— Ты погуляй один, сын! — попросил папа. — Понимаешь, вроде что-то наклюнулось. Надо проверить. А?.. Погуляешь?

— Ладно, — Сережа опустил голову, стараясь изо всех сил сдержать предательские слезы, которые уже щипали глаза.

— Только в лужи не лезь, — обрадовался папа. Он провел ладонью по жесткой щетке волос сына, отдернул руку, словно укололся. Но знакомая шутка на этот раз не рассмешила мальчика. — Оденься потеплее. Рукавички, знаешь, где лежат?

— Знаю. Мама показывала.

Сережа одевается медленно, быстро он еще не научился. Он натянул теплые брючки, но застроченные «стрелки» почему-то оказались сзади. Черный свитер одевался легко. Мальчик втискивается в него головой и на секунду замирает. Он воображает, что это — пещера, подземелье, откуда только три выхода: главный — шире и короче, — для головы, и два длинных, узких тесных коридора — для рук. Главное, их не перепутать. Сережка дожидается, пока глаза начинают различать тонкие лучики, которые пробиваются сквозь мелкие щелки «породы», и осторожно двигается вперед. Вот и конец пути. Яркий свет он ощущает обеими макушками, и торопится освободить глаза, нос и подбородок. Руки тоже благополучно одолели свои проходы.

Шапка надевается совсем просто: ухо — на ухо, и узелок — под подбородком.

Пуговицы на пальто поддаются с трудом. Они упираются, увертываются, и мальчик никак не может накинуть на них петли. Наконец, он справляется с двумя и решает, что этого вполне достаточно…

***

Сережа идет по «своей» улице, по длинному, потемневшему от времени, выщербленному тротуару, из-под которого выбивается буйная трава. Сейчас осень, и трава начала желтеть и жухнуть.

«Топ-топ», — стучат Сережкины сапожки. «Топ-топ»… — гулко отзываются старые доски. Он знает их все наперечет, знает, на каких можно покачаться, а где проржавевшие гвозди вскоре выскочат из своих насиженных гнезд и освободят новые прекрасные качели.

Мальчик идет и зорко присматривается. Вот здесь, возле древнего почерневшего пня, любит спать Кузя, поросенок Марии Петровны, хозяйки дома, где они сейчас живут. Обычно Сережка приносит ему корочку хлеба и чешет прутиком за ухом. Кузя благодарно стонет и закрывает от удовольствия глаза. Но сегодня поросенка нет. Наверное, не дождался или замерз, и его загнали в теплую стайку.

Сережа топает вдоль забора дровяного склада. Тут летом густо растут ромашки. Сейчас они почти исчезли, а у тех, которые уцелели, вид жалкий: белоснежные и гладкие еще недавно лепестки почернели, скособочились, зеленые резные листья высохли. Пропали незабудки и розовая кашка. Остались у забора одни желтые мелкие цветочки. Их почему-то называют «куриная слепота» и все презирают, а Сереже они нравятся! Игрушечные словно лакированные ярко–желтые чашечки — целый сервиз! — крепко сидят на стеблях и не собираются увядать. Мальчик спрыгивает с тротуара и срывает несколько штук — вот и букет маме! А огоньки так и остались в лесу, что ж, им сегодня повезло!..

Сережа доходит до конца тротуара, дальше — длинная лестница с площадками. Она полого спускается вниз, не спеша, к широкому шоссе. Мальчик любит стоять здесь: сверху хорошо видны дорога, которая лентой обвивает озеро, и столбы-фонари, установленные вдоль нее. Отсюда в окружении этих крючков-фонарей озеро напоминает Сереже мамину брошь из горного хрусталя — драгоценный камень в фигурной оправе. За озером, на той стороне, высятся многоэтажки — белые, розовые, голубые. И хоть папа и говорит, что их город «типовой», Сережа уверен, что он самый прекрасный, потому что там все молодое: и сады, и люди, и дома. И Сережка ждет, не дождется, когда он с родителями переберется туда. А пока они живут на этой стороне, у Марии Петровны в ее старом деревянном доме. Окна в нем такие маленькие и низкие, что Сережа свободно может в них заглянуть, если встанет на цыпочки.

Сейчас здесь многие живут, но скоро, очень скоро бело-розовый город вырастет, и все уедут туда. А на месте поселка, будут строить металлургический завод, самый большой в этом крае. Так сказал Сереже папа. Работы хватит всем. Да и теперь никто без дела не сидит. Вот и Сережа будет выполнять очень важное задание, которое ему дал Иван Степанович, тот самый человек, который вчера в автобусе ему подмигнул.

…С Иваном Степановичем Сережа познакомился неделю назад. Была суббота, мама готовила ужин, а папа со своим другом Собакиным слушали по радио футбол на первенство мира, поэтому Сережу выпустили гулять одного. Его внимание привлекла странная машина. Похожа на грузовую, только вместо кузова — платформа с вертикальными рельсами возле кабины. И по ним взад-вперед ездит «люлька» — площадка с перилами, а на ней — люди: один старый, с лохматыми бровями и усами «веником», другой молодой, без усов, а кепка задом–наперед одета. Машина стояла у столба, и люди на площадке о чем-то переговаривались, поглядывая на фонарь.

Сережа подошел ближе. Дядька с усами его заметил и спросил:

— Интересуешься?..

Сережа кивнул.

— Тебя как звать, малец?

— Сергей, — споткнувшись на букве «Р», ответил он.

— А — по батюшке?

— По папе? — уточнил мальчик. — Валентинович.

— Ага! Сергей Валентинович. Уважительное имя. А меня — Иван Степанович. А это — мой помощник Василий.

— Очень приятно, — Сережа слышал, что именно так говорила мама, когда знакомилась с кем-нибудь. — А что вы делаете? — осмелев, спросил он.

— Дрова рубим! — захохотал Василий. Он был быстрый, шумный, с ослепительной улыбкой.

Сережка улыбнулся, шутки он и сам любил.

— Иди к нам, — позвал Иван Степанович. — Васька, подсади Валентиныча.

Сережа не успел опомниться, как очутился в люльке.

— Покатаемся? — спросил Василий и крикнул шоферу. — Поехали!

Площадка поползла вверх. Сереже было жутковато, но мальчик изо всех сил старался не показать, что боится.

— Держись за перила. Ничего такого, не стесняйся, — подбодрил Иван Степанович. — Будя! — крикнул он шоферу.

Люлька остановилась, и Сережа увидел прямо перед собой фонарь. Вблизи он казался громадным пауком, висящим на крючке. Один глаз его матово отливал перламутром, а вторая глазница была пуста.

— Вот сейчас вставим ему второй глаз… — Василий зацепился крючком-«кошкой» за столб и подобрался к самому «пауку». — Валентиныч, подай отвертку!

Мальчик не ожидал, что Василий обратится к нему, и засуетился.

— В ящике, видишь?..

Сережа протянул Василию длинную на толстой наборной ручке отвертку, и тот, перегнувшись, ловко подхватил ее.

— А теперь — пассатижи.

— Да вон, на крокодила похожи, — подсказал Иван Степанович, видя, что мальчик не знает, какой из инструментов выбрать.

Иван Степанович держал огромный перламутровый колпак, а его помощник споро закручивал гайки.

— Ну вот, и вся любовь! — весело сверкнул зубами Василий. — С двумя-то глазами лучше. Правильно говорю, Валентиныч?

— Правильно, — засмеялся Сережка.

— Майна! — крикнул Иван Степанович шоферу, и площадка поехала вниз. — Понравилось? — спросил он мальчика. — Скоро и здесь будет светло. Не сегодня–завтра закончим, и подключим.

— А кто будет включать? — робко задал вопрос Сережа.

— Да хоть бы ты! Хочешь? — лукаво сощурился Василий.

— Хочу, — ответил Сережка, и сердце его застучало часто-часто. — А как?

— Запросто. Увидишь, как Иван Степанович зажжет фонари в городе, так и давай команду.

— А что говорить?

— Ну, придумай сам. Чем короче, тем лучше.

Они вставили еще несколько «глаз» фонарям, и, прощаясь, Иван Степанович крепко сжал плечо Сереже:

— Спасибо, Валентиныч, за помощь.

А Василий напомнил:

— Значит, договорились?.. Степаныч — там, за озером, а ты — здесь.

— Договорились, — серьезно ответил Сережа и тоже крепко тряхнул протянутую руку.

— Завтра вечером, как стемнеет, — пробное включение! — услышал мальчик. — Не забудь!..

Машина умчалась, а Сережка потопал домой.