«Интересно, она действительно влюблена в юного графа? – задумался он. – Это мне он кажется мальчиком, а для нее он – ровесник, даже немного постарше. Говорят же, что юные девицы должны непременно влюбляться. Наверное, Надин не исключение, и была влюблена в Шереметева, а теперь его так грубо отобрали и навязывают ей меня. Ясно, что она должна быть глубоко опечалена, а может, и разгневана, и в любом случае меня встретят в штыки».

Но ведь это ему на руку: тогда он сможет договориться с семьей Чернышевых о компенсации. Дмитрий еще толком не знал, как убедит «невесту» и ее мать, и попробовал прикинуть, что можно сказать. На ум пришло: «согласен компенсировать неудобства» – получалось глупо и не очень-то благородно. К тому же выходило, что, хотя и за очень большой куш, Чернышевы должна были взять на себя всю тяжесть неудовольствия императрицы-матери. Совет-советом, но ежу же понятно, что Мария Федоровна желала бы видеть избранных ею жениха и невесту в церкви.

– Нет, они не рискнут ослушаться, – подумал он вслух, – слишком многое поставлено на карту.

Дмитрию уже казалось, что делать предложение по отступным не имеет смысла – его не примут. Но он мог сам отказаться от предложенной чести. Он попытался представить, что будет с ним дальше, перспектива выглядела отнюдь не радужной. Сначала он потеряет большую часть состояния. Императрица-мать не забудет ему пренебрежения своей волей, и при случае припомнит строптивому моряку его поведение. Сейчас, когда доверие к офицерству в царской семье подорвано, легко заронить сомнение в благонадежности капитана Ордынцева, а тогда – отставка, и прощай, «Олимп»! Но это было как раз то, от чего Дмитрий не мог отказаться – он не представлял свою жизнь без моря и своего корабля, все эти месяцы он так страдал, что из-за шпионской истории не видит своей лазурной стихии… Перед глазами встало море – такое, каким он видел его по утрам в Кореизе: бесконечное, позолоченное лучами солнца, растворенными в спокойной глади, или темное, в высоких волнах с белыми гребешками пены на грозных макушках. Его воплощенная мечта!

«Значит, нужно искать другое решение, – признал он, – в лоб ничего не выйдет».

Дмитрий налил себе очередную стопку анисовой, и подошел к открытому окну. Приятно потянуло прохладой, он подставил лицо ветерку и вдруг увидел человека, только что отпустившего извозчика рядом с соседним домом. Судьба не переставала удивлять! В это было невозможно поверить, но у крыльца соседнего дома стоял Иван Печерский. Тот постучал в дверь дома Коковцева и дернул ее. Открывать ему не спешили. Дмитрий еще не успел сообразить, что же это значит, как к его дому подкатила двуколка. С видом заправского кучера лошадью правил Данила, а Афоня – в хорошем сюртуке и цилиндре – гордым хозяином развалился на сидении.

«Неужели подъедут прямиком к дому и привлекут к себе внимание? – забеспокоился Дмитрий, но Афоня не подвел: двуколка свернула за угол.

Через пару минут оба сыщика появились в доме с черного входа. Увидев их, Дмитрий поинтересовался:

– Вы хотя бы догадываетесь, зачем он сюда прибыл?

– Мы сами поразились, когда его экипаж остановился здесь, – отозвался Афоня и уточнил: – Кто живет в доме напротив?

– Коковцев, он когда-то был очень богат, но карты и водка сделали свое дело – я слышал, он разорен.

– Что-то ваш сосед не спешит открывать нашему подопечному, – заметил Паньков, – у него, может, уже и слуг нет? Продал всех крепостных, а вольных нанять – денег жалко.

Их сомнения развеял Данила. Гордый своей осведомленностью он заявил:

– Так в том доме уже с неделю никого нет. Мне горничная Фрося говорила, что дом этот продали, ихняя кухарка к ней прощаться приходила, сказала, что уезжает в столицу.

Дмитрий, увлеченно наблюдавший за Печерским, колотившим в соседнюю дверь, сразу же повернулся к мальчику.

– Когда дом продали?

– Я не знаю, спросите Фросю, – отозвался парнишка. – Позвать ее?

Дмитрий не успел ответить – Печерский спустился с крыльца соседского дома и двинулся по Неглинной. Все испугались, что подозреваемый уходит, но сразу же стало понятно, что тот просто спешит навстречу даме. Она появилась со стороны Кузнецкого моста и сейчас быстро шла по улице. Дама встретилась с Печерским, но не подала ему руки, а просто пошла рядом. Пара поднялась на крыльцо соседнего дома, и женщина достала из кармана ключ. Пока она открывала дверь, лицо ее было скрыто полями вышедшей из моды шляпки-капора, но, распахнув створку, дама быстро оглянулась по сторонам, как будто хотела убедиться, что ее никто не видел. Граф Кочубей был как никогда прав! Оказывается, все было даже хуже, чем предполагал Дмитрий: на его глазах вместе со шпионом в пустой дом входила пресловутая «невеста»…

Нужно было что-то делать, причем быстро, и Ордынцев решился:

– Подслушать бы их. Как, Данила, сможешь подобраться поближе?

– Если хоть чуть-чуть любое окошко мне приоткроете, я по дому неслышно проползу, – откликнулся мальчик.

– Опасно, – засомневался Афоня, – там все окна заперты, тихо раму не открыть, шум будет. Лучше проследить, куда дальше пойдут, чем вспугнуть нашего голубя.

– Тогда хотя бы заглянуть в окно, – не сдавался Дмитрий, – нужно понять, какие у них отношения.

Он быстро направился к черному входу в надежде подойти к соседнему дому незаметно, но Паньков остановил его:

– Дмитрий Николаевич, а у вас подзорная труба есть? Смотрите – все окна не зашторены, даст бог, увидим, что в комнатах делается. Ваш дом как раз напротив, можно идти по этажам и смотреть.

– Действительно, – обрадовался Ордынцев, – у меня где-то пара окуляров еще с морского училища должна лежать.

Он кинулся к шкафу, занимавшему одну из стен кабинета, и открыл дверцу нижнего отделения. Две трубы в пыльных кожаных футлярах лежали там, где он их оставил много лет назад. Дмитрий выложил их на стол.

– Берите, – велел он и, стянув чехол с большей, кинулся к окну.

Совет Афони оказался разумным: окна соседнего дома при взгляде через подзорную трубу маячили совсем рядом, а яркий утренний свет пронизывал комнаты, позволяя разглядеть даже детали висящих на стенах картин. Но комнаты оказались пусты – ни Печерского, ни графини Надин не было. Неужели эта парочка уединилась в спальне? От этого предположения у Дмитрия выступила испарина.

– Я пойду налево по коридору, а вы идите направо, – распорядился он, – кто увидит их – кричите.

Он почти побежал в соседнюю гостиную, а Афоня и мальчик двинулись в большую столовую. Князь начал с крайнего из окон напротив: он увидел совсем маленькую комнату с полосатыми обоями – та тоже пустовала, зато в следующей – большой и светлой комнате – он нашел тех, кого искал. Надин стояла у двери, опираясь на косяк рукой, как будто собиралась сбежать при малейшей опасности, а Печерский сидел в кресле спиной к окну. Дмитрий не видел его лица, зато бледные черты его собеседницы, четко увеличенные сильной оптикой, просматривались во всех деталях. Барышня была настроена явно недружественно, она, по меньшей мере, не любила своего визави, а скорее всего, даже ненавидела его. Молодая графиня смотрела на Печерского с бешенством.

«Похоже, что он имеет над ней власть, – догадался Дмитрий, – так смотрят на врага, который вынуждает делать то, чего человек не хочет. И чем же шпион так зацепил предназначенную мне невесту?»

Впрочем, его настроение заметно улучшилось: стало ясно, что девушка не состоит с мерзавцем в физической связи, что-то другое вынудило ее прийти на встречу с Печерским. Похоже, что шпион чего-то потребовал. Дмитрий видел, как напряглось лицо Надин, как между бровей залегла складка, а пухлые ярко-розовые губы сжались в узкую полоску – барышня явно противилась тому, чего от нее требовали. Или предлагали?.. Но вот губы шевельнулись, она кратко ответила своему собеседнику и кивнула.

«Что же она пообещала? – спросил себя Дмитрий. – Сведения? Но что может знать московская девица из того, что интересно враждебной державе? Скорее всего, что ничего – значит, дело в другом».