Из-за обильно цветущих кустов розовой камелии, в двух метрах от нас, поднялся Нгози. Это был удивительно красивый и высокий молодой человек - его симметричное лицо с умеренно пухлыми губами, миндалевидным разрезом глаз и практически ровным носом притягивало взгляд. Его теплая кофейная кожа блестела в лучах яркого послеобеденного солнца и я настолько залюбовалась этой дикой красотой, что не сразу заметила отсутствие рубашки на мускулистой рельефной груди.

- Добрый день, мисс… - заметив меня, Нгози мгновенно спрятался назад.

- Что ты там возишься? - мистер Кавендиш, разглядывая клумбу с королевской протеей, не заметил произошедшего.

- Я здесь, мистер Кавендиш! - Нгози, уже облаченный в белую футболку с закатанным рукавом и рабочие штаны, вышел на дорожку, неловко улыбаясь мне.

- Вот ты где. - Мистер Кавендиш бросил быстрый взгляд на работника.

Пока хозяин мучил Нгози, расспрашивая его о состоянии дел, водя между клумбами, что-то рассказывая и кое-где разгребая землю граблями, я меланхолично бродила в одиночестве. Благодаря огромным размерам оранжереи, время от времени я действительно оставалась в одиночестве, скрываясь за поворотом или за высокими деревьями и кустарниками, слыша только отзвуки голосов, которые, улетая вверх и ударяясь о высокие стеклянные своды, таяли и исчезали в залитом солнцем небе. Прохаживаясь между рядами живописно цветущей флоры, я вспомнила о герани мистера Кавендиша, стоящей в моей комнате на окне. Глубоко в душе я чувствовала какие-то изменения, сигналы и предупреждения. Что-то менялось во мне в течение этих нескольких недель, постепенно, незаметно, но неотвратимо, словно зарождающаяся от резкого звука лавина, набирающая свою силу. Вспоминая о герани, я улыбалась. Перед глазами возникало лицо мистера Кавендиша, еще когда он был для меня просто обычным неприветливым садовником. Его переменчивые острые глаза, хмурые брови, резкий характер, не щадящий никого, кто попадет под горячую руку... За это время, проведенное в Кавендиш-холле я поняла, что у хозяина, под железными доспехами резкого, холодного и деспотичного человека, бьется доброе и отзывчивое сердце. Я вспомнила с каким раздражением он вручил мне герань, с какой резкостью он отчитал миссис Ортис тогда в оранжерее. Но в то же время, перед моими глазами проплыли воспоминания о том, как мистер Кавендиш вручил мне свой атлас цветов или анатомию для художников, как нес меня в комнату, чтобы уложить под одеяло. Я стала для него тоже намного ближе за это время, это точно.

Из множества книг, прочитанных мной, и историй о моей маме, рассказанных Ариной, я давно уже сделала вывод о том, что сказок в реальном мире не бывает, и искореняла из своей души любые зародыши напрасных надежд, ожиданий и чувств. Каждый раз, когда мой мозг отключался и глупые надежды и вера в чудо начинали работать на полных оборотах, я заставляла себя вспомнить Рождество в 10 лет. В ту зиму я вся состояла из грез и мечтаний - однажды, убирая в конюшне, я услышала разговор Арины и Степана. Они говорили о том, что Арина написала и отправила письмо моему отцу с просьбой приехать, проведать меня и, возможно, забрать в семью. Как тяжело ей ни было расставаться со мной, но ребенку нужен настоящий родитель, который может посвятить ему много времени и отдать всю свою любовь. Скрыв от своих друзей то, что я услышала, не подавая виду, я погрузилась в подготовку ко встрече с отцом - каждый день я мыла голову, всегда надевала чистую одежду, вела себя хорошо и даже перестала воровать колбасу и сладости из бабкиных закромов. Я уже представляла себе, как отец заберет меня к себе и я навсегда забуду лица бабки и деда! Я буквально слышала радостные голоса моих брата и сестры, чувствовала их крепкие объятия! Но прошло три дня, затем неделя, затем месяц - ни весточки, ни слова ни от отца, ни от Арины. Но надежда все еще не гасла во мне - почта всегда работала медленно, а перед праздниками особенно! В общем, утром 7 января Арина вошла в мой флигель, впустив в комнату волну мороза. Подпрыгнув на кровати, я подбежала к своей подруге и получила небольшой конверт с письмом внутри. Письмо от отца! Скоро, очень скоро я заживу счастливо и беззаботно! Счастливая, я прыгнула назад на кровать, открыла конверт и погрузилась в чтение. Не буду пересказывать все, что там написано, но опишу мысль, которую отец выразил четко и ясно: очень жаль, что жизнь так с нами поступила, я делал все, что мог, у меня нет денег содержать детей, твоя сестра умерла два года назад от туберкулеза, я всегда буду любить тебя, оставайся там, где ты есть и благодари бога за то, что он дает тебе каждый день… Вот и все. Если бы надежды рушились со звуком, то от такого грохота всем во дворе пришлось бы закрыть уши руками! Страшно, когда у десятилетнего ребенка рушится мир, исчезают надежды, мечты и улыбка.

Вот и в этот раз я нещадно вытаптывала едва восходившие ростки нежного чувства, упорно удобряя их преданностью, искренним чувством дружбы, уважения и повиновения. Что может объединить нас с мистером Кавендишем? Он - на тринадцать лет старше меня, богатый, выросший в роскоши и аристократизме человек, а я - бедная, не знающая ни роду, ни племени, дочь беглого иностранца, воспитанная кнутом и нелюбовью. Понимая, что мистер Кавендиш строг ко мне только для того, чтобы испытать меня, выбить из меня остатки моего плохого воспитания и научить чему-то новому, я воспринимала любой его каприз и приказ как вызов - чем больше вещей я не умела делать, тем больше он заставлял меня их делать. Его философия был проста: не умеешь - научись! Принимая каждый вызов, я обязательно доводила его до конца - у бедного одинокого человека в этом мире есть только его гордость и честное слово, которое необходимо держать во что бы то ни стало!

На дорожке появились мистер Кавендиш и Нгози - оба высокие и широкоплечие, едва помещались между клумб. Став рядом со мной, хозяин принялся отчитывать работника за одни ему известные провинности, отрывая листья с засыхающего цветка и тыкая их Нгози в руки. Переступив через брошенную на дороге лопату, протиснувшись мимо двух мужчин, поймав на себе взгляд улыбающихся глаз-миндалин, я пошла дальше по дорожке, снова оставляя занятую делом парочку позади, и улыбаясь. Солнце заливало всю оранжерею, падая через застекленный потолок густыми косыми лучами. Высокие пальмы создавали красивые резкие тени, падающие на дорожку. В нитях лучей иногда кружились пылинки, сверкая и переливаясь в воздухе, пока не исчезали в тени.

- Мисс Ионеску! - послышался грозный призыв хозяина через несколько минут. - Вы заблудились? Мы уходим отсюда!

- Иду, сэр! - ответила я громко, разворачиваясь в обратную дорогу к выходу.

У дверей стоял Нгози, мистер Кавендиш уже вышел на улицу.

- Это вам, мисс. - Нгози протянул мне букет из трех королевских протей.

- Что вы? - поначалу я запротестовала, отказываясь их принять.

- Возьмите, мисс. Они сорваны для вас и не должны умереть, не получив свою долю любви.

Глядя в подернутые дымкой глаза, я приняла букет и, поблагодарив, поторопилась догнать мистера Кавендиша, который ушел уже на добрых пятьдесят метров в глубь сада.

- Так вот, куда деваются мои цветы! - воскликнул мистер Кавендиш, остановившись, чтобы подождать меня. После визита в оранжерею он был заметно раздражен и его брови практически скрывали глаза, нависая над ними словно грозовые тучи. - Это вы сами сорвали, Анна?

- Нет, сэр. Это Нгози подарил мне. - честно призналась я.

- Какое право он имеет уродовать мои цветы? - вскипел хозяин, - Я сейчас же его уволю!

Он ринулся назад к оранжерее, но я остановила его одним словом:

- Нет!

- Что? - мистер Кавендиш резко остановился и удивленно посмотрел на меня, обернувшись. Под напором этих неумолимых глаз, мечущих молнии, я на секунду засомневалась в правильности своего решения. Но слово - не воробей…

- Нет, сэр. Если вы уволите Нгози, кто будет ухаживать за вашими цветами?