Открывавшиеся перспективы гнали Путилова вперед и вперед. Он расширял и совершенствовал производство, приглашал к себе лучших мастеровых и техников, брался за самые разнообразные заказы и неизменно выполнял их, получая баснословные прибыли. Процветая, он не обращался за помощью и посредничество: к банкам, которые, в свою очередь, упорно ждали, когда игнорирующий их заводчик споткнется. А это, по их расчетам, рано или поздно должно было произойти обязательно.

Но годы шли, а Путилов все креп: по путиловским рельсам катились путиловские паровозы и вагоны, на путиловских кораблях поднимали стволы путиловские орудия. В поэме «Современник» великий русский поэт Н.А. Некрасов представил Путилова в образе Ладьина:

А настоящий Путилов во всеуслышание заявил:

— Я хочу, чтобы какой-нибудь куль муки, погруженный в Саратове, выгружался прямо на океанский пароход.

В то время в Петербурге не было морского порта и сложилась парадоксальная практика: доставка грузов из Гамбурга в Кронштадт обходилась дешевле, чем из Кронштадта в Петербург. Предчувствуя неимоверную наживу, Путилов вознамерился построить большой петербургский порт с морским каналом и железной дорогой к нему.

— Петр Великий, — хвастливо говорил он, — прорубил окно в Европу, нам нужно открыть туда дверь.

Возведение этой двери его и при-хлопнуло: не ожидая правительственной субсидии, промышленник, не рассчитав и слишком рьяно взявшись за дело, не достроил ни порта, ни канала к нему. Он почти разорился на этом огромном предприятии. Тогда-то зашатавшемуся дельцу и пришли на помощь иностранные банки, в частности Немецко-Русский торговый и промышленный банк с главной конторой в Берлине. По настоянию последнего Путилов был вынужден создать в 1873 году Акционерное общество путиловских заводов. Практически это был конец самого Путилова, и в 1880 году он умер, накануне полного собственного банкротства.

Объединение же заводов его имени жило, и даже въедливый государственный контролер не смог бы точно установить, кем и как оно управлялось, кому, собственно, оно принадлежало и в чьих карманах оседали миллионные прибыли.

Ко времени, когда Крылов получил столь неожиданное предложение войти в состав правления, а затем и возглавить его, председателем ОПЗ был уже известный нам А.И. Путилов, не имеющий к основателю завода никакого родственного отношения. Обычно он, правда, этого не утверждал. Он же состоял главой Русско-Азиатского банка и многого-многого другого. Вокруг его темной и неряшливой фигуры, как жужелицы, крутились: Вахтер — представитель фирмы «Ф. Крупп», Ракус — посланник фирмы «Е. Шнейдер — Крезо», Верстрат — иностранный наблюдатель и вице-председатель Русско-Азиатского банка, а также Бишлягер, Дрейер, Панафи-дин, Шпан, Манус, выступающие в разных, а то и в нескольких ролях сразу. Особенно отличался многоликостью Манус, бывший передаточным звеном от Путилова к указанным особам и бирже.

Вторая околопутиловская группа состояла из банкира Лесина, главного юрисконсульта ОПЗ Гимбута, начальника конторы по делам рабочих и служащих Фортунато, главного бухгалтера Иогансона. К пей также очень тесно примыкал Манус, ибо занимал пост председателя ревизионной комиссии общества. Этот вездесущий Манус положительно был отражением самого Путилова в крупных и запутанных махинациях на заводах. А их было на чем затевать: с 1912 года по июль 1914 года в предприятия от казны было вложено 30 миллионов рублей. Кроме того, Государственный банк кредитовал под будущие поставки армии И миллионов рублей. В итоге за два года через основной путиловский банк прошло в два раза больше денег, чем оценивалось все имущество, накопленное заводом за 50 лет существования.

— Неплохой завод, — говорил старый знакомый Крылова генерал Маниковский, ставший в войну начальником ГАУ, — но, к сожалению, находится в цепких лапах банкиров. Банкиры думают о прибылях, а не о защите родины. Они слишком много торгуются. У них — баланс, актив-пассив, различные соображения, а мы — военные люди, и нам сейчас не до этого.

Не до этого — это понятно, но зачем было помощнику министра Беляеву говорить этим торгашам, чуть ли не умоляя их: «Любой ценой — снаряды…» Неужели не понятно, что те, к кому был обращен умоляющий призыв, сделают все наоборот. Вот они и повышают цепу, а чтобы не говорить об этом непатриотическом действии, выдумывают в объяснение всякие небылицы. Выжидая, набивают сейфы на поставках, которые не требуют ни ума, ни оснащенных заводов. Недаром молодые офицеры-артприемщики посмеиваются: «Портянку купил — поставил, разницу прикарманил, а пушку еще делать нужно».

Да дело, кажется, для них по только в том, чтобы сейфы набить па солдатских портянках да подштанниках — к торгашам по подступись: чуть что, так у них такие защитнички объявляются…

Того же, не будь к ночи помянутым, Мануса министр финансов Коковцев не утвердил членом Петербургского биржевого комитета, а что в результате вышло? Министру — отставку, а на его кресло послушного Путилову Барка посадили.

Подоплека министерской чехарды не была секретом в русском обществе, рассказал о ней н Крылов: «Зашел разговор о Григории Распутине или, в просторечии, «Гришке», про которого говорили, что он умел «заговаривать» кровь у страдавшего кровотечением наследника и потому пользовался неограниченным влиянием при царском дворе.

Яковлев (член Адмиралтейств-совета, адмирал. — В. Л.) рассказывал:

— Есть у меня приятель, член Государственного совета, прослуживший более пятидесяти лет по министерству внутренних дел, который говорил мне: «Приезжает ко мне один из полицеймейстеров» (у петербургского градоначальника было три помощника в чине генерал-майора, которые назывались полицеймейстерами). «Позвольте попросить совета опытности вашего высокопревосходительства. Переехал в мое полицеймейстерство, наняв квартиру на Гороховой, Григорий Ефимович, как вы полагаете, надо мне к нему явиться в мундире или вицмундире?»

— Да зачем вам вообще к нему являться?

— Помилуйте, если бы видели, какие кареты подъезжают, какие из них особы выходят, в каких орденах и лентах. Нет, уж лучше в мундире явлюсь.

Турцевич (тайный советник, заведующий эмеритальной кассой. — В. Л.) тогда рассказывал со слов Коковцева: «Ко мне навязывался Гришка и все хотел о чем-то переговорить, я отнекивался. Делаю доклад царю, он и говорит:

— Владимир Николаевич, с вами хотел бы переговорить Григорий Ефимович, назначьте ему время.

Высочайшее повеление! Назначил день и час приема и нарочно пригласил сенатора Мамонтова. Приехал Гришка, поздоровался, сел в кресло, начал бессодержательный разговор о здоровье, о погоде и пр., а затем говорит:

— Я, Владимир Николаевич, хотел с тобою (Гришка всем говорил «ты») по душам, а ты сенатора пригласил, ну, бог с тобой, прощевай.

На следующем докладе спрашивает меня царь:

— Что, у вас Григорий Ефимович был?

— Был.

— Какое произвел на вас впечатление?

— Варнак (сибирское слово, означающее каторжник).

— У вас свои знакомые, и у меня свои. Продолжайте доклад.

Этот доклад был последним. Через неделю я (Коковцев) получил отставку».

Отсюда не составит труда вывести: Путилов — Манус — Распутин. А статейки против Коковцева в «Новом времени»? Это просто так, для отвода глаз общественности, не говоря уж о том, что газета сама на полном содержании того же Путилова или, вернее, того, кто за ним стоит. Страшный вывод напрашивается сам по себе: чем больше раненых и пленных, то есть чем чаще русская армия терпит большие или маленькие поражения, тем выгоднее это путиловскому банку…

Негодованию Крылова не было предела: да пусть они вхожи хоть в самую преисподнюю, но камень в того, кто пройдет мимо шайки бандитов, посягающих на солдатскую кровь!