Немцы подозрительно молчаливы, точно вымерли. Когда

противник молчит, в душе невольно нарастает тревога. Немцы,

конечно, чувствуют, чем пахнет сегодня в воздухе.

Наши истребители жужжат пропеллерами, пробираясь в сторону

противника.

Нам выдали по триста пятьдесят патронов, по две русских

гранаты-«бутылки».

Винтовки у всех вычищены и смазаны, как перед парадом. Ребра

штыков отсвечивают мертвенно-холодным лоснящимся блеском.

Отделенные сбились с ног, снаряжая нас. Наполняем баклага

кипяченой водой, пригоняем ранцы, метки. Вое должно быть на своем

месте, снаряжение не должно греметь и стеснять движений. '

■

т

Бойна это — охота, спорт. Но спор неблагодарный и опасный.

Перед наступлением в окопах глубокая тишина. Такая тишина

бывает в тюрьме перед казнью осужденного, если об этом знают вое

остальные заключенные.

*

Мы еще ночью мостами перерезали свои проволочные

заграждения и раздвинули рогатки для выхода в сторону немецких

окопов.

В три часа утра, когда смолкли на минуту пушки, переливаясь,

прозвенели слова команды.

Выскакиваем из окопов и, беспорядочно толкая друг друга, цепями

двигаемся в сторону противника.

Немцы откуда-то издалека обстреливают нас редким

«блуждающих!» ружейным и пулеметным огнем. Но этот огонь почти

не причиняет нам вреда.

Бежим вперед, не останавливаясь и не оглядываясь по сторонам,

низко пригибаясь к влажной бахроме росистой травы.

г

1

! ■

i

Ворвались в переднюю линию немецких окопов и оцепенели в

недоумении: окопы пусты!

Не хотят принимать атаку? Отходят без боя? Эти вопросы

вспыхивают в сознании, но отвечать на них некогда. Сзади наседают

новые цепи наших резервов.

И от центра к флангам несется энергичная команда:

—- Вперед!! Вперед! !

,

*

Во второй и в третьей линии неприятельских окопов также ни

одного немца.

122

Легкость победы радостно кружит головы и в то же время путает.

Вопросы, от которых каждый из нас отмахивался в первой линии,

в третьей снова встают во весь рост.

Не может быть, чтобы немцы отступили без всякого умысла?

Что у них на уме?

На что рассчитывают?

Но каждый инстинктивно чувствует, что стоит только на секунду

остановиться или повернуть назад, как затаившийся где-то в

земляных норах незримый сторожкий противник оскалится тысячами

смертей..

Через наши головы непрерывно бухает тяжелая и легкая

артиллерия.

Канонада постепенно1 усиливается.

Одни снаряды дают перелет, другие рвутся над нашими головами.

Бешено ревущая, сверкающая полоса огня и железа точно пологом

накрывает поле.

Густая полдневная мгла, содрогаясь от взрывов, шарахается

огромными воронками, спиралями, водовертыо сбивает с ног.

Кроваво-красные зарева взрывов тонут в фонтанах вздыбленной

мелкой земли и пыли.

Слова команды, передаваемые по цели, плывут медленно. они

едва слышны. Щеголеватых адъютантов не видно.

i

Стрелки и вестовые часто перевирают и путают распоряжения

начальства. Получаются курьезы, недоразумения.

■ i i , I .

Да, кажется, никакой команды и не нужно в бою.

123

Люди стреляют, перебегают, встают, ложатся и меняют положение

тела безо всякой команды; руководствуются инстинктом, рассудком.

*

Кто-то обезумевшим голосом громко и заливисто завопил:

— У-рра-а-аааН

И все, казалось, только этого и ждали. Разом все заорали, заглушая

ружейную стрельбу. На параде «ура» звучит искусственно, в бою это же

«ура» — дикий хаос звуков, звериный вопль.

«Ура»—татарское слово. Это значит—бей! Его занесли к нам,

вероятно, полчища Батыя.

В этом истерическом вопле сливается и ненависть к «врагу», и

боязнь расстаться с собственной жизнью.

«Ура» при атаке так же необходимо, как хлороформ при сложной

операции над телом человека.

г,— '

*

За третьей линией немецких огонов живописными изломами

змеилась лощина, усеченная зеркальной полосой небольшой речонки.

Слева на горизонте выступала огромная каменистая масса гор.

Окрыленные и смущенные мимолетным успехом, выбегаем из

ходов сообщения в лощину и, потеряв направление, волчком кружимся

на месте.

Над головами, невидимые, ноют нули. Пляшет желтая

38МЛЯН&Я ПЫЛЬ.

Одна из наших резервных цепей бьет через нас в предполагаемого

противника.1

т

Командиры приводят в порядок пени, распутывают сбившиеся

звенья, отделения, взводы.

— Направление иа впереди лежащую горку.. — несется крутая

команда. — Справа по звеньям начинай!

..На горке оказались замаскированные немецкие окопы.

Немцы встречаю^ нас густым убийственным огнем. Бьют без

промаха. Пристрелка сделана заранее с точностью до двух сантиметров.

Визжит под пулями начиненный огнем и железом воздух.

Захватывает дух.

Железный ветер—ветер смерти—дыбит свалявшиеся на потвых

макушках пучки волос. Сметает, убаюкивает ' навсегда взвод за взводом.

Один за другим в муках и судорогах падают люди на влажную траву,

вгрызаясь зубами в мягкую, дремлющую в весенней истомэ землю.

Живые перескакивают через мертвых и бегут, оглашая ревом

долину, с ружьями наперевес, с безумным огоньком в глазах.

И опять перемешались все звенья, взводы. Никто не слушает

команды.

Методический клекот сотен пулеметов, работающих без перебоев,

напоминает работу какой-то большой механической фабрики.

Огонь. Стихия. Хаос. Люди, обезумевшие перед лицом смерти.

*

Фельдфебель Табалюк, бегая по цепи, охрипшим от натуги голосом

вопит:

125

— Патроны береги! Патроны!.

— Не фукай здря!

— Бей только по видимой цели! Могут отрезать от резервов'—

чем будем отстреливаться, анафимы!

—

Пригнись к земле! Пригнись! Земля—она, матушка, не

выдаст!

Согнувшись в три погибели и ныряя под пулями, бежит штабс-

капитан Дымов. В правой руке поблескивает черный комок нагана.

Грозно кричит на фельдфебеля:

—

Не ломай цепь, Табалкж, мать твою! Равнение держи! Почему

оторвался от тринадцатой роты?

—

Да рази ж их уровняешь под огнем, анафимов? Чистые

бараны, вашеооко..

—

Сам гы старая анафима!. А это чьи люди?

—

Тринадцатой роты, вашеско..

—

Что за бардель такой?

—

Не могу знать, ваш..

—

Где Тер-Петросян?

—

Не могу знать, ваш..

Дымов куда-то испаряется.

Часть стрелков — «приспособленные к местности»—

■ уткнувшись

толовой в кочки, палит в белый свет. Штыки винтовок круто

поставлены в небо.

Коршуном налетает на них Табалюк, колотит шаги- . кой плашмя ПО'

спинам, но нотам, но бритым головам.

—

Ах вы, анафимы, лроклеты!. Куды стреляете? В Илыо-

пророна?.Переколю всех, едри ваши копалку!

Омытые потоком фельдфебельской ругани, стрелки неохотно

поднимаются и бегут вперед.

126

Цепи катятся,' упорно наседая друг на друга и сливаясь, как волны

во время прибоя.

И как волна, дробясь о подножие горки, разлетаясь в брызги,

отскакивают обратно, истекая кровавой пеной. Лава огня и железа

испепеляет кричащее людское месиво и выплевывает, как

отработанный пар.

-Лощина засерела жирными пятнами трупов. В речушке

образовались заторы, мосты из мертвых и раненых. На ряду с

мертвыми лезут в воду живые, торопясь ускользнуть от нависшей

смерти.

Связь с флангами, которая перед наступлением была детально

разработана, оборвалась. Ни телефонов, ни вестовых, ни ад’ютантов в