Дана неприкаянной тенью бродила по торгу. Все, что хотела, девушка справила в первый день. Оставалось ждать, когда продадут купцы товар и начнут собираться в ватаги, дабы вместе плыть по городам и весям своим. Уже несколько раз обошла она город, принесла жертвы Перуну, Макоши и Ладе. Но не спокойно было. Словно предчувствие какое. Вроде и причин нет для беспокойства, а все не спокойно на душе. Наконец, устав от бесцельного метания по городу, она пошла по берегу Волхова.

Птичье пение, стрекот кузнечиков и журчание воды лишь подчеркивали тишину. Девушка улыбнулась. Такие минуты она любила больше всего. Только оставаясь наедине с природой и духами, она чувствовала себя свободной. Облюбовав иву, склонившуюся над водой, повязала на ветки лент для духов местных, прося прощения за беспокойство, а после удобно устроилась на толстом суку.

Расслабившись и слившись воедино с окружающей ее природой, девушка не сразу услышала звук шагов. А когда, наконец, открыла глаза, поздно было убегать или тянуться за ножнами с мечом. В нескольких шагах от нее, привалившись к соседнему стволу, стоял урманин и рассматривал девушку, словно впервые ее увидел.

Дана смутилась. Впервые в жизни она не знала, что делать. Все восемь лет, что она жаждала найти своего обидчика, она представляла себе, как они сойдутся в бою. И он будет смотреть в глаза врага, чья ненависть успела достаточно остыть, чтобы не дать наделать ошибок, но не угасла, и придает ударам силу. Сейчас же он смотрел на нее, но видел лишь хрупкую девушку. Если бы то было возможно, она бы провалилась под землю, не думая, что в Навьем царстве Чернобогом ей уготованы вечные муки за неисполненную клятву.

Поняв, что его заметили, Эйнар подошел и устроился на том же суку, что и Дана, но на расстоянии от девушки. По легкому румянцу, окрасившему ее щеки, он понял, что она смущена. И тем красивее казалась. Правы были водяные девы. Есть женщины краше, есть доступнее, но рядом с Даной все они теряли красу и привлекательность. Она умудрялась затмить всех.

Сразу по прибытии в Новеград урманин принес жертвы Ладе и дочери ее Леле, прося беречь девушку. Не забыл он и о Перуне, который единый мог встать щитом между Даной и Чернобогом. Боги приняли жертвы, и теперь Эйнар мог надеяться, что хозяин Нави на время отступится от желаемой жертвы. О себе он не думал. Коли судьба его такова, так тому и быть. Лишь бы жила та, при взгляде на которую замирало сердце.

И еще была надежда, что Бьерн сможет помочь. Не зря ходила о нем слава как о знающемся с богами. Ныне же оставалось надеяться на богов этой земли, да по возвращении принесет он обильные жертвы Фрейе. Не может быть такого, чтобы богиня любви не помогла. Пока же ему оставалось довольствоваться общением с ней. Пусть и больно было видеть ненависть в серых глазах возлюбленной, но и не видеть ее он уже не мог. И с тоской думал о том, что скоро наступит срок возвращаться домой. Немыслимым казалось не видеть девушку долгие семь месяцев, а то и долее. Кто знает, куда судьба занесет ее до следующего лета, да и где окажется он сам. Сеще седьмица, другая, и один из них покинет Новеград.

– По что следишь за мной? – не сдержала недовольства Дана.

–Места глухие, люди далеко. Не пристало деве одной ходить, – в тон ей ответит урманин.

– Так то деве, – усмехнулась она, – а то вой князя полотеского. Али не смотрел, когда мы с Горютою Перуна танцем тешили.

– Смотреть-то смотрел, – Эйнар помнил, как они с полусотником сходились в поединках. – Да токмо то с воем. А разбойный люд чести боя не блюдет. Они толпою наваливаться привычны.

– А тебя так честь моя заботит? Ты мне не муж, не сват, не брат, – Дана наблюдала, как мрачнеет лицо воя, но не было радости на сердце.

– Знаю, враг я тебе. Токмо враг о враге чаще больше заботы имеет, чем друг о друге, – вздохнул он.

– То правда твоя, – признала Дана. – Да сродственники подчас хуже врагов.

– Не думал врагом твоим стать, да боги свой умысел имели, – Эйнар не сводил с нее глаз, ловя каждый жест, провожая взглядом каждое слово. – Словно суждено одно было, да кому-то не по сердцу сие пришлось.

– То нам не ведомо, – воздохнула она, с грустью глядя на мужчину.

Дане не приятно было признавать, что он больше не вызывал у нее той ненависти, которая бушевала когда-то в ее душе. Да, всем своим видом он напоминал ей о гибели родичей, но она привыкла жить с той болью. Пришло понимание, что она ненавидит не этого красивого, сильного мужчину, а ворогов, ранним утром ворвавшихся в ее дом. Она понимала, что на его месте мог оказаться любой другой воин. Вот и сейчас, прикажи Всеслав Полотеский, и отправятся они зорить села, грабить скот и угонять в полон людей. А коли придется, то и убивать. И как поступит она, потерявшая родичей. Дана не могла дать себе ответа на этот вопрос. Ставшая сиротой, она была дружинником князя полотеского, десятником на службе его.

Дана заставила себя отогнать эти мысли. К чему гадать о том, чего не будет. Никогда княже Всеслав Полотеский не пошлет ее на такое дело. А сама она и проситься не будет. А коли все же пошлет – не останется она доле в дружине. Не по сердцу ей такая служба – детей сиротить да в рабство отправлять.

Викинг всматривался в лицо девушки, но видел лишь маску спокойствия. И ничего более. Хотя до того, как она заметила его, Эйнар успел увидеть, как эмоции сменяют одна другую на ее лице. И вот, стоило появиться чужаку, как все пропало. Даже злости не находил он. Лишь что-то в глубине глаз, чего невозможно было рассмотреть из-за полуопущенных ресниц девушки. Уже не ненависть, но еще не равнодушие – все, что он мог понять. Подумалось, что лучше бы ненавидела, чем вот так. Лучше бы обвиняла если не его самого, то род, отца. Но нет, сидит, думает о чем-то, а о чем – поди догадайся.

Дана, чуть прикрыв глаза, смотрела на сидящего рядом мужчину и не понимала, что же с ней происходит. Вот он, ее враг. Можно сей же час вызвать его на бой, а можно заставить забыть об осторожности, а после воткнуть кинжал чуть ниже левой лопатки. Перун попустит, ибо род его незваным пришел в спящий выселок. Но еще больше хотелось вновь ощутить прикосновения сильных рук, почувствовать его дыхание, услышать стук сердца. Матерь Лада, да что же с ней происходит. Что за странные желания будит в ней этот урманин. И не у кого спросить совета. Матушка-княгиня, которая всегда ее выслушает и поможет, далеко. А более никому девушка не могла доверить свои думы.

Сколько времени прошло – Дана не знала. Солнце стояло по-прежнему высоко. Тишину нарушало лишь пение птиц да плеск воды. И впервые девушка не чувствовала себя неуютно рядом с мужчиной. Словно не его род пришел незваным в ее дом, не он, еще мальчишка, обещался взять ее в жены. Неужели именно его слова разожгли в груди ее ненависть. Глупая, ох какая же глупая она была. Впервые Дана призналась себе, что ей нравится этот мужчина, столь легко говоривший на ее языке.

– Откуда речь нашу столь разумеешь? – наконец осмелилась спросить она.

– У отца в усадьбе живут люди из Ладоги, – неопределенно ответил он.

– Рабы? – с грустью в голосе произнесла она.

– Не только. Иной раз сами прибивались, – пояснил он, видя ее недоуменный взгляд. – В малых селеньях людям тяжко бывает. Вот и идут кто к князю в услужение, а кто к нам подается. Сыты, одеты, а большего им не надобно.

– А коли не захотят они у вас оставаться? – недоверчиво посмотрела на него Дана, и Эйнар порадовался, что смог пробудить хоть какие-то эмоции.

– Кто по своей воле пришел, тех не держим. Но и рабы могут получить свободу, – смотря в ее глаза, отвечал он. – За других не скажу, но отец такой уклад завел. Каждый в своей усадьбе свои порядки устанавливать волен.

– Да, каждый в своей земле по своим законам правит, – вздохнула девушка. Нередко от купцов доводилось ей слышать как о жесткости и подчас жестокости княжеской, так и о щедрости. Сколько людей, столько и нравов.

– Хочешь, пойдем со мной, – неожиданно для себя предложил он. – Я покажу тебе свой мир, дом.

На лице девушки на мир мелькнуло удивление, но она смогла совладать с собой.

– Нет, урманин, – после размышлений тихо ответила она. – Я у княза Полотеска на службе. Не гоже вою место свое оставлять. То тебе должно быть ведомо.