Мне стало совсем неудобно в такой позе: коленям было больно от жёсткого кафеля, ноги затекли. Я чуть пошевелился, пытаясь немного разогнать кровь. Цветной отмер, моргнул. Слава Богу, пацан! Я уж и перестал надеяться.

- Зачем вы... зачем ты ко мне... – запинался Третий. Испуганный, смущённый, но он продолжал смотреть на меня.

- Прости, я не хотел ничего плохого. Мне показалось, что твоя одежда... мне захотелось проверить, моешься ли ты. Твоя толстовка, она... Но ты не выглядишь, как бомж. Вот я и... Прости, – выдал ему как есть, сил что-то придумывать не было. Да и что можно было соврать в такой ситуации?! – Давай чай... А? – закончил свою нелепую речь я.

Он опустил голову.

Находиться в такой позе я больше не мог ни секунды. Да и встать с онемевшими ногами у меня бы всё равно не получилось, поэтому неуклюже перевалившись с колен на бедро, я подтащил себя к стене и сел рядом с ним.

Глава 13

Третий

Наблюдая за тем, как он неуклюже встаёт я решил пойти к нему. На чай. Он уже не казался опасным.

Тогда, очнувшись, я увидел его лицо прямо перед собой и ужасно испугался. Что ему надо? Он маньяк? Он что-то говорил каким-то придушенным голосом, а я сидел и смотрел, как двигаются его губы. Потом он опять что-то говорил... Хорошо, что отодвинулся. Как мне уйти? Вдруг не отпустит? Зачем я ему?

Потом, будто в кино, мой мозг, отматывая кадры назад, прокрутил мне ещё раз всё, что он говорил, а я не слышал. Опустило... немного...

Всё равно, зачем он так близко?..

Значит, проверял, насколько я опустился?

"Да ты прав, я – начинающий бомж. И да, не мыться я пока не научился. Противно не мыться!" Стало смешно и, боясь фыркнуть ему прямо в лицо, я опустил голову.

Он примостился рядом. Мы сидели у стены и молчали. Потом он неловко стал подниматься. Мне даже показалось, что он упадёт сейчас. Вскочил быстрее него. Сам не понял, зачем... А вдруг, правда, свалится?

Покачиваясь, прошёл в квартиру. Пьян? Да не похоже. Запаха нет. На нарика тоже не тянет.

На кухне он налил две огромные кружки горячего чая, выставил на барную стойку лимон, какое-то варенье в вазочке и тяжело опустился на стул. Махнул рукой, как скомандывал приступать. Я сел на то же место, что и вчера, придвинул к себе ближайшую посудину с чаем, обнял ладонями горячие стенки, греясь. Вспомнил про капюшон – ладно, чего уж теперь. Он кинул себе дольку лимона, потом подумав, взял ещё одну и положил себе в рот. Опускаю голову, смотрю в свою кружку. Хочется есть. Нет, чай я тоже хочу, но сначала было бы неплохо что-то съесть.

После того дня я перестал есть дома совсем. И вот тогда понял, что совсем не есть всё-таки не могу. К бабушке не поехал, да и к Лешке не пошёл – никого не хотел видеть. В школе была резиновая каша. Вот и вся моя еда на сегодня. Попросить у него супа? Вчерашнего. Я уже не боялся его, да и стеснения не было. Но вот так, просить еду у чужого человека, было странно. Стыдно.

Я отпил из кружки. Горячая жидкость потекла в пустой желудок. Лучше бы я не пил! Желудок скрутил голодный спазм. Бл*дь! Я еле удержался, чтобы не сползти со стула на пол, и не свернуться калачиком от боли. А вот этот, не смог удержаться... Словно чужими глазами я видел, как он неловко заваливается, проезжает по поверхности стойки боком и валится кулём вниз. Следом за ним на пол, грохочет стул.

Вот так дела! Это что, шутка такая?

Я ещё немного посидел, ожидая сам не зная чего: что он вскочит с пола и закричит  - "Сюрприз!", что я вообще сейчас проснусь дома на своей кровати, что... Я даже не знал, чего я жду. Прислушиваюсь – тишина. Поднимаюсь, обхожу стойку, наклоняюсь: не шевелится, рядом – стул, долька лимона, которую минуту назад он взял в рот, теперь выглядывает из его полуоткрытого рта. Тяжёлое дыхание, на лбу выступил пот. Значит, не шутка. Держись, парень, сейчас...

Первым делом я вытянул из его рта лимон и, размахнувшись, зашвырнул его в раковину. Потом поднял и ногой отпихнул подальше стул – он отъехал по кафелю к окну. Опустился на колени. Теперь моя очередь принюхиваться? Опять стало смешно. Хорошо, что он в отключке и не слышит моего хихиканья.

Наклонившись над его ртом, я принюхался – ничем не пахло, кроме лимона, спустился чуть ниже – остатки той самой смоляной туалетной воды и лёгкий запах пота. Значит, сегодня, когда пришёл с работы, он не был в душе. Точно! Он сегодня пришёл раньше обычного... Заболел! Значит, его и отпустили раньше, потому что заболел.

Я положил ладонь на его лоб – влажный и холодный. Нормально. И что? И главное, что мне-то со всем этим делать? За всё время, что мы сидим на его этаже, я знал, что живёт он один, никого к себе не приглашает. Хотя, может, кто и приходит к нему, когда нас нет. Только вот когда? Днём – работает, а вечером мы сидим и подпираем его дверь – никому не просочиться... Но он пригласил меня. Впервые он позвал кого-то к себе и этим кем-то был я! С чего бы это? Ах, да, пожалел маленького грязного, но пока ещё мытого бомжика. Пожалел, видите ли! Я в бешенстве вскочил на ноги. Козёл! Иди ты со своей жалостью!

У входной двери я остановился. Потом развернулся и вернулся в кухню. Я не могу так его бросить... на полу. Подошёл к нему и сел рядом. Парень лежал очень неудобно – подвернув руку под себя и как-то неестественно прижимаясь щекой к полу, казалось, что голова у него лежала отдельно от тела. Я встал и, схватив его за футболку на плечах потянул, пытаясь выпрямить, вытянуть его. Может так ему будет легче дышать? Какой же он тяжёлый! Подтянул его ближе к шкафу (спасибо скользкому кафелю). Его дыхание стало ещё более шумным, прерывистым. Примостившись рядом с ним, я подлез ближе и, приподняв его голову, положил её себе на колени. Может так будет лучше? Надо отдохнуть и подумать. Он – болен, это ясно – вон как дышит. И что делать в таких случаях? Где тут его телефон? Я потянулся рукой к его карманам – пустые. Ну и где он? Даже если найду, то есть ли там телефон "Мама"? А если нет, то кому набирать? Даже если я кому-то позвоню, то что скажу? Ну, его, этот телефон. Надо найти другой выход.

А что я, вообще, здесь делаю? Чего я с ним вожусь?! Кто он мне? Лучше свалить отсюда... Из дома вызову ему "Скорую". Входную дверь не закрою – сами зайдут и заберут его. Нормально, по-моему. Я посмотрел на него: дышал по-прежнему сипло, но на щеках выступил румянец. Это же хорошо? Или может остаться с ним до приезда врачей, а потом уйти? Нет. Ещё до отца дойдёт, что его сын у левого мужика в квартире ошивается, то он меня вообще из дома выгонит. Что делать-то?

Он что-то тихо пробормотал, я снова опустил голову и посмотрел на него: русые волнистые волосы (а причёска у него классная, я ещё на лестничной клетке заметил), слишком длинные брови, почему-то гораздо темнее волос. Он что красится? На носу выступила испарина. Маленький, едва заметный порез на подбородке. К губе прилипла мутная слезинка от лимона. Смахиваю её. Не могу я его бросить здесь одного. Он человек всё же, а не собака.

Сижу у кухонного шкафчика, прикидываю, хватит ли сил, чтобы дотащить его до комнаты. Тяжеленный какой. Сколько ему? Двадцать пять? Двадцать семь? Дима явно старше его, да и гораздо больше. Мне оставалось радоваться, что это не Дима – его я бы и с места не смог сдвинуть. Ну, что, надо тащить его в комнату. Я сидел и перебирал его волосы... когда это я успел? У него красивые волосы и очень приятные на ощупь. Сейчас встану...

С огромным трудом, отдыхая по дороге бессчётное количество раз, я дотащил, доволок его до дивана.

Во время нашего марш-броска по ламинатам его родины, когда у меня был первый "привал", ещё в кухне, я обошёл квартиру, чтобы выбрать место, куда его тащить. Оказалось, что тащить можно в двух направлениях: кровать или диван в другой комнате. Кровать я отмёл сразу же – слишком высокая, мне не поднять. Оставался диван. Не могу же я вызывать скорую к человеку, который лежит на полу.