противника такое же представление, какое имеют о нем наши штабы,

какое имеем мы, бойцы, сидящие в передовой линии. А мы этого

противника не только не считали, но почти не видели в глаза.

Информация через

Ш

Посредство шпионов имеет под собой такую же почву, как статистика

об абортах и детоубийстве. Всякий шпион врет в зависимости от

оплаты его вранья.

Мы не отходили, а просто бежали, как стадо, бежали потому, что не

хотели умирать под огнем противника.

Мы остановились в такой местности, где никаких «заранее

приготовленных позиций» нет.. Сдешш возводим укрепления, роем

окопы, обливаясь потом.

Весна идет, цветы несет.

Солнце пригревает все жарче и жарче.

Черными лысинами пестрят поля. Пахнет вербой и прелой травой.

Снег посинел и разбух; по утрам он покрывается блестящей

ледяной корочкой и так аппетитно хрустит иод ногами.

В полдень с брустверов и с размякших стенок на дно окопа стекают

ручейки холодной мутно® воды, образуя в изломах глубокие лужи.

Местами вода наливается за голенища сапог.

— Лодки заказывать нужно, — шутят солдаты.

Многим выдали вместо сапог какие-то «американские» (с

московской «Трубы», вероятно) ботинки наподобие футбольных буц.

Ботинки промокают, подметки отваливаются. Солдаты клянут

изобретателя ботинок и часто вспоминают мать заведующего

снабжением дивизии.

Качество военной обуви действительно ниже всякой критики.

Промокшие онучи сушить негде. От нит преют и простывают ноги. В

холодные ночи «онучи пристывают к ногам.

112

Приделали к. котелкам черенки и целый день по очереди

отливаем щ окопов воду. Работаем до отупения, а вода как-будто

издевается над нами: все прибывает и 1грибывает; из каждой поры

земли сочится вода; стенки окопа наливаются пузырями'.'

Фельдфебель в шутку развал эти пузыри слезамр Марии Магдалины.

Всем понравилось, и название закрепилось.

Ночью заморозок стягивает поры земли, на стенках окопа

вырастают изящные гирлянды кристаллических со? сулек. Мы бросаем

котелки и беремся за винтовку. Открываем оживленную пальбу. Немцы

отвечают.

И каждую ночь я себя спрашиваю: какой толк в этой

бессмысленной стрельбе?

Но стрелять, очевидно, нужно. Мы разбрасываем еженощно на

ветер сотни тысяч патронов, и нас не только за. эго не ругают, но

поощряют.

О нашей идиотской стрельбе в «белый свет» непрерывно пишутся

ж пересылаются эстафеты, донесения, приказы, сводки, отчеты. В

бесчисленных штабах сидят на этом деле сотни людей.

Газеты и журнальчики, обозревая пашу стрельбу, говорят:

«В Н-ском направлении оживленная перестрелка».

Эх, господа дочтенные редакторы и журналисты! Если б вы только

знали, во что обходится России эта «оживленная перестрелка»? Ведь,

наверное, из каждого миллиона выпущенных пуль только одна

зацепит немца, да и то ротозея какого-нибудь.

Мысленно неревсжу расстрелянные за ночь пули на, хлеб, на утоль,

на мясо, на одежду, и эта арифметика повергает меня в отчаяннейший

пессимизм.

В*—В, Арамилев

113

Если так будет продолжаться несколько лет, вся Европа разорится.

Россия вылетит в трубу раньше всех. Мы разоряем себя с упорством

фанатика.

Грунт слабый, с большим процентом примеси песку. Солнце

безжалостно разрушает наши окопы. Ежедневно оползни, обвалы

стенок. Зшля превратилась в тесто, обильно снабженное дрожжами.

Удержать ее в новино- вешш трудно. Наши скрепы и подпорки

недостаточны. Нужны бревна, доски, ивовые плетни, сетки.

Леса под рукой нет.

За «деревом» ходим ежедневно в тыл, за двадцать километров.

Разбившись на десяти, взваливаем па плечи тяжелое восьмиметровое

бревно и, как муравьи, тащим его в свой окоп. Несем эту дьявольскую

ношу через непролазную грязь, через темень нахмурившейся ночи,

через лужи н ручьи полой воды.

Когда один из носильщиков спотыкается и падает, падают все

остальные. Скользкое бревно летит в грязь,

Печать подлеет с каждым днем все больше. Тошно читать

бесконечное вранье. В какой но-мер газеты ни заглянешь, каждый

русский воин —■ альтруист, христианин, герой, а каждый немец —

природный громила, варвар, дикарь и зверь.

Для фабрикации «немецких зверств» журнальные мудрецы уже

создали своего рода штамп: можно заранее знать, что будет в

завтрашнем номере «Нового Времени» или «Биржевки».

1Н

В одном -из последних журналов какой-то борзописец на

протяжении двух страниц расписывает прелести фронтовой бани. Вое в

порядке. Даже фотография солдатиков, моющихся в бане.

Солдатики улыбаются, хохочут под освежающими струями воды..

Не баня — салон красоты и гигиены! ■

А в действительности мы моемся где-нибудь в грязной речонке, в

луже, в землянке из котелка и делаем это раз в два—три месяца.

О существовании этих бань ни один солдат ничего не знает; никто

этих бань в глаза не видывал.

Сегодня ночью немцы устроили очередную потеху: их артиллерия

не давала нам спать. Воздух выл и стонал, как-будто тысячи ведьм

сорвались с цепи.

Под утро шальной снаряд упал в дверь земляпки первого

отделения нашего взвода.

Землянку разбросало. Шесть человек убито, десять ранено.

Раненых подобрали полковые санитары. Убигъгх мы отнесли в

заброшенный боковой ход сообщения, прозванный отростком слепой

кишки, л зарыли в песок. Зарыли без молитв, без шуток. Проделали это

так же безучастно и спокойно, как таскали бревна и мешки с песком.

Фельдфебель Табаджж, притаптывая свежий холмик на «братской

могиле», сухо говорит:

— Смерть схватила их неожиданно, легко.. Хорошая смерть! Дай

бог всякому из нас так умереть!

Кто-то неожиданно всхлипнул.

115

О чем? О погибшем безвременно друге? О брате? О завтрашней

своей гибели, может быть?

Табалюк не выносит слез. Какой же это, чорт возьми, солдат,

защитник веры, царя и отечества, ежели он нюни распустил, как баба!

Боевой дух потерян — все потеряно!

— Что, анафемы, разрюмились?! — шипит он в кучку насупившихся

стрелков. — Эко дело смерть! Вое там будем. От смерти, брат, не

отвертишься. Она те найдет везде. Все под одним богом ходим. Бог — он

захочет тебе кончину прописать, так и без войны пропишет: ляжешь

ночью на печь к бабе и навеки заснешь. Так-то, други милые.

Молча расходятся стрелки, точно боясь разбудить, потревожить.

Говорят вполголоса об отошедших на вечный покой."

Из всего отделения уцелел один Голубенко, который лежал в самом

дальнем углу землянки, накрывшись шинелью. Видит в этом какое-то

чудо.

В момент взрыва в землянке горел ночник, устроенный из

консервной банки. Играли в «козла».. И умерли, не доиграв партии..

«

Весна вступает в свои нрава. Разбухли почки.

Мягко голубеет бездонное небо. Жарче дышит земля.

На деревьях и кустах кое-где шелушится зеленая бахрома листвы.

Спиралями вьются звонкие жаворонки, высказывая полное

пренебрежение к войне.

Вечером от потеплевшей земли тянется к небу томная дымчатая

испарина.

П6

4 *

Го

Н л

а о

с с

т и

у с

п т

а о

ем , з

о а

к ж

азив

ы а

в ю

ается, м не

ы. ви

Над

и

н м

а ы

ш е

уч а п

с и

точ

ку г

с и

т .

яг и Б

в у

а гр

ю ы

тся ру

ев

з а

е л

р о

в в,

ы

ви

кад

вн

а е

лю

е щ

рии

я е

, с

б я

о с