– Вы отдыхайте до ужина, посмотрим, что сообщат наши наблюдатели, все равно решение принимать рано.

– Ваша правда… – согласился Щеглов.

Все разошлись по спальням, и Дмитрий остался один. Настроение его совсем упало – ну что за невезение, ведь их снова загнали в тупик! Несколько месяцев труда выброшены псу под хвост. Давно он не чувствовал такой беспомощности. Со злости он врезал кулаком по пестрым изразцам голландской печки. Один из них треснул: свежий разлом отсек парус у кобальтового кораблика: Ордынцев выругался:

– Что за черт! Сплошное невезение! Хуже, наверное, не бывает!

– А может, и бывает… – раздалось за его спиной, и Дмитрий увидел в дверях графа Кочубея. – Прошу прощения, что я вошел без доклада, но у вас, похоже, о посетителях докладывать некому.

– Виктор Павлович! – обрадовался Ордынцев. – Рад вас видеть, а что до прислуги – так я почти всех отправил в подмосковное имение. Я ведь здесь бываю наездами и всего на пару дней. Проходите, садитесь. Как вы узнали, что я в Москве?

– Очень просто – послал своего лакея узнать, когда вас ожидают в Первопрестольной, а он сообщил, что вы уже прибыли.

– Значит, вы меня искали? Я вам нужен?

– Не мне, – вздохнул Кочубей, – я в этом деле – лишь порученец. Видит бог, что мне не хотелось бы затевать этот разговор, но персона, пожелавшая донести до вашего слуха ее совет, остановила свой выбор на мне.

– Вы говорите загадками, – насторожился Ордынцев, и стальные нотки, зазвучавшие в его голосе, напомнили графу Кочубею, что перед ним уже не юноша – сын его друга детства – а человек, привыкший отдавать приказания.

– Нет никаких загадок, все предельно просто. Вдовствующая императрица открыто предупредила, что имущество, подаренное вам матерью, подлежит конфискации в казну по новому закону против католицизма, поскольку княгиня Татьяна сначала приняла новую веру, а только потом написала дарственную на ваше имя. Государыня прозрачно намекнула, что для вас единственным способом спасти это богатство является женитьба на сироте. Мария Федоровна покровительствует сиротам.

– Бред какой-то… – изумился Ордынцев. – Какая сирота? Я так понимаю, что у сиротки есть конкретное имя?

– Есть, – согласился Кочубей. – Ее зовут Надежда Чернышева.

Дмитрий остолбенел…Ну надо было так влипнуть, что ему предлагали в жены девицу сомнительного поведения! Зачем это старой императрице? Мария Федоровна никогда ничего не делала по легкомыслию. Чем важна для нее эта подозрительная девица? Может, государыня так же попала под сокрушительное обаяние ярко-синих глаз и кипучего темперамента, как поначалу и он сам? Зато теперь у него глаза открыты, а вот ее покровители, к которым принадлежит и Виктор Павлович, как видно, еще не растеряли радужных иллюзий относительно своей питомицы. Если сейчас выложить Кочубею всю правду о его подопечной, можно и вызов на дуэль схлопотать.

«Нельзя рисковать операцией, – понял он, – надо как-то оттянуть неизбежный скандал».

Дмитрий взвесил все, что мог сейчас сделать, и обратился к Кочубею:

– Виктор Павлович, мы с вами оба знаем, что императрица-мать ничего не делает без причины, может, в память вашей многолетней дружбы с моим отцом, вы расскажете правду? Почему именно я, и почему Надежда Чернышева?..

Оба понимали, что это требование справедливо, но знали и другое: Кочубей связан обязательствами по отношению к своей подопечной, он не мог повредить репутации девушки.

Виктор Павлович размышлял довольно долго, но все-таки соизволил сказать:

– Граф Шереметев сделал Надин предложение. По-видимому, императрица решила вмешаться до того, как мать девушки даст свое согласие на брак.

– Теперь понятно: я подвернулся под руку ее императорскому величеству, чтобы заменить ее подопечного, – саркастически хмыкнул Ордынцев, – не очень-то лестно узнать, что ты – всего лишь пешка. Однако Мария Федоровна, наверное, имеет свои возможности давления и на семью девушки, раз там безропотно ей подчиняются? Раскройте карты, Виктор Павлович, и без этого все скоро станет явным.

Кочубей вздохнул и признался:

– Единственный сын Чернышевых осужден по делу о декабрьском выступлении, он был опекуном трех сестер и выделил каждой в приданое по большому поместью, к сожалению, их конфисковали вместе с остальным имуществом молодого графа. Сейчас подано прошение об истребовании приданого сестер Чернышевых.

– И этот вопрос, конечно же, будет решен так, как подскажет императрица-мать, – констатировал Ордынцев. – Понятно, что у вашей протеже положение безвыходное, она отвечает не только за себя, но и за сестер. Однако вы говорили о сироте – а у невесты имеется мать…

– Софья Алексеевна получила разрешение выехать за сыном в Сибирь, – объяснил Кочубей. – Императрица считает, что та уезжает на долгие годы, а может, учитывая климат тех мест, и навсегда.

– Все, в принципе, понятно, я всем сочувствую, но когда соотношу ваше предложение с собственной персоной, понимаю, что это – что-то невообразимое! – воскликнул Дмитрий.

– Государыня подчеркнула, что дала всего лишь совет, решение остается за молодыми людьми и их семьями. Насильно под венец никто никого не потащит. Может, вам следует поближе познакомиться с девушкой? Завтра она будет вместе с моей женой в Дворянском собрании, потом ожидаются балы у официальных представителей французской и английской короны. Я могу прислать вам приглашения.

Кочубей протягивал Дмитрию оливковую ветвь мира… Что ж, по крайней мере, сейчас можно будет продолжить операцию, а о собственной судьбе подумать между делом. Ордынцев не собирался приносить себя в жертву, но сообщать об этом Кочубею считал преждевременным. Взяв себя в руки, он даже улыбнулся Виктору Павловичу и согласился:

– Присылайте! Завтра на балу и увидимся.

Обрадованный Кочубей простился и уехал, а Дмитрий вдруг понял, что шутка, с которой этот видавший виды царедворец вошел в его кабинет, оказалась истинной правдой. Стало еще хуже.

Хуже некуда…Утром в доме на Неглинной осталась лишь половина команды. Накануне, уже ночью, с постоялого двора, где остановился Гедоев, посыльный принес записку. Квартальный Куров сообщал своему начальнику, что кавказский торговец заказал тройку на шесть часов утра, а в книге смотрителя он обозначил целью путешествия Санкт-Петербург. На срочном совещании всей командой приняли решение, что Щеглов заберет квартальных и поедет в столицу, а Дмитрий с Афоней и юный Данила останутся наблюдать за помощником военного министра. Проводив на рассвете Щеглова, Афоня забрал своего маленького помощника и отправился к дому Печерского, и Дмитрий остался один в опустевшем доме. Он сидел в своем кабинете, мрачно пил анисовую и все старался понять, как же ему вырваться из расставленного брачного капкана.

Сцены с участием Надин всплывали в памяти одна за другой. Зимой в доме Кочубеев она крутилась перед зеркалом с таким очаровательным задором, что Дмитрий даже умилился. Он еще подумал, что в полутемном вестибюле она похожа на яркий солнечный лучик. Надин казалась такой юной и неискушенной. Как же он, однако, плохо разбирается в людях – то чудесное, чистое существо, оказывается, тайком бегает по домам одиноких старых распутников!

«Боже мой, – вдруг понял он, – неужели дело в деньгах? Она и сестры остались без приданого, похоже, что все состояние семьи принадлежало их брату, а теперь у них нет ничего…»

Так что же это? Его будущая невеста зарабатывает себе на жизнь, путаясь с его старым соседом? Впрочем, при таком раскладе можно и откупиться. Мария Федоровна хочет, чтобы он поделился с сиротой? Пусть сиротка назовет любую сумму, он заплатит. Хочет дома и имения? Дмитрий подарит! Он может дать им столько же, сколько они потеряли по неосмотрительности молодого главы семейства, и при этом не обеднеет. Только нужно подобрать правильные слова, чтобы это не выглядело как подачка, иначе получится обратный результат. Надин не потерпит унижения – это Ордынцев уже усвоил, слишком уж горда, чтобы допустить подобное.