Каждое воскресенье он отправлялся на набережную Сены и здесь, наедине со своими мечтами и планами, чувствовал себя почти как дома. Более чем как дома, — среди поставленных на парапет набережной ящиков с книгами Жюль обретал то состояние равновесия и довольства собою и всем миром, которое можно было бы назвать счастьем, если бы человеческое счастье не нуждалось в постоянно меняющихся определениях…

Книги… Друзья требовательные и верные… Мысль и её вечная неуспокоенность, её устремление в будущее, её богатейший гардероб из слов всевозможных оттенков, полутонов и скрытых значений, непрерывная тревога и нагромождение вопросов, битва ответов во имя поисков путей к истине, демонстрация взглядов, вкусов и верований, изображение всех сторон бытия… Жюль переходил от одного ящика к другому, — его возбуждал самый вид книг, он вчитывался в названия на корешках, учился хитрой науке распознавания подлинной ценности книги, не имеющей никакого отношения к той цене, что стояла, дважды и трижды перечёркнутая букинистами, на последней странице обложки, и ему казалось, что для спокойной, счастливой жизни он должен купить и ту и эту книгу, — нет, все, и в сущности только одну, какую-то одну такую книгу, которой ещё нет, её необходимо написать, — возможно, что её кто-нибудь уже пишет; автор её, может быть, живёт в Париже, и никто не подозревает о том, что он делает…

Жюль опускал руку в карман, нащупывал мелочь, кредитки, но, разглядев книгу со всех сторон, откладывал в сторону и из плотного ряда брошюр, справочников и романов вытаскивал приглянувшуюся ему по названию книжку и принимался читать, раскрыв наугад, спрашивая находку: кто ты такая, откуда, чем поможешь мне?..

В первый же месяц своих книжных экспедиций Жюль завёл несколько интересных знакомств с продавцами и почти каждому вручил список нужных ему книг. В одном таком списке он поименовал все, что ему хотелось получить по астрономии, в другом перечислял мемуары учёных и путешественников, в третьем просто писал: «Интересуюсь изобретениями и открытиями».

И очень скоро один старик букинист сказал Жюлю, что он добыл для него интересную книгу; и Жюль подумал: а что, если найдено нечто очень редкостное, нужное, книга-толчок, который направит его на правильную дорогу; книга, которая поможет ему, будущему юристу, отказаться от этой деятельности… Люди ничем и никак не умели помочь, и потому-то Жюль так верил в указующую руку книги.

— О, что я нашёл для вас! — сказал букинист. — Книгу, отлично всем и каждому известную, но успевшую сделаться уникой. Первое издание! В любительском переплёте! На английском языке, а не в переводе, — оригинал, короче, говоря…

— Я очень плохо знаю английский язык, — признался Жюль. — Я вижу, вы добыли что-то не для меня, а для библиофила. Я не собираю книги, а покупаю только для того, чтобы читать. Ваша книга…

— Уже не моя, а ваша, — проговорил букинист, довольный тем, что разговаривает с настоящим книголюбом, притворяющимся, что он всего-навсего профан. — Эта книга имеет пометку племянника автора, известного собирателя книг. Что касается самой книги, то в ней талантливо и тонко соединены путешествия, мужество, высокий характер и география. Пейзаж и приключения. Книга уже покорила юношество всех стран мира. Одним словом — знаменитая книга!

— Не томите, — простонал Жюль. — Говорите сразу — сколько стоит эта книга? Если она дороже десяти франков, я не смогу её купить.

— Тридцать франков. Только тридцать франков. Смотрите, вот она! Возьмите её в руки, прочтите титульный лист, обратите внимание на рисунки.

Букинист ожидал громких и пылких изъявлений благодарности и восторга — и не дождался. Наоборот, он увидел на лице покупателя кислую гримасу, он услыхал вздох, красноречивее всяких слов сказавший ему о том, что книга эта не доставила покупателю удовольствия. Но этот покупатель оказался тактичным, хорошо воспитанным человеком; он бегло перелистал книгу и сказал:

— Фенимор Купер! «Последний из могикан»! Да знаете ли вы, сударь, что эта книга несколько лет назад увела меня из родительского дома! Драгоценная книга, я очень люблю её!

— Вот видите! И всего-то тридцать франков.

— Дома у меня есть эта книга. — Жюль положил Купера на парапет. — Мне казалось, что вы угостите меня чем-то особенным, какой-то такой книгой, в которой автор соединяет путешествие не только с тем, что для путешествия обычно, естественно, то есть с природой, приключениями и всем прочим, но ещё и с наукой.

— С наукой? — Букинист округлил глаза свои. — Первый раз слышу…

— Очень хорошо, — сказал Жюль. — С подлинной наукой, с тем, что она есть на сегодня. Я, видите ли, и сам очень смутно вижу это, а потому лишён возможности более точно сформулировать мои мысли, но…

— Такой книги нет, — сказал букинист. — Знаю наверное. Я служил в национальной библиотеке, я отлично знаю, что есть и чего нет. Такая книга, такой роман, вернее, ещё не написан. Попробуйте, сударь, напишите сами!

Жюль рассмеялся.

— Вы очень добрый человек! От всей души желаю счастливой торговли! Кстати, за первое издание Фенимора Купера можно взять и сорок франков…

Не далее как вчера Аристид Иньяр обратился к Жюлю с предложением:

— Давай напишем либретто музыкального водевиля! Это не так трудно. Если у нас что-нибудь получится, мы заработаем не менее пяти тысяч франков за один сезон. Я уже не говорю о том, что мы приобретём себе имя.

Сколько соблазнов! Как, в сущности, легко заработать — напиши либретто! Немного требуется для того, чтобы угодить заказчику. Поглупее, посмешнее, поменьше вкуса, побольше банальности… Мюрже познакомил Жюля с редактором «Корсара»; Жюлю предложили написать сценку из жизни уличных певцов.

— Два часа работы, — убеждал редактор. — За два часа вы зарабатываете пять франков. Роскошная жизнь!

— И слава в Латинском квартале[9], — добавил Мюрже.

А тут ещё хозяйка со своим Скрибом…

Соблазны, соблазны и полное смятение.

И никто не догадывается, что дело тут не только в желании разбогатеть, но и в призвании… А оно разборчиво.

— К чёрту! — сказал однажды Жюль. — Буду учиться!

И с удвоенным рвением взялся за учебники. Отложил на время свидания с друзьями и приятелями в кафе и кабачках, перестал посещать букинистов.

— Кролики и спаржа тоже неплохо, — говорил Жюль, советуя хозяйке своей приготовить на третье компот из персиков и апельсинрв. — И зажарить не одного кролика, а двух. В воскресенье купить утку и подать её в латке, погребённую под каштанами.

Хозяйка заметила, что к такому обеду необходимо вино. Жюль согласился:

— Хорошо, пусть будет немножко вина…

Случилось так, что к этому воскресному обеду пришлось купить ещё одну бутылку рома и дюжину крепких сигар. В субботу, входя в парадный подъезд университета, Жюль услыхал знакомый голос:

— Не торопись, мой мальчик! Закок и его нарушители могут подождать. Твой профессор ещё не выходил из дому, он сидит и ждёт, когда жена отутюжит ему его трижды перешитый сюртук!

— Барнаво! — воскликнул Жюль и кинулся в объятия своего рыжего друга. — Барнаво! Ты здесь! Каким образом, откуда?

— Я здесь уже второй день, мой мальчик, — ответил Барнаво, смахивая с ресниц своих целую серию физико-химических доказательств искреннейшей радости.. — Со вчерашнего дня я снова швейцар. Вот как. А теперь беги наверх, — слышишь, звонят! Немедленно убегай, иначе я умру от разрыва сердца! Такой конец предсказан мне мадам Ленорман…

Случается, что и из палки выстрелишь, — говорит русская поговорка. Такой метафорически стреляющей палкой неожиданно оказался Барнаво.

В октябре Жюль проиграл на ипподроме все свои деньги. Его, как и многих других, подвели лошади: по мнению знатоков, Ласточка и Звезда должны были прийти первыми, а они пришли через полминуты после Красотки и Резвой. Жюль, никого не слушая, поставил на двух чистокровок — Лауру и Хозяйку. Первыми пришли Звезда и Ласточка.