По вечерам на площади возле почты под гармошку танцевала молодёжь. Парни шалили. А девчонки визжали: «Видчипись вид мэне. Я – маленька. Я с тридцать першого!» Всем было хорошо.

Перед отъездом на веранде хаты у Митиной тетки состоялся прощальный ужин. Ассортимент угощений был тот же. Зато гостей было полсела. Никого не приглашали, приходили все, кто хотел. Так здесь было принято. Когда уходили, весело было смотреть, как вместо одной круглой луны на небе видно было полторы. Не одна и не две, а полторы. А босые ноги утопали в прохладной пыли сельской дороги.

В конце августа вернулись в Ленинград. На Украине я тогда был впервые. Шел восьмой год после окончания войны. Украина оживала. Поездка оставила тёплую память братства советских людей того времени.

Учёба в Академии успешно продолжалась. С этим было связано много важных событий. Об этом я написал и издал целую книгу, которая так и называется «Моя академия».

Только на последних курсах я понял, что буду терапевтом. Помогли мне в этом выборе замечательные преподаватели С.Б.Гейро и Г.Н.Гужиенко. Выбор-то был на всю жизнь.

В 1956-м году я закончил ВМА им. С.М.Кирова и был назначен младшим врачом парашютно-десантного полка в г. Рязань. Пришлось расстаться с полюбившимся Ленинградом, с академическими аудиториями, с гордым крейсером «Авророй». К тому времени я уже был женат (женился на своей сводной сестре Людмиле), и у нас родилась дочка Маша.

Служба в полку пошла нормально. Командиры, врачи и солдаты медпункта быстро стали моими друзьями. С парашютом прыгал, как все. Полк был под две тысячи человек, врачебный опыт накапливался быстро.

В Москву ездил и был в курсе всех московских дел. Хрущёв, расстреляв Берия, со временем устранил всех других соратников Сталина, а позже и память о самом Сталине.

Осень 1956-го года выдалась напряженной из-за событий сначала в Польше (Владислав Гомулка), а позже в Венгрии (Имре Надь). Туда были введены наши войска. Псковская дивизия ВДВ была десантирована на Будапешт. Подняли по тревоге и наш полк. Уложили парашюты, в том числе и мне, хотя до этого я еще не прыгал. Позже воздушный вариант десантирования отменили. Загрузились на платформы на станции Рязань-2, две недели сидели в части и ждали. Приезжал легендарный генерал Маргелов. События в Венгрии разрешились, причем немалой кровью, и нашему полку был дан отбой.

Чуть позже, где-то в ноябре, в полку прошло открытое партийное собрание по поводу решений 20-го съезда КПСС. Зачитали письмо ЦК об осуждении культа личности И.В.Сталина по докладу Хрущева.

Нужно сказать, что пересмотр представлений о роли Сталина в истории нашей страны оказался болезненным для всех. Партсобрание напоминало растревоженный улей. Болела душа за факты уничтожения Сталиным своих соратников по революции и социалистическому строительству, хотя бы и в интересах сохранения единства руководства страной. Репрессии были оправданы, но были чрезмерны. А как же его заслуги в организации победы над фашистской Германией?! Почему подход к оценке Сталина был таким односторонним, поспешным и закрытым. У меня тогда сложилось мнение, что вскрытие «абсцесса» было необходимо, но что кому-то нужно было размазать гной по всей советской истории, а это было чревато еще большими последствиями. Говорили о культе личности, но какова была личность!

Вслед за разоблачительной компанией тело Сталина было извлечено из Мавзолея и захоронено рядом. До этого я еще успел увидеть тела Ленина и Сталина, лежавшие вместе в Мавзолее. Сталинград был переименован в Волгоград, также как и все другие города и предприятия, носившие его имя. Был снят бюст вождя и с памятника в сквере в Рязани. Говорили, что сохранился памятник ему только в г. Гори на его родине. Не оставляла мысль об излишней жестокости принятых решений как если бы к правде примешалась чья-то месть.

Запомнилось и ещё одно событие того времени.

1959-ый год. В то время в Рязани, будто бы, действовала нелегальная молодежная коммунистическая организация, по-видимому, студенческая по своему составу. Но говорили об этом глухо.

Как-то плыл я на теплоходе по реке Оке от Рязани до Белоомута, возвращаясь из отпуска на артиллерийские стрельбы. Я был в военной форме. Сидел на палубе, уставленной мешками и чемоданами. Людей было много. В основном, колхозники. Вскоре обратил внимание на парня, сидевшего на лавке напротив меня. Не заметить его было нельзя. Он периодически возбуждался и начинал бессвязно кричать. При этом он зло, на разные лады, повторял проклятья, типа «Свинья! Будь ты проклята! Свиная рожа! Будь ты проклята, кукурузная свинья!» Он ни к кому конкретно не обращался, но слышен был всем, и река далеко разносила его проклятья. Можно было принять его за юродивого. Отдохнув немного, он повторял свой «репертуар». И так в течение часов двух. В такие минуты он производил впечатление сумасшедшего, на которого «находило», а, может быть, и впрямь был ненормальным. Он уже изрядно надоел утомленным спутникам, среди которых преобладали крестьяне, и на него уже перестали обращать внимание, вздрагивая лишь всякий раз, когда он начинал орать.

Как врачу мне было любопытно наблюдать за ним, и во мне зародилось сомнение. Он был не один, и этот второй вел себя невозмутимо, временами отлучаясь и бродя по палубе. Заметил я, что между припадками крика и проклятий «юродивый» становился вполне нормальным. Все это не напоминало мне ничего из психиатрии. А вот образ Никиты Сергеевича вполне.

Я даже прошелся по палубе мимо него, чтобы лучше его разглядеть. Да, конечно, умный, ироничный и временами наглый взгляд его не оставлял сомнений в инсценировке. Но в таком случае это была тяжелая работа.

Это было время после 20-го съезда партии и разоблачения культа личности Сталина, время формирования совнархозов, время липовых рапортов о сдаче 2-3-х планов по мясу, в том числе на Рязанщине, приведших после разоблачения к самоубийству первого секретаря Рязанского обкома Ларионова. Смутное было время, время волюнтаризма. И оппозиция этому, безусловно, была.

На какой-то остановке теплохода у шлюзов, уже к вечеру, «пропагандист» и его спутник сошли на берег.

Позже, осенью, я увидел этого парня в городском парке Рязани, сидевшего на скамье и беседовавшего с кем-то. Он был в костюме и галстуке. Никаких странностей в его поведении я не заметил. Больше я его не видел. Эта встреча подтверждала мои корабельные наблюдения. Я думаю, что невольно прикоснулся к тайной организации.

В 1959-ом году наш рязанский полк участвовал на параде в честь очередной годовщины Победы в Великой Отечественной войне в Москве. Тогда я впервые вместе с парашютистами-десантниками проехал по Красной площади мимо мавзолея Ленина на боевой машине.

В 1962-м году прошёл слух о расстреле восставших рабочих в Новочеркасске. Люди в одном из самых богатых регионов страны голодали. Хрущёв приказал восстание подавить. Это стало известно значительно позже. Руководители страны опорочили доверенную им советскую власть, власть трудящихся. Так случается, когда коммунисты начинают жить над людьми, а не вместе с ними.

В 1966–1967 гг., когда я служил уже в Саратове, прошел слух о раскрытии в Рязани якобы заговора так называемых «молодых коммунистов». Имело ли это какое-нибудь отношение к моим случайным наблюдениям, я не знаю. К тому времени Хрущева сменил Брежнев.

Будни врачебной работы в десантном полку давали мне основания для размышлений. Я уже тогда понял, что врачебная культура предполагает как ее внешние проявления, так и внутренние – содержательного свойства. Эти требования рождены были тысячелетним опытом врачебного сословия. Они впитали воззрения Гиппократа, нравственную позицию Чехова и Вересаева, опыт советских врачей. Наиболее существенны и трудны в воспитании требования к внутренней культуре врача.

Эрудиция, умение работать с книгой, умение говорить и особенно слушать людей, умение убедить их, знание и понимание искусства – вот некоторые из признаков внутренней культуры врача.