Женька и Людмила Петровна наперегонки собирали цветы. Их яркие купальники то и дело мелькали среди деревьев.

Мужчины молча шагали по густо усыпанной хвоей тропинке. Шаги получались мягкие, неслышные, охотничьи…

Женька-раз старался попадать в ногу с Евгением Ивановичем. Иногда он сбивался, не поспевая за широким шагом этого большого человека, и когда снова выравнивал шаги, коротко взглядывал на него: заметил ли? Снизу Женьке были видны твердо сложенные губы, крутой, рассеченный вертикальной складкой подбородок, сильная грудь в треугольнике распахнутой рубашки. А рядом, совсем близко, ритмично двигались крепкие руки, темные от загара, с голубыми ручейками вен, стекавшими к самым пальцам.

«Как папа… — подумал Женька, и ему вдруг захотелось взяться за эту широкую и, наверное, твердую ладонь.

Они облюбовали полянку по соседству с Утесом. Женька-два бросила охапку только что нарванных с таким азартом цветов и убежала с удочкой вниз к реке. Она была заядлой рыбачкой и могла целыми часами терпеливо караулить поплавки, принося в жертву и купание, и удовольствие погрести веслами.

Людмила Петровна расстелила коврик и легла загорать, подставив незащищенное лицо солнцу.

«Правильно», — мысленно одобрил Женька-раз. — Мама тоже никогда не закрывается».

Он стоял на Утесе, на самом краю, тоненький, длинный, обхватив себя за плечи.

— Трусишь, тезка? — подошел Евгений Иванович.

Женька протестующе мотнул головой.

— Сплаваем?

— Сплаваем!

— На тот остров?

— Ага.

— Ну, добро… Женька! — наклонившись над обрывом, крикнул Евгений Иванович дочери. — Готовь уху!

— Ладно! — донеслось с берега. — Не мешайте только!

— Прыгай первым, — предложил Евгений Иванович.

— Нет, вы сначала, — отодвинулся от края мальчик.

— Как прыгнуть?

— А вы по-всякому умеете? — недоверчиво спросил Женька.

— Когда-то на Кубок страны прыгал, — поиграл мускулами Евгений Иванович.

Он собрался, сильно оттолкнулся и пошел вниз, четко и свободно выполняя «штопор».

Женька с восхищением смотрел, как чисто, без брызг тело разрезало воду и исчезло в непроглядной глубине.

— Давай! — услышал Женька.

Он разбежался и, прижав руки к бокам, прыгнул. Темные волны рванулись ему навстречу, и в какой-то миг мальчик успел заметить, что они не гладкие, а покрыты «гусиной кожей» ряби. В следующую секунду он провалился в прохладную, упругую глубину и, не достав до дна, отчаянно заработал ногами и руками. Вынырнув на поверхность, отфыркиваясь, Женька догнал Евгения Ивановича, и они, перегоняя друг друга, поплыли к Песчаному острову.

— Здорово плаваешь. Молодец! — растянувшись на песке, похвалил Евгений Иванович. — Кто тебя учил?

— Я в бассейн зимой хожу. Мы с мамой ходим.

— А почему сегодня мама не приехала?

— Она — в партии. В геологической.

— Вот как. Значит, мама — геолог?

— Ага.

— Ну, а отец? Тоже геолог?

— Нет, папа — летчик. Полярный. Он на красных самолетах летает.

— На каких?..

— На красных. Их специально красят в такой цвет, потому что на снегу их лучше видно.

— Смотри-ка, я ведь тоже летчик, Женя. Только пилотирую пассажирские лайнеры. Вот вернутся твои мама и папа, обязательно приходите в гости. Договорились?

— Спасибо. Только папа не сможет. Он круглый год летает. У него такая работа… ответственная!

— Ну, брат, бывает же у него отпуск?

— Нет-нет, — заторопился объяснить мальчик. — Ему никак нельзя! Папа на полюс летает, к зимовщикам. И в тайгу — к геологам. И в море Лаптевых — к рыбакам… Я по карте смотрел.

Евгений Иванович пристально взглянул на Женьку. Голубые глаза в темных ресницах, не закрытые сейчас очками, доверчиво глядели на него. На лоб спустилась волнистая прядь. Что-то очень знакомое промелькнуло в том, как мальчик откинул её со лба.

— Расскажи-ка мне про отца, — попросил Евгений Иванович. — Может быть, я встречал его где-то.

— Понимаете, он — командир, ему очень некогда. А летом мама к нему ездит… То есть, он прилетает на своем самолете в мамину партию. Она — старший геолог, у неё — группа. И они ищут нефть. Вот. А папа им возит всякое снаряжение и письма, и все-все!

— А когда мама возвращается домой?

— Она мне всегда подарок привозит. От папы. В прошлом году он белку послал, ручную. Она и сейчас у нас живет. А еще раньше — лайку. Настоящую, сибирскую. А в этом году папа, может, медвежонка поймает!

— Пожалуй, медвежонку жарко будет в квартире, как думаешь?

— А я воды ему в ванну налью. В зоопарке-то мишки целыми днями в воде сидят.

— Ну, если так… Скажи, а он… А ты папу видел?

— Конечно! Только когда маленький был. У меня фотография есть. Я покажу.

Разговор замер. Евгений Иванович повернулся на спину, раскинул руки и закрыл глаза. И от этого лицо сразу стало строгим и незнакомым. Резкие складки на щеках выпрямились и казались теперь тоже хмурыми и жесткими.

Женька почему-то оробел. Он поспешно отвернулся и почти пожалел, что рассказал об отце и маме…

— Подъем! — Евгений Иванович неожиданно рывком поднялся. Он подхватил Женьку и легко поднял его над головой.

Женька поджал ноги и боязливо посмотрел вниз. Запрокинутое лицо Евгения Ивановича знакомо, по-доброму улыбалось ему.

— Ну, тезка, айда обратно!

Он посадил Женьку верхом себе на шею и побежал к воде. Так вместе они и бултыхнулись, обрушивая на себя радужный ливень брызг. Они дружно смеялись и чихали и вытряхивали из ушей воду. И Женьке снова было легко и свободно.

— А прыгать я тебя научу! Ага, Женька?

— Ага, Евгений Иванович!

«Здравствуй, мама!

Сегодня я ходил на большую речку с Женей и Евгением Ивановичем. Еще с нами ходила её мама — Людмила Петровна. Мы плавали на Песчаный остров, а потом варили уху из жениной рыбы.

А еще я показал Евгению Ивановичу фотографию, где вы с папой. И он сказал, что знает его! Он тоже летчик, хоть и не полярный.

Когда ты приедешь, мы пойдем в гости. Евгений Иванович обещал научить меня прыгать «ласточкой» и с поворотом и по-всякому. Целую!!!

ЖЕНЬКА».

3.

На автобусе уехать не удалось: места завоевывались с боем, да, откровенно говоря, после такого обилия тишины и воздуха не хотелось влезать в душную, беспокойную железную коробку.

Евгений Иванович долго голосовал на шоссе, пока, наконец, какой-то облезлый дребезжащий «газик» не затормозил возле них. Они устроились в маленьком кузове на свежескошенной траве, густо пахнущей полем и рекой, и солнцем.

В спину, вырываясь из-за кабины, упруго бил свежий ветер. По сторонам неожиданно возникали и так же стремительно исчезали прыгающие блики одиноких костров, светящиеся полосы от фар встречных машин, крохотные звездочки сигарет редких пешеходов. И вместе с ними убегало, уменьшалось и сливалось с темнотой чувство тишины и покоя и еще чего-то неуловимого, но значительного, может быть, того, что называется счастьем…

Пустая квартира встретила хозяев строгим порядком прибранного утром помещения. Людмила Петровна защелкала выключателями, выгоняя ночь за окно, на улицу. Обычно это делал Евгений Иванович. Но сегодня он, изменив своему правилу, прошел на балкон. Хотелось побыть одному, обдумать то, что случилось…

Внизу, насколько хватало глаз, расплеснулось широкое, мерцающее огнями озеро ночного города. Оно поглотило знакомые улицы и дома, бесследно растворило в себе сады и парки.

Сейчас это был чужой, незнакомый мир, населенный только огнями и звуками, странными, неясными, беспокойными.

Евгений Иванович не любил ночь. Не любил её неопределенность и таинственность, не любил её почти осязаемую черноту. Она лишала твердой почвы его убеждения, ясные и неопровержимые днем, будоражила память, вызывая неприятные, ненужные воспоминания, рождала чувство непонятной вины. Теперь он отчетливо понял, что это была за «вина», и, поняв, испугался.