— Ты куда? — поймал его за плечо Евгений Иванович, когда Женька с планером хотел выйти из беседки. — Иди сюда, знаменитый Ж. Сергеев! — и он свободной рукой обнял мальчика.

Он неудобно привалился плечом. Мешал планер, мешали Женькины руки, крепко обнимающие отца, мешало чувство какой-то обиды и стыда за то, что его сейчас пожалели и потому обняли…

Голосисто и тягуче запел горн.

— Пап, нам обедать пора, — сказала Женька-два. — Ты подождешь? — она просительно заглянула отцу в глаза.

— Разумеется, сеньорита, — почтительно-серьезно поклонился Евгений Иванович и добавил, обращаясь к мальчику. — Нам ведь еще предстоит провести летные испытания? Верно?

Тот молча кивнул. Возникшая с приходом Женьки-два неловкость не проходила.

— Ну, топайте, — легонько подтолкнул детей Евгений Иванович.

Они убежали, взявшись за руки. А он, присев на край стола, закурил. Как все трудно, непросто… Он думал, что придет к Женьке и скажет: «Принимай отца, сын!» или что-нибудь другое, такое же ясное и понятное. И не сказал, не смог. Он обнаружил, что боится этого мальчугана, чужого и близкого одновременно. Он не знал, как говорить с этим серьезным маленьким человеком, таким самостоятельным уже и гордым.

— Женя, ты?! — в голубом проеме беседки стояла недоумевающая Людмила Петровна.

Некоторое время они растерянно смотрели друг на друга. Евгений Иванович вскочил, зачем-то спрятал сигарету за спину, торопливо заговорил:

— Понимаешь, полет отменили… Грозовой фронт на трассе… Я лечу вечером.

Людмила Петровна молчала. Он стоял перед ней, как нашкодивший школьник, и оправдывался, и конечно, лгал.

«Зачем он это делает?» — вяло подумала она и, опустившись на скамейку, заплакала. Все напряжение последних часов, вся тяжесть и боль, так внезапно навалившихся на неё и не отпускавших ни на минуту, прорвались вдруг слезами.

— Перестань, Люся!.. Что ты!.. Сейчас придут дети, увидят, — Евгений Иванович понимал, что ей нужны сейчас не слова, но чувство обиды на жену, её недоверие и нежелание понять лишали слова смысла и делали их непроизносимыми для него.

Людмила Петровна плакала, но слезы не приносили облегчения. Только боль переместилась в глаза, и, казалось, невозможно оторвать от них руки, не причинив еще большую боль.

5.

Не допив кофе с молоком, не дожидаясь, когда построится отряд, Женька-два, прискакивая на одной ноге, неслась из столовой. Еще издали она увидела, что отец не один. «Ой, мамочка приехала!» — подбежав ближе, обрадовалась она.

Женька свернула с дорожки и через заросли акации пробралась к самой беседке. Там, в зеленой стене, была проделана лазейка, и она собиралась проникнуть через неё внутрь. Женька представила лица родителей, когда она «свалится им на голову», и хихикнула. Вдруг она услышала голос матери, прерывающийся, гневный:

— Я ненавижу эту женщину, ненавижу!.. До чего дошло: унижаешься, обманываешь!.. Врешь, как мальчишка!

— Люся, перестань! — отец говорил тихо и виновато.

— Кто тебе этот мальчик?! Этот Женя Сергеев? Он чужой тебе, понимаешь, чужой!

— Он мой сын…

— Что ты знаешь о нем? Откуда он?.. Подумаешь, фотография! Мало ли, где мальчишка её взял! — голос матери больше не дрожал, стал неприятным и резким. — Выдумал себе отца и в доказательство фотографию, первую попавшуюся, ребятишкам показывает. И сам поверил в свою фантазию…

— Он мой сын! — повторил отец.

— А мудрая твоя Лиля, — мать почти кричала, — подыгрывает ему, подарки возит из экспедиции, собак, белок разных. Вместо того, чтобы правду ребенку рассказать!

— Какую правду?! — голос отца тоже стал резким. — Какую?! Что я — негодяй и подлец?.. Бросил сына до его рождения? Обманул его мать?.. Что ни разу не написал, не узнал, хотя должен был, должен!..

— Хороших не бросают!

— Замолчи, прошу!

Женьке стало страшно: она никогда не слышала, чтобы мать и отец так разговаривали. Она не могла понять, с чего это вдруг папа называет Женьку-раз сыном?..

Снова заговорила мама, на этот раз жалобно и горько:

— Женюшка так привязана к тебе… Не может дождаться тебя из рейса… А ваши музыкальные вечера, лыжи, лес?.. Как представлю, что всему может придти конец, сердце останавливается!

Женька заморгала часто-часто, на глаза навернулись слезы.

— Перестань! — голос отца прозвучал устало. Запахло дымом: он закурил. — Людмила, уезжай! Дети не должны видеть тебя в таком состоянии.

— Я одна не поеду.

— Хорошо, поедем вместе, — отец говорил терпеливо, так, как разговаривал обычно с ней, Женькой, когда она капризничала.

Девочка услышала, как простучали каблучки матери по деревянному полу беседки, а потом мягко зашелестела трава.

Она выскочила из укрытия.

— Мама! Мама! Подождите, я — с вами!

Людмила Петровна вздрогнула, испуганно взглянула на мужа. Женька подбежала и, заглядывая то одному, то другому в глаза, заговорила, захлебываясь словами от бега и волнения:

— Ну, папочка! Ну, мамочка! Ну, пожалуйста! Я поеду с вами! Я не останусь! Я поеду!

— Что еще за фокусы? — нахмурился Евгений Иванович.

Женька стояла, опустив голову, медленно закручивая в трубочку и распуская подол платья.

— Доченька, что случилось? До конца сезона всего неделя, — Людмила Петровна освободила платье из рук дочери и слегка притянула её к себе.

Женька вдруг обняла её за шею, прижалась и прошептала, едва размыкая губы:

— Я слышала… Я знаю… Не оставляйте меня, я не хочу!..

Людмила Петровна молчала, и девочка, почувствовав в этом молчании растерянность матери, снова начала просить, обращаясь теперь только к ней.

— Мы не отпустим его, не отдадим! Вот увидишь! Мы вместе… Он хороший, самый лучший! Папа любит нас!

— Что ты, родная моя, успокойся! Никто не собирается его отнимать!

— Хватит, — шагнул к ним Евгений Иванович. Он решительно отставил дочь в сторону. — Ты останешься здесь столько, сколько нужно. Поняла?.. Людмила, пошли!

— Мама! — Женька рванулась к матери, но, словно споткнувшись о взгляд отца, остановилась. Она поняла, что просить бесполезно, что её оставляют, и оставляет отец, и что он, может быть, уже не любит её, Женьку, и уезжает сейчас навсегда… Девочка закрылась локтем и заревела.

— Доченька, папа улетает. Мы приедем завтра, — попыталась успокоить Людмила Петровна. — Все будет хорошо, поверь!

Женька вдруг сорвалась с места и, крича: «Не хочу! Не хочу! Не хочу!» побежала назад.

— Евгений, её нужно взять с собой. Она что-нибудь натворит, вот увидишь.

— Да, пожалуй… Но мне, в самом деле, нужно в аэропорт.

— Тогда поезжай один, а я заберу Женьку.

— Только обещай ничего не предпринимать без меня!

— Боишься? — усмехнулась Людмила Петровна.

— Обещай!

— Я думала, ты доверяешь мне больше…

6.

Женька-раз увидел её издали. Девочка бежала, размазывая по лицу слезы. «Опять подралась, наверное, за подмогой бежит», — он торопливо захлопнул книжку.

— Кто тебя?

— Кто тебя-а, — передразнила Женька. — А ты не знаешь? Тихоня очкастый! У-у, ненавижу!

— Ты что, ты что?..

— Ничто! Думаешь, не знаю? Думаешь, я такая дурочка? Ишь, какой! «Будем дружить, будем дружить…», а сам папу моего отнять хочешь?! Только — вот тебе! — и под носом мальчугана покрутилась крепко сложенная фига. — Не отдам папу! Не отдам!.. И твоей противной Лильке не отдам!.. Чего захотели…

Женька-раз стоял, ничего не понимая. Такой он никогда её не видел. Девочка плакала и наскакивала на него и даже топала ногами. Потом вдруг затихла, лицо её сморщилось, и она сказала почти своим обычным голосом:

— Я все знаю. Мы с тобой родные брат и сестра. И папа у нас один, только мамы разные. И не ври, что ничего не знаешь! У тебя фотография есть… Это вы все меня обманывали, а сами знали…

Женька села на траву и уткнулась лицом в колени.

— Я люблю папу, и всегда была с ним! А ты не жил с нами ни разу!