А в коридоре что-то бубнил в телефон Леонтий Петрович. Второй его сегодняшний разговор получился еще короче первого.

Когда он вернулся в комнату, журналист не стал маскировать своего жгучего любопытства.

— Ну как, Леонтий Петрович?

— А никак. И даже хуже.

— Вы насчет завтрашнего договаривались?

— Насчет.

— И не договорились.

Подполковник только поморщился.

— А кто это был, если не секрет?

— Кто, кто! Сын.

У Леонтия Петровича не было похмелья. Проснувшись, он почувствовал себя собранным и спокойным. Но было нестерпимо стыдно за два вчерашних звонка. Зачем это нужно было делать? Зачем?! Итак ведь было ясно, что с той стороны помощи ждать нельзя. Делать нечего, надо как-то дальше жить с этими нелепыми пятнами на биографии.

Встреча в кафе «Ромашка» была назначена ровно на одиннадцать часов. Подполковник встал и совершил утренний туалет. Тщательнее, чем обычно. Долго рассматривал шелушащуюся физиономию в тусклом коммунальном зеркале, размышляя, что предъявить садисту во время встречи: угрюмое спокойствие, холодную брезгливость или мрачную корректность.

Не выбрал. Вышел из ванной сердитым на свое лицо. Но тут сразу же позвонил Петриченко и, проявляя сверхъестественную обязательность, сообщил, что все в порядке.

— Что именно и в каком именно? — не сразу сообразил подполковник.

— Договорился с двумя крепкими парнями. Они близко приняли к сердцу вашу проблему. Придут сегодня в кафе. Ну и я там, конечно, буду.

— Значит, ровно в одиннадцать? — с военным оттенком в голосе спросил подполковник.

— Так точно.

Если было бы перед кем не скрывать своего удовлетворения, Леонтий Петрович не удержался бы и сообщил, что есть все-таки на свете неплохие люди. Но даже Раисы в этот час не было в коридоре.

Вернувшись к себе, занялся подполковник экипировкой. По одежке не только встречают, по ней доверяют, боятся и даже любят. Отсюда: костюм выходной? костюм на каждый день? мундир? или легкая рубашка с коротким рукавом, заправленная во фланелевые брюки? От мундира отказался он сразу. Надоело ему с подполковничьими звездами на плечах выслушивать нотации разных там капитанов. Опасность попасть в отделение по результатам операции была весьма велика. Легкомысленное летнее одеяние было отвергнуто за его легкомысленность. Выходной костюм в чистке. Остается, стало быть, то, что остается. Но тогда к повседневному костюму необходима свежайшая сорочка. Белье тоже, вплоть до носков. И туфли надо надраить до военно-морского блеска.

Нож Леонтий Петрович оставил дома. Опять же ввиду возможных последствий. В прошлый раз не обыскали, в этот могут и обыскать.

Из дому вышел за сорок минут до начала операции. Жара еще только устанавливалась. В тени лип и сиреней, которыми когда-то благоразумно засадили дворы, было прохладно. По тротуарам кружила поливалка, придавая блеском своих механических струй легкомысленный оттенок утреннему часу. Впрочем, это не ощущения Леонтия Петровича Мухина. Они были у него другие. Более привязанные к предстоящему мероприятию.

Покружив по родным дворам, настроившись окончательно, подполковник вошел под своды условленного кафе.

Девять столиков на гранитном полу. Никаких, конечно, скатертей. Стойка с кофеваркой в глубине. Хлыщеватый бармен на фоне богатой коллекции иностранных этикеток. И никого больше. Вот как оборачивается встреча в «людном, общественном месте».

Леонтий Петрович взял чашку кофе. Потом добавил к ней рюмку коньяку. Для конспирации. Пусть думают, что он утренний не вполне опустившийся алкоголик, а не человек, пришедший на опасное свидание.

Столик выбрал тот, на котором стоял пластмассовый стакан с увядшими салфетками. Уселся так, чтобы держать всю окрестность под зрительным контролем. Взглянул на часы. Без семи.

Открылась входная дверь, и в кафе вошли двое парней. Один в коже, другой в вельвете. Не богатыри на вид. А может, это еще не петриченковские парни? Пива взяли. Дорогого, «Туборга». Четвертая власть. Жирует нынешний журналюга, даже такой вот молокосос. И вся жизнь общественная находится под прессом прессы. Дальше эту внутреннюю филиппику Леонтий Петрович продолжать не стал, честно вспомнив, что в данном случае представители средств массовой информации являются его союзниками, причем бесплатными.

Опять дверь открывается. Опять внутри екает у подполковника.

Сам. То есть Евмен Исаевич. Сегодня он одет легкомысленно. Шлепанцы, свободная рубашка, шорты. Черные очки. Пляжный вид. И то сказать, погода в Москве нынче ялтинская.

Петриченко тоже купил себе пива. Тоже дорогого, но не «Туборга». Не обращая внимания ни на подполковника, ни на своих парней, сел отдельно. Леонтия Петровича почти восхитила конспираторская выучка толстяка. Впрочем, ничего удивительного, если им приходится водить собственные расследования. Надо уметь маскироваться. Но мы тоже ниточкой шиты не белой. Не обнаружим перед барменом знакомства. Вполне этот бармен может оказаться подкупленным.

Без одной минуты. Взгляд подполковничьих глаз впился во входную дверь. И каждая тень, набегающая на нее с улицы, приподнимала волну волнения в душе педагога.

Ровно одиннадцать. Это открытие застенчиво подтвердила невидимая радиоточка.

Однако последователя де Сада и Перена все нет.

Леонтий Петрович вспомнил о кофе и коньяке.

Пожалуй, то, что они стоят нетронутыми, выглядит несколько подозрительно. Необходимо чего-нибудь беззаботно отпить. Но невозможно оторвать глаза от двери, невозможно опустить взгляд. Уже две минуты двенадцатого часа. Сейчас сюда войдет чудовище. Как совместить два необходимых дела — слежение и маскировку? Надо действовать на ощупь!

Палец довольно быстро доковылял до блюдца (а его все нет), звякнул потревоженный алюминий. Указательный и средний уперлись в фаянсовую стену и стали огибать ее в поисках ручки.

А если не придет?

Пальцы обогнули чашку полностью и не обнаружили никакой ручки.

Этого не может быть!

И только подполковник собрался пожертвовать секундой внимания, чтобы разобраться, в чем тут дело, как за дверным стеклом появился человек. Помедлил, высматривая что-то внутри. Неужели уйдет?! Струсит в последний момент?

Слава богу, нет!

Вошел.

Худой, длинный. Клетчатая нечистая рубаха. Непреднамеренно потертые джинсы. Слипшиеся волосы…

Леонтий Петрович отвел взгляд. Подходи, подходи поближе, тут я тебя рассмотрю.

Стоит! Стоит неподвижно, гад! Определяет, нет ли засады. А засада ведь есть, есть!

Кажется, ничего не почуял. Приближается — медленно, но к нему, Леонтию Петровичу Мухину, подполковнику в отставке.

— Здравствуйте.

Леонтий Петрович как бы нехотя повернул голову в сторону вежливого господина.

— Извините, — садист сглотнул взволнованную слюну. Кадык съездил вверх-вниз. Вид кадыка неприятно поразил подполковника. На нем росло несколько длинных седых волос. Почему в поле зрения в основном горло? Место, куда, может быть, придется впиться пальцами? Или страшно посмотреть в глаза ему?

— Извините, я, кажется, к вам.

— Присаживайтесь, — глухо сказал подполковник.

Садист сел. И тут уж был осмотрен полностью. И не понравился. Впрочем, такие люди навряд ли могут быть симпатичными. Кроме порочно кривого носа, лишая на виске, слезящихся глаз, грязного ворота рубахи, было в нем что-то уклоняющееся пока от описания. Старательно и даже мучительно искал Леонтий Петрович нужное слово и не находил. Подполковник почувствовал сильную игру желваков на щеках и усилием воли прекратил ее.

— Вы ведь… подполковник Мухин, да?

И голос какой мерзкий. Липкий, заискивающий.

— В отставке, — четко и с достоинством ответил военрук.

— Вот и хорошо. Ровно в одиннадцать часов я должен передать вам… — извращенец полез в карман джинсов и стал там добывать что-то, и чем дольше добывал, тем гнуснее осклабливался.

— Вы опоздали на семь минут, — сухо объявил подполковник.