес было вилку с кусочком ветчины к губам, но тут же опустил ее на тарелку.

— Как поживаете? — спросил Нольде учтиво.

Черепанов посмотрел пустыми глазами, процедил сквозь зубы:

— Сами понимаете, после выстрела Каплан они настороже. Мои люди готовы к действиям. Но трудно…