– Ммм, мне это не нравится. Позвони, как закончишь, и я тебя заберу.

– Ну, Глеб.

– Или я могу просто подождать тебя в машине у входа, пока ты не выйдешь, – он усмехается и смывает с меня пену.

– Тебе работать надо, – бормочу я, выключая воду и отжимая волосы.

– Они и без меня справятся, – смеется он.

Открыв дверцу, Глеб стаскивает большое полотенце с вешалки и вытирает меня. Затем, сам наспех вытирается и хватает трусы из корзины с постиранным бельем. Я делаю то же самое, и поворачиваюсь к нему спиной, когда надеваю лямки бюстгальтера:

– Застегни.

Его пальцы неловко справляются с крючками, а я не могу сдержаться от смешка:

– Ты расстегиваешь лифчик за секунду, но застегиваешь добрых полминуты. Парадокс.

– Ну, такой уж я, – улыбнувшись, он снова целует меня – на этот раз в лоб.

Я на скорую руку делаю бутерброды и завариваю крепкий черный чай – кофеину мы решили дать бой, после того, как врач посоветовал Глебу поберечь сердце. Мне хватило одной поездки с ним на скорой тогда, несколько лет назад, так что теперь вместо терпкого напитка мы бодримся почти что чифирем. Один раз в день можно.

– Я кое–что вспомнил, – Глеб делает глоток и поднимает глаза на меня, – В детстве я жил на Ярвеотса, наши дома стояли квадратом и внутри была площадка. Типовые девятиэтажки и типовая детская площадка советских времён – лазилки, большие покрышки от трактора, окрашенные яркой краской, песочница… И сирень. Кусты сирени росли вокруг.

Была одна девчонка из соседнего дома – младше меня лет на пять, может чуть больше. Она редко появлялась во дворе – краем уха слышал, что её мать то ли актриса театра, то ли балерина – постоянно на гастролях и девчушку таскает с собой. Я смутно помню лицо той соседской девочки, видел мельком и всего пару раз, но однажды мы столкнулись. Был то ли май, то ли июнь – не помню точно; и на кустах расцвели пышные светло–розовые ветви. Запах стоял во дворе сладкий, приторный. Я вышел во двор, чтобы покататься на велосипеде, и увидел её.

Она тянулась к высоким веткам, стоя на цыпочках, но не дотягивала ростом. Подпрыгивала, пытаясь ухватиться за листья, но ничего не выходило. Мне тогда было лет девять–десять, а она ну совсем ещё мелкая, но такая упёртая. Я подъехал к кусту, слез с велика и положил его на бордюр, звонок на ручке громко звякнул. Подошёл к девочке и потянул первую ветку, до которой мог достать. Сорвал с неё все соцветия, и протянул их ей.

«Шпашибо, – прошепелявила она, – Я люблю ширень».

Глеб замолчал, а мои щёки зажгло так сильно, словно я вошла в парилку. Моргнув, я посмотрела на него и нахмурила брови.

– Что было потом? – просипела я не своим голосом.

– Потом мои родители купили дом, – он пожал плечами, – И мы переехали. В тот двор я не возвращался – перевели в другую школу. Элитную, – он задумчиво хмыкнул и опустил взгляд на свои ладони.

– Зачем ты мне это рассказал?

– Просто вспомнил. Мы с той девчонкой нашли два бутона с пятью лепестками и загадалижелание, – Глеб поднял чашку и поднес ее к губам.

– Не говори, а то не сбудется, – быстро сказала я, отвернувшись.

И отпила своего чая, спрятав улыбку за краями чашки.

– Я люблю тебя, Саби, – прошептал он.

– Я тоже тебя люблю.

ВСЁ

[1] L’One – Помни меня