- Нижнее белье, - бросаюсь к комоду и, роясь в верхнем ящике, постоянно гримасничаю при виде хлопковых трусиков и лифчиков. Должно же у меня что-то быть – пожалуйста, хоть что-нибудь, кроме хлопка!

После пятиминутного рассматривания каждой вещицы в ящике с нижним бельем, выясняю, что я, фактически, хлопковая девочка, без всяких кружев или шелка. Я ведь знала это, просто надеялась, что, возможно, какой-нибудь сексуальный комплект волшебным образом появится в ящике комода, спасая меня от унижения. Я ошибалась, но поскольку мне нужно сделать еще кое-что, то я надеваю простые хлопковые трусики и подходящий к ним банальный лифчик, перед тем как высушить волосы, слегка припудрить лицо и подрумянить щеки.

И вот я стою и смотрю на свой рюкзак, задаваясь вопросом, что мне нужно взять с собой. У меня нет чулок или туфель на шпильках, или чего-то хоть отдаленно сексуального. О чем я думала? О чем он думал? Сажусь на край кровати и закрываю руками лицо, тяжелые волосы спадают на колени. Мне лучше остаться здесь и надеяться, что ему надоест ждать и он уедет, потому как эта идея теперь не кажется такой уж удачной. Фактически, это самая глупая из всех моих затей, и я, счастливая от такого вывода, прячусь под покрывало и зарываюсь лицом в подушку.

Он богат, он великолепен, он совершенен, если только чуть-чуть высокомерен, и он хочет меня на двадцать четыре часа? Ему надо проверить голову. Эти мысли мучают меня, пока я прячусь от мира под одеялом, и я не прихожу к идеально правильному заключению. У него, должно быть, есть толпы поклонниц, ежедневно падающих к его ногам – черт, я уже видела одну из них – и они, должно быть, увешаны драгоценностями, дизайнерскими сумочками и туфлями, которые стоят дороже, чем моя месячная зарплата. Может, он хочет попробовать что-то другое, такую, как я – обычную официантку, которая разносит кофе и повсюду разбрасывает подносы с дорогим шампанским. Глубже зарываюсь в подушку и бормочу:

- Глупая, глупая, глупая девчонка.

- Нет, не глупая.

Я вытягиваюсь, как струна, и вижу его, сидящего в кресле в углу моей комнаты, ноги скрещены, рука на подлокотнике, подбородок упирается в ладонь.

- Какого черта? – Я вскакиваю и бегу к двери спальни, распахивая ее, чтобы проверить, нет ли там старых ушей, прижавшихся к дереву. Ничего, только от этого не легче. Нан, должно быть, впустила его. – Как ты здесь оказался? – Я захлопываю дверь и вздрагиваю, когда по дому разносится шум.

А он нет, даже не шевелится. Он идеально собран, ни капли не впечатленный моим раздраженным состоянием.

- Твоей бабушке следует относиться к безопасности чуть более серьезно, - он медленно проводит указательным пальцем по щетинистому подбородку, взглядом неторопливо прогуливается по моему телу.

Только сейчас осознаю, что стою в нижнем белье, инстинктивно скрещиваю на груди руки, тщетно пытаясь скрыться от его блуждающих глаз. Я в еще большем ужасе, когда он прикусывает губу, в его глазах вспыхивают искры, когда он смотрит в мои глаза.

- Лучше бы тебе перестать скромничать, Ливи, – он встает и небрежно подходит ко мне, пряча руки в карманах серых брюк. Его грудь сталкивается с моей, глаза смотрят вниз на меня, он не касается меня руками, но совершенно точно касается всем остальным. – Хотя, с другой стороны, мне очень даже нравится твоя застенчивость.

Меня трясет – физически трясет, и никакие ободряющие слова это не остановят. Хочу казаться уверенной, безразличной и безрассудной, но не знаю, с чего начать. Может, скромное нижнее белье – подходящий вариант.

Он наклоняется, задерживая лицо на уровне моих опущенных глаз, и заправляет мои спадающие волосы за плечи, убирая их с лица. Поднимая глаза, совсем немного, тут же встречаю его взгляд.

- Мои двадцать четыре часа не начнутся до тех пор, пока ты не окажешься в моей постели.

Чувствую, как мои брови окончательно нахмурились:

- Ты действительно собираешься вести отсчет? – Спрашиваю, и мне интересно, включит ли он секундомер.

- Ну, – одна его рука отпускает мои волосы, и он смотрит вниз на дорогие часы. – Сейчас шесть тридцать. К тому времени, как мы в час пик доберемся до окраины города, будет примерно семь тридцать. Завтра вечером около семи тридцати я должен быть на благотворительном вечере, так что я все идеально просчитал.

Да, он идеально все просчитал. Когда часы пробьют семь тридцать, меня выбросят на улицу? Я превращусь в тыкву? Я уже чувствую себя брошенной, а мы ведь даже еще не начали. Как же я тогда буду себя чувствовать завтра в семь тридцать? Как дешевка, вот как – брошенная, ничего не стоящая, подавленная и отвергнутая. Я открываю свой рот, собираясь попросить остановить эту жестокую сделку, но слышу шарканье престарелых ног, поднимающихся по лестнице.

- Вот блин, бабуля идет! – Руки ложатся на прикрытую костюмом грудь и толкают Миллера назад, в сторону встроенного шкафа. Я в панике, но все-таки могу оценить твердую грудь под своими ладонями. Это заставляет мой шаг сбиться, а сердце безумно подпрыгнуть. Смотрю на него.

- Хорошо себя чувствуешь? – Спрашивает он, руками проводя по моей спине и обвивая талию. Я задерживаю дыхание, а потом снова слышу шарканье. Это вырывает меня из сладострастного ощущения.

- Ты должен спрятаться.

Он недовольно фыркает, убирая с моей талии руки и отрывая от своей груди.

- Никуда я не буду прятаться.

- Миллер, пожалуйста, её удар хватит, если она застукает тебя здесь. – Чувствую себя такой глупой, заставляя его это делать, но не могу позволить бабушке увидеть его здесь. Знаю, у нее случится приступ, и знаю, это будет шок, но не обычный шок. Нет, Нан замрет на пару секунд, а потом устроит убийственную вечеринку. Я нервно, устало вздыхаю, забывая все свое смущение вместе с сожалением об отсутствии одежды на мне, и гляжу на него умоляюще. – Она будет волноваться, - восклицаю я. Она каждый день молит всевышнего о моем счастье.

Я теряю время. Слышу скрип половицы, когда Нан приближается к моей комнате.

– Пожалуйста! – Сутулю обнаженные плечи, принимая поражение. Я едва могу так поступить, устроить пожилой бабушке такой стресс. Жестоко было бы дать ей надежду абсолютно безосновательно. – Я больше ни о чем не попрошу, только, пожалуйста, не позволяй ей тебя увидеть.

Он сжимает губы в тонкую линию и слегка опускает голову, непослушная прядь его темных волос падает на лоб; не сказав ни слова, он оставляет меня и проходит по комнате, но не задерживается у шкафа, а заходит за длинные шторы. Мне его не видно, поэтому я не возражаю.

- Оливия Тейлор!

Я оборачиваюсь и вижу Нан в дверях, она осматривает мою комнату так, как будто знает, что я что-то скрываю.

- Что случилось? – Спрашиваю, мысленно ругая себя за ничтожный выбор слов. «Что случилось?» Я бы никогда так не спрашивала, на ее подозрительном лице написана та же самая мысль.

Она щурится, заставляя меня чувствовать себя еще более беззащитной.

- Тот мужчина…

- Какой мужчина? – Мне надо заткнуться и позволить ей сказать, не прерывая и вызывая лишнего подозрения.

- Тот мужчина в машине снаружи, - продолжает она, опуская ладонь на дверную ручку. – Твой начальник.