— Вы артисты?

— Что?.. Почему ты так решил? — изумились они.

— А вон она сказала, — и он показал пальцем на девочку в синем сарафанчике. — Они, говорит, ре… репетируют.

Девочка потупилась и спряталась за подруг.

— У нас здесь кино снимали. В городском саду. Тоже носились сломя голову. Им скажут: «Начали!» — они и хохочут, как ненормальные!

Детишки подступили ближе.

— Нет, мы не артисты, — разочаровала их Нина. — Ну, как вам тут живется?

— А чо?.. Купаемся, — ответил за всех исцарапанный. Его интерес к ним сник, и он спросил уже просто так, от нечего делать: — Чемодан-то зачем таскаете?

— А ну, мелкота, все сюда! Получайте угощение! — сев на траву, Костя достал из чемодана коробку соломки. — Берите, берите!

— А чо это? Разве едят?

— Конечно, едят, — разъяснила девочка в синем сарафанчике. — Вы из Москвы приехали?

— Угадала.

Ребята дружно хрустели соломкой, изучая ее на вкус, переговаривались мимикой: «Ну, как?» «Не так, чтобы очень, но жевать можно…»

Прервав молчание, исцарапанный спросил Костю, ловко подвинувшись к нему на руках, как это делают ползунки:

— А вы там видели, как спутников запускают? С Красной площади, да?

— Не-ет… с чего ты это взял? Их запускают в безлюдном месте. Температура-то термическая. Еще повыше! В городе это делать нельзя.

— А почему все собак запущают? Легче они, да? Ведь можно и человека нетяжелого подобрать.

За вопросом скрывалось что-то затаенное.

— Подобрать-то можно… — ответил Костя, с хитрецой глядя в серые глаза мальчишки. — Да где такого взять? Надо, чтоб сам пожелал — это раз. И чтоб храбрости у него было не меньше, чем у взрослого, — это два. Тебе кто щеку-то раскровенил?

— Никто, — коротко буркнул мальчишка и, не по-доброму, с предостережением взглянув на своих товарищей, побрел по берегу. Но стоило ему отойти несколько шагов, как те засмеялись.

— Ха-ха-ха! — передразнил он их и пошел быстрее.

— Он вчера храбрость испытывал! Будет ли голова кружиться, если его… — давясь смехом, рассказывала девочка в сарафанчике. — Залез в бочку да и в овраг! Уж так его мчало — даже бочка не выдержала! Обручи соскочили!

— Мы прибежали, а он в беспамятстве лежит!

— Эй вы! Айда! — крикнул мальчишка издали — уже весело, явно что-то замыслив, и все прыснули к нему наперегонки.

— Вожак, — ласково сказал Костя, глядя им вслед.

Нина сидела на траве, положив подбородок на коленки и слабо покачиваясь.

— О чем думаешь?

— А так… интересно. Ведь вот есть уже этот человек, который туда… — указала глазами на небо. — Ходит, смеется, самый обыкновенный. А кто он? Случайный, или?.. Случайный в том смысле, что по здоровью подошел, астрономию знает. Или это будет такой, который сызмальства мечтал об этом? Начитался Жюль Верна, Циолковского! И тоже в бочке в овраг скатывался!

— Не случайный, — убежденно произнес Костя. — Ничего стоящего случайными людьми не делается.

Прерывисто-зычный гудок из-под берега, уплотняя воздух, заглушая все прочие звуки, прокатился по реке.

— Поплывем к нашим на пароходе! — предложил Костя. — Разве пароходом можно?

— Наше село от пристани в километре.

— А нас там не встретят так же?

— Ну, вот еще… Там я хозяин!

— Ого!

— Не сидеть же нам здесь?

— Так поехали! — согласилась Нина, вскакивая с земли. Ей сейчас, пожалуй, было безразлично, куда ехать, где быть — только бы вместе!

Глубоким логом, по проложенной по его дну дороге, они спустились к пристани, чтобы узнать, когда отправляется пароход.

До отплытия оставалось три часа.

— Костя, мне придется сходить домой.

— Зачем?

— А вещи?.. Ведь все мое в том чемодане. Надо собраться… Тебе не хочется меня отпускать?

— Не хочется, — откровенно сознался он.

— Да ты не бойся…

— Я провожу тебя.

— Хорошо. Но домой лучше не заходи… Что ты ему сказал?

— Кому?

— Отцу. В самый последний момент.

— По-моему, ничего.

— Ну, как же… я прекрасно помню выражение его глаз, когда ты…

— Убей — не помню. Что-то крикнул, верно.

— Это все потому, что мы точно посходили с ума. У меня до сих пор болит голова…

Назад шли не спеша, останавливались у газетных витрин, читали афиши.

— Ну, вот… — грустно произнесла Нина. — Рушатся мои планы… Я хотела тебе показать весь город, сводить в театр, в парк… А что, если нам на день-два остановиться у Маргариты Алексеевны? У нее две комнатки. Одна, правда, крошечная. Зайдем? Это рядом, почти по пути.

— Нет, — запротестовал Костя. — Лучше поедем. И потом… мне твоя учительница показалась какой-то странной.

— Да! Представь! Убежала почему-то…

Костя помедлил, что-то обдумывая.

— Скажи, а какие отношения у нее с твоим отцом?

— Отношения?.. Да никакие!

— Почему же они вместе тебя встречали?

— Вместе? Ты что-то путаешь.

— Они стояли рядом, когда поезд подошел к перрону.

— Костя, не фантазируй! Она же стояла от него далеко!

— Это потом. Правильно — далеко! Он побежал за вагоном, а она поотстала. Тебе из-за проводницы не видно было, а я… Стой-стой! Слушай дальше! Если бы они были не вместе, то почему она не поздоровалась с ним, когда подошла? Если бы встречала кого-то, то почему уехала с нами, так никого и не встретив?

— Действительно…

— В машине нервничала, и вообще… А когда побежала, он назвал ее Ритой.

— Ритой?

Нина рассмеялась, глядя на Костю, как на выдумщика.

— Назвал! — упрямо стоял на своем Костя. — Он сказал «Рита» и поправился: «Маргарита Алексеевна!»

— Тогда он просто оговорился.

— Возможно.

— Ну какие у них могут быть отношения? Что ты имеешь в виду?.. Я же тебе рассказывала, у них была неприязнь друг к другу. Из-за меня. Потом… он сделал ей операцию. Ну… несколько раз передавал мне от нее приветы. А ты что об этом думаешь?

— Да ничего.

Все сказанное Костей Нина никак не принимала: ну, не поздоровался, ну, оговорился… Но одно наблюдение — свое личное — ее поразило: отец в момент встречи был какой-то щеголевато-ловкий, будто помолодевший. Возможно, это шло от нового костюма и лакированных туфель?.. Прежде он не очень-то любил наряжаться, бывало, и на работу, и в гости — все в одном, а тут и накрахмаленная рубашка, и свежий галстук. И усы подправлены, и волосы — колючие, торчащие — вдруг мягким зачесом легли на бок. В какой-то миг — это ощущение ей очень запомнилось — она восприняла его на перроне не просто как отца, а как мужчину, довольно-таки эффектного, пожившего, но еще не утратившего способность нравиться женщинам. Это ощущение тотчас же переросло в гордость за своего отца: «Вот он у меня какой!» — и она больше об этом уже не думала, но теперь он снова стоял у нее перед глазами.

«А что, если я престо плохо знаю его?..»

Сколько раз Нина птицей взлетала на это крыльцо — возвращаясь из школы, из пионерского лагеря, — наперед зная, что ее ждет за дверью, а теперь шагнула на его каменные ступени со страхом.

— Я буду здесь, — шепнул Костя, подбадривая и как бы касаясь ее на расстоянии протянутой вслед рукой.

В жизни Дмитрия Антоновича редки были случаи, когда он терялся, позволял застигнуть себя врасплох, обычно он наперед предвидел худшее, каждый будущий день представлялся ему в нескольких вариантах, и он всегда выбирал самый каверзный. Это вооружало его твердостью, терпением. Но сегодняшнее столкновение настолько вышибло его из привычной колеи, что он некоторое время метался по квартире, напоминая человека, которому надо срочно ехать на вокзал, а билет куда-то пропал, вещи не собраны и, в довершение всего, дверь снаружи заперта, не выйдешь.

Догнать дочь?.. Но он не может взять свои слова обратно, чувствуя себя во всем правым, а унижаться, хитрить — это не в его характере. Пойти к Маргарите Алексеевне и посоветоваться?.. Последнее время у него стало входить в привычку делиться с ней своими затруднениями, Но навряд ли она чем поможет ему сейчас. Ей самой нужна помощь.

«Так мне и надо! Ах, началась счастливая полоса в жизни! Можно и рот разинуть!.. Вот булыжник тебе и влетел!.. Ну как я мог довериться и выпустить ее из-под контроля два последних года?.. «Кожа, скальпели, трепанация…» А, черт! Как привязались ко мне эти идиотские слова!»

Позвонил телефон. Дмитрий Антонович поднял трубку и, едва приложив к уху, тотчас же бросил ее на рычажки. Звонил Андрей Олегович. Наверное, по делу, но он может спросить и о Нине. Солгать, что она еще не приехала, он не мог, а сказать — значит еще больше усложнить положение. А ведь могли так хорошо сидеть сейчас все за этим столом!..