Выехали они двумя тройками: квартальные, облаченные для такого дела в штатское, Афанасий Паньков и напросившийся в поездку Данила – еще затемно в первом экипаже следом за Гедоевым, а пристав и Ордынцев – часом позже. На каждой почтовой станции Дмитрий получал оставленную Афоней записочку и знал, где торговец гашишем будет менять лошадей. Час назад они остановились, не доезжая до первой из московских почтовых станций. Там, судя по догадкам Афонии, Гедоев собирался заночевать. Дмитрий и Щеглов ждали своего помощника у кареты. Паньков бесшумно вынырнул из темноты.

– Здравия желаю, – заявил он. – Заждались?

Щеглов сразу же спросил:

– Что наш подопечный?

– На ночлег устроился, комнатку снял, спрашивал про то, где здесь извозчичья биржа. Интересовался у смотрителя далеко ли до Солянки.

– Ну, что же, значит, будет искать встречи с Печерским, – довольно констатировал капитан. – Теперь и нам пошевеливаться нужно. Не проморгать бы.

Ордынцев прикинул свои ресурсы и решил:

– Мы сейчас поедем ко мне на Неглинную, а вам я сюда коляску пришлю.

– Нет, слишком заметно, – возразил Щеглов. – Двуколку нужно, да поскромнее.

– Правильно, – согласился Афоня. – Куров с Фокиным пусть за Аланом на двуколке едут, а мы с Данилой на заре возьмем извозчика и к Ивановскому монастырю подъедем, там и будем нашего подопечного ждать.

На том и порешили. Афоня вернулся в трактир при почтовой станции, а Щеглов и Дмитрий продолжили путь в экипаже.

Экипаж уже давно катил по Москве. Пытаясь понять, наконец, где они находятся, Ордынцев выглянул в окно. Громады высоких домов одна за другой выступали из тьмы. Здесь за окнами сияли люстры, а вдоль края мостовой горели масляные плошки: Москва праздновала коронацию. Ордынцев узнал дома Тверской. Тройка летела мимо особняка Белосельских-Белозерских, сюда Дмитрий приезжал по приглашению княгини Волконской.

«Следующий – дом Чернышевых, – вспомнил он, и сияющая улыбка Надин – та самая, с которой она взирала на окна пропойцы Коковцева, против воли всплыла в памяти. Мысленно чертыхнувшись, он отмахнулся: – Да пошла она! Мне нет до нее дела».

Но любопытный взгляд все же скользнул в сторону особняка Чернышевых. Там у крыльца стояла карета. На ярко освещенном крыльце появилась крупная дама, та повернулась спиной, и Дмитрий не видел ее лица, но пышные формы подсказала ему, что дама – в летах. Она обернулась к карете, протянула руку, и к ней присоединилась высокая девушка. Из-под пестрой кашемировой шали белел шелк платья, черные локоны поблескивали в свете фонарей. Графиня Надин – живая, из плоти и крови – стояла совсем близко. Это раздражало. Ордынцев откинулся на подушки и закрыл глаза.

«Мне нет до Надин никакого дела», – мысленно повторил он. Это помогло.

Надин замерла в углу гостиной, она уже выплеснула все свое возмущение по дороге домой, а теперь, слушая вполуха, как графиня Кочубей доносит до ее матери и бабушки совет старой императрицы, сосредоточенно искала выход из катастрофической ситуации. Мария Васильевна закончила свой рассказ и замолчала. Как она и предполагала, Софья Алексеевна сразу же возмутилась:

– Помилуй бог – это не брак, а сделка! Что ждет молодых людей, совсем не знающих друг друга, в таком супружестве? Я никогда не отдам дочь ради меркантильных соображений, пусть князь Ордынцев сам разбирается со своим имуществом – нам нет до этого никакого дела!

– Сонюшка, не торопись, – вмешалась старая графиня, – как я поняла, это условие, выдвинутое императрицей-матерью, обязательно будет учитываться при решении вопроса с приданым. У нас – три девочки!

– Тетя, вы хотите, чтобы я пожертвовала одной из дочерей ради двух других?

– Я хочу только сказать, что не надо с порога отвергать богатого жениха, возможно, к нему нужно присмотреться. Я знала его отца и бабку, он принадлежит к очень почтенному роду, а мать у него – умница, каких мало, это она собрала богатства семьи. Самого Дмитрия я мало знаю, но слышала, что он в Севастополе был правой рукой у адмирала Грейга. Софи, ты понимаешь, что совет императрицы в России означает приказ?

– Но не для матери! Я не торгую своими детьми!

– Но ты же ждешь от Марии Федоровны разрешения на отъезд к сыну. А если она обидится на твой отказ выдать Надин замуж по ее рекомендации? – мягко напомнила графиня Кочубей. – Вопрос с приданым еще не решен, с твоим отъездом – тоже, может, нам стоит трезво посмотреть на сложившуюся ситуацию? Самое главное, я совершенно уверена, императрица-мать дает нам понять, что брака с Шереметевым не будет. Она заметила то же, что и я: сияющее лицо молодого человека, когда тот танцевал с Надин.

Старая графиня попыталась уговорить свою племянницу:

– В конце концов, мы опасались того, что Мария Федоровна не даст согласия на эту свадьбу, и наши опасения оправдались, но государыня предлагает Надин партию не менее блестящую, а может, и более счастливую. По крайней мере, по возрасту князь Ордынцев подходит девочке больше, чем Шереметев, да и по характеру, по-моему, тоже.

– Вы же сказали, что мало его знаете, – упрекнула тетку Софья Алексеевна, – а теперь говорите, будто он ей подходит!

Старая дама рассердилась:

– Не передергивай, Соня! Я знаю, что он – моряк, любимец главнокомандующего Черноморским флотом, а значит, он должен быть мужественным и благородным человеком. Я считаю, что наша Надин сможет найти счастье лишь рядом с сильным мужчиной, иначе она сама станет главой семьи, а это обычно плохо кончается. Кстати, с Шереметевым обязательно так бы и случилось.

В разговор вмешалась Кочубей и дипломатично предложила:

– Может, нам послушать саму Надин?

Она посмотрела на замершую в углу дивана девушку и спросила:

– Дорогая, что у тебя на уме? Ты вообще-то нас слушала?

– Конечно, тетя Мари, я все слышала. Я потрясена тем, как государыня распорядилась судьбой ни в чем не повинных людей, хотя бабушка рассказывала, что при императоре Павле не давали советов, а сразу женили.

– Да, милая, так и было, – оживилась Румянцева, – помню, Павлу Петровичу очень понравилось, как отличился на учениях князь Багратион, и он тут же распорядился обвенчать генерала с фрейлиной своей жены Екатериной Скавронской – наследницей огромного состояния. Молодых поженили через час.

– Тетя, все помнят, чем закончился этот несчастный брак, – разгорячилась Софья Алексеевна. – Через три года жена сбежала от мужа и так больше никогда к нему и не вернулась. Переезжала из одной европейской столицы в другую, а князь все воевал, пока не сложил голову под Бородино.

– Такое возможно? – заинтересовалась Надин. – Муж оплачивал ее жизнь за границей?

– Ей не было в этом нужды, – усмехнулась Кочубей, – она сама распоряжалась огромными деньгами, а ее дочь, родившуюся в Австрии, император Александр заставил Багратиона признать.

Надин повеселела и впервые за время разговора слабо улыбнулась:

– Тогда можно и согласиться, – заявила она, – я не против пожить в Европе, пока мой муж служит в армии. Кстати, раз он моряк, значит, будет много времени проводить в море, а может, вообще уйдет в кругосветное плавание.

– Надин! – укоризненно воскликнула Софья Алексеевна. – Как у тебя язык поворачивается говорить такое?! Ты шутишь над святыми вещами, ведь семья для женщины должна быть всем!

– Скавронская не была виновата в том, что ее по капризу императора выдали замуж, наверняка, ей тоже кто-нибудь нравился, вот она и отомстила навязанному ей мужу. Что же, она должна была проглотить то, как с ней обошлись?

– Багратион, вообще-то, тоже не хотел на ней жениться, – напомнила старая графиня, – неизвестно, кто в этом вопросе оказался пострадавшей стороной. Может, это он должен был мстить ветреной жене, а Багратион полюбил ее всею душой, все прощал, даже измены.

– Как же он ее мог любить, если она жила в Европе, а он все время воевал? – удивилась Надин.