‑ Чувства воина ‑ как пальцы рук, ‑ в голосе птицеголового Кьес‑Ко прорезываются поучительные нотки, смешанные с легким раздражением, ‑ они помогают ему либо победить, либо быстро умереть. Воин, которого не слушаются руки ‑ проигрывает бой. Воин, которого не слушаются чувства ‑ умирает, не начав боя.

‑ Я понял, Кьес.

‑ Тогда продолжим.

Нолк‑лан отступает на шаг назад и наносит резкий колющий удар ему в грудь, потом рубит слева, парирует, снова бьет… Твое тело живет своей самостоятельной жизнью, легко перемещаясь по хорошо утоптанной площадке тренировочного круга, отбивая удары, отступая, срываясь в стремительных, почти инстинктивных атаках…

‑ Р‑руби!… ‑ клокочет воздух в глотке Кьес‑Ко. ‑ О‑отбе‑эй!… Хор‑рошо‑о!…

* * *

Сон был слишком ярким и реальным, чтобы не придать ему значения. И ведь это было только начало… Сны начали приходить к нему каждые две‑три ночи. Олег жил в них чужой, странной, полуреальной жизнью. Жизнью Эки‑Ра, молодого фэйюра, наследника хорла Северного Арка, государства, в котором жизнь нечеловеческих существ удивительным образом подчинялась законам давно канувшего в лету человеческого средневековья. Проснувшись, он каждый раз долго приходил в себя, отвыкая от чужого тела и забывая чужие мысли, чувства, воспоминания…

Первой настоящей реакцией был страх… Страх перед наступающим безумием. Страх перед чем‑то, что неожиданно прочно входило в его жизнь, занимая мысли, завораживая, заставляя обдумывать происходящее и вспоминать увиденное. Страх перед неизвестным.

Потом привык и страх отступил назад, уступая место сильно развитому природному любопытству, а позже и вовсе исчез. Сны стали для Олега потребностью, выходом из беспросветной серости жизни, трещиной в окружающей его скорлупе одиночества.

А спустя почти пять месяцев после похорон матери, неожиданно появился давно, казалось бы, забытый Башкирцев…

Глава вторая

Он понял, что в квартире кто‑то есть, едва открыв входную дверь. В прихожей на коврике для обуви лежала черная спортивная сумка, а вешалка была занята подозрительно знакомым темно‑зеленым плащом. Из дальней комнаты доносился шум ‑ какая‑то возня, перекрываемая глухими ругательствами.

Олег тихо закрыл дверь, разулся и скользнул взглядом по чужой сумке. Молния на ней оказалась наполовину расстегнута и изнутри выглядывала полированным углом давняя семейная реликвия ‑ старинные часы, подаренные на свадьбу родителям еще прадедушкой Олега. Он несколько секунд стоял и смотрел, не веря своим глазам, потом перешагнул через сумку и двинулся по коридору к спальне, чувствуя, как холодеет под сердцем. Странно, но ни одна паркетина, даже самая расшатанная, не скрипнула под ногой хозяина… впрочем, тогда он просто не обратил на это внимания…

Артем Петрович деловито копался в ящиках трюмо, где мама хранила личные вещи и документы. Видимо, именно последние интересовали незадачливого соискателя ‑ по постели были разбросаны бережно хранимые Евгенией Федоровной письма, телеграммы, счета за квартплату, открытки, старые членские книжки и разная другая бумажная мелочь. Здесь же лежала и вытряхнутая до последней иголки "швейная" коробка. Олег криво улыбнулся своей предусмотрительности.

Он нарочито громко шмыгнул носом и холодно уставился на побледневшее от внезапного испуга лицо обернувшегося Башкирцева.

‑ Потеряли что‑нибудь, Артем Петрович?

‑ Э‑это ты, Олег? ‑ тот попытался напустить на себя строгий вид. ‑ Почему ты не в институте?

Олег молчал, разглядывая нежданного гостя хмурым враждебным взглядом.

‑ Вот, зашел поговорить с тобой.

‑ Есть о чем? ‑ не сдержался Олег.

‑ Есть, ‑ Артем Петрович уже пришел в себя и бодрился. ‑ Пойдем на кухню.

Олег неторопливо прошел вслед за ним к кухне, отметив на ходу, что тот даже не удосужился снять при входе ботинок. Артем Петрович, между тем, по хозяйски полез в холодильник, извлек оттуда початую бутылку водки и достал из посудного шкафа пару стопок.

‑ Садись, ‑ сказал он, опускаясь на кухонный диван‑уголок и разливая прозрачную жидкость по рюмкам. ‑ Помянем мать.

Олег пододвинул себе табурет, сел. К водке он не притронулся.

‑ Серьезный у меня к тебе разговор есть, парень, ‑ Артем Петрович говорил уже вполне уверенно, видно алкоголь придал ему храбрости. ‑ Жаль мне Женю. Ох, как жаль… Я ведь и сам поломался тогда, да тут разве сравнишь… Знаешь, сколько я в больнице провалялся?

‑ Знаю, ‑ спокойно сказал Олег.

Уверенность Артема Петровича, кажется, слегка поколебалась. Он, как видно, никак не рассчитывал, что убитый горем сын, к тому же не питавший к нему особой любви, станет после похорон матери звонить в больницу и выяснять, не выписался ли еще из травматологии некто Башкирцев, а если выписался, то когда.

‑ Дома я отлеживался, ‑ поспешно заявил Артем Петрович, ‑ у сестры.

Его глаза как‑то странно блеснули… словно зазвенело что‑то в воздухе… Олег внезапно понял все, будто своими собственными ушами слышал разговор, который двое вели про него вчера… Будто все мысли и намерения сидящего напротив человека стали для него подобны открытой книге…

‑ Знаю, ‑ продолжал, между тем, Артем Петрович, ‑ были у нас размолвки и ссоры, но мы ведь оба мужчины, Олег. Мы понимали друг друга… Ведь так?

‑ Да, ‑ все так же спокойно сказал Олег, ‑ я понимаю .

‑ Хорошо. Я знаю, что ты обо мне думаешь, парень. Я все знаю и все понимаю… ‑ Артем Петрович налил себе еще рюмку, выпил ее залпом, поморщился.

‑ Да, понимаю, ‑ он, кажется, сам хотел убедить себя в своих собственных словах, ‑ и все же… Ты мне не чужой человек, Олег. Я хорошо относился к твоей матери и она хотела бы, чтобы я о тебе позаботился…

‑ Не стоит, ‑ мягко перебил его Олег.

‑ Подожди, ‑ Башкирцев опять поморщился, ‑ не спеши с выводами. Дай закончить. Я ведь желаю тебе добра. Не хочу, чтобы случилось что‑нибудь с тобой. Понимаешь, разные друзья, знакомые, а парень один. Я знаю ‑ Женя бы мне этого не простила…

‑ Стоп, ‑ Олег решительно поднял вверх правую руку. ‑ Дайте теперь мне сказать, Артем Петрович. Идет?

‑ Ну… ‑ тот замялся. ‑ Хорошо, Олег. Я тебя слушаю.

‑ Мне двадцать один год, ‑ начал он, по‑прежнему спокойным, но твердым голосом, в котором неожиданно зазвучали стальные нотки. ‑ Я вполне могу сам о себе позаботиться и не нуждаюсь ни в чьей помощи, особенно в вашей . У вас есть своя квартира. На ваше имя записаны дача и машина…

‑ Она же… ‑ возмутился было Артем Петрович, но Олег жестко перебил его:

‑ Неважно. Эта квартира принадлежит мне. Все что здесь есть ‑ мое. Ваши вещи давно уже ждут вас в чемодане, в моей комнате.

‑ Послушай…

‑ Не перебивайте меня, пожалуйста. Я подхожу к самому главному… Вы больше не имеете никакого отношения ко мне и к моей жизни. Меня больше ничто не связывает с вами. Я не хочу, чтобы вы звонили мне и заходили в мой дом. Оставьте свои ключи в прихожей, забирайте вещи и… ‑ Олег сделал красноречивый жест рукой. ‑ До свидания!

Артем Петрович начал медленно багроветь.

‑ Ты, кажется, не понимаешь, парень, ‑ негромко заговорил он и в голосе его послышалась угроза. ‑ Я же не могу тебя оставить вот так… Это имущество…

‑ Принадлежит мне. Мама все оформила, документы заверены у нотариуса по всей форме. Я проверил, можете не сомневаться.

‑ Покажи! ‑ Башкирцев, не сдержавшись, хлопнул ладонью по столу.

‑ Перетопчешься, ‑ Олег привстал и нагнулся вперед, заглянул прямо в мутные от злости глаза Артема Петровича. ‑ Я ведь тебя очень хорошо понимаю, "дядя Артем". Стервятник ты. Падаль клевать прилетел. Думаешь, мальчишка без родни, без близких ‑ пришел и забрал что надо?

‑ Да как ты смеешь, щенок! ‑ зашипел Артем Петрович, медленно и грозно поднимаясь из‑за стола. ‑ Мало в детстве пороли?! Так это еще не поздно поправить!