С первого?
Да х*йня всё это, не бывает вот так – с первого взгляда и на всю жизнь! Я и раньше так считал, да и сейчас убеждён.
"Ах, я полюбила его с первого взгляда!"
"Лишь только взгляд его серых глаз проник в моё сердце..."
Ох*еть, как информативно! (Сестра до усёру любила подобную печатную муть – с утра до ночи цитировала, не затыкаясь.) Никогда не понимал все эти сопли и терзания "про любовь". Как можно всерьёз увлечься человеком, который просто на тебя посмотрел? Два глазных яблока одного индивидуума изменили свою траекторию восприятия действительности и захватили другого в свою картину мира. Ну и что?.. Моё сердце всегда было глухо к таким вот больным взглядам, охам-вздохам и прочей любовной шелухе. Нах*й!
Правда, взгляд тех самых глаз (до сих пор не уверен в цвете) был, но он никуда не проникал, а лишь равнодушно скользнул по мне и "вышел" вместе со своим хозяином на третьем этаже нашей девятиэтажки. Не по нраву? Бандана, чёрная футболка с двусмысленным принтом, драные джинсы и скетчерсы – это моя школьная форма. Против его унылого костюма и, уверен, ох*уительно унылой правильности без всякого словаря читаемой на его бл*дь, тоже правильном аристократическом лице.
Да я никогда не был одет, как положено! Особенно вы*бывался лет в пятнадцать; приучил всех, начиная с родителей, "воспитал". Одежда – естественное продолжение меня. В школе – бешеные драки, положенные вписки, вплоть до складирования по углам без различия половых признаков недвижимых тел, накаченных всем, чем только можно, и непременно каждодневное, непрекращающееся выгрызание себя, своего, до брызг ядовитой слюны, до выжигающей ненависти ко всем, кто против, невзирая на ранги и родство. Но не сторчался в итоге, как некоторые, что тоже с самомнением, не сел.
Институт слегка расслабил, приглушил моё "Я": состриг лишнее – достаточно лишь череп прикрыть, одежду прикупил поспокойнее, но меня, настоящего, ничего не изменило. Синяков поубавилось, но стал курить – до кишок пропитался никотином, алкоголь остался на прежнем уровне, но теперь, это смотрелось уже не так вызывающе. Повзрослел. Поумнел?
Наверное, он всегда жил в нашем доме, но я не снисходил до него – не видел. Тогда, для меня впервые, мы столкнулись в нашем лифте и разошлись-разъехались, благополучно забыв друг о друге до следующей встречи. И потом мы изредка пересекались в этой самой засранной чужими отморозками лифтовой кабине (поймал бы у*бков – скинул бы в шахту собственноручно). И опять вразрез с заповедями печатной любовной блевотины – это было вынужденное минутное соседство двух совершенно посторонних друг другу людей, живущих в одном доме и пользующимся одним лифтом. Из года в год.
Обычно я топал из школы или с тренировки, а он... может с работы, может тоже с учёбы, но повыше моего, конечно, уровнем. Мне он был не интересен. Абсолютно. Ни имя, ни чем занимается, ни его возраст. Не интересует! Видел, что старше и этого мне было достаточно, чтобы идентифицировать: "мужик – с третьего". И только. Чуть позже он стал опознаваться мною, как "блаженный мужик с третьего". Я бы и этаж, на котором он живет, не знал, если бы не видел на каком выходит.
В нашем доме постоянно жили кошки. Ну, не то, чтобы жили, а так... появлялись. И как-то выходило, что их вонючий приплод мне на глаза ни разу не попался – никак вовремя топили добрые люди. (Ненавижу я этих тварей!) В какой-то из дней, поднимаясь по лестнице пешком и слыша душераздирающие завывания, я на одном из лестничных пролётов наткнулся на мужскую фигуру, сидящую на корточках. Ясно – кошачьего выбл*дка рассматривает. Тоже захотелось взглянуть на хвостатое чудовище, что уже пробрало до печёнок своими воплями. Потоптался рядом, не зная как приткнуться, чтобы не задеть сидящего да и увидеть, собственно, объект. Тут мужик поднимает голову:
– Ну, наконец-то, Сер... А... тут вот... Серафима Дмитриевна пошла за пипеткой и молоком.
Смотрю на пол – серый шмат шерсти на полу, разевающий в оглушающем оре розовую пасть. Обычный кот, ну, или кошка в миниатюре. А вот лицо этого самого мужика, что "с третьего", меня зацепило больше: распахнутые в каком-то дебильном щенячьем восторге глаза, полуоткрытый рот – было ощущение, что вот-вот... и слюна начнёт капать, как у идиота. Он смотрел на меня снизу вверх с какой-то блаженной улыбкой. Думаю, что он даже не совсем понимал, кто перед ним: бабка-клуша с первого, вечно возившаяся с местными котами и прилипчивая, как банный лист или подросток с седьмого, жестоко затраханный с самого утра *банутой физичкой и которому пох*ю всякие там кошачьи выкормыши с пипетками и без. Он сидел и всё смотрел на меня. "Пипетку от меня ждёшь?" – тянуло поржать... и над ситуацией – стою и разглядываю весь этот аттракцион тошнотворного милосердия, и над его лицом – полного придурка.
Да, это был ещё один взгляд. Ну и что? Кроме как желания сблевать он ничего не мог вызвать. Уходя от него вверх по лестнице, понимаю – этот придурок, просто больной на всю голову. И как я раньше не заметил? Хотя дела мне до него не было. Больше волновало другое: если не сдам в ближайшее время лабораторку хотя бы на "трояк", то Сергевна со свету сживёт – она умеет, п*зда драная.
Когда мы снова оказались с ним в одном лифте, я, вспомнив орущий комок мяса на полу, решил повнимательнее вглядеться – больной он всё-таки или нет? А как рассмотришь, он всегда ко мне спиной стоит? Сделал вид, что уронил ключи. Потолкавшись ("Плохо видно... мешаешь мне, не видишь?"), и, заставив его развернуться ко мне лицом, своими копошениями на полу придвинул его вплотную к стенке лифта: отступил, распластался по стенке, чуть не на цыпочки встал, блаженный. Поднимаюсь с колен, типа "нашёл", а сам внимательно – в лицо ему. Даже как-то скучно стало: слюна не капает, лицо обычное, взгляд усталый... Обыкновенный придурок, короче. Если такого, как этот приложить мордой о колено, то просто сломаешь на х*й всё: и нос, и челюсть, а то и черепушка треснет. Хорошо, что мне на таких в драках "не везло", а то ушёл бы на малолетку давно за тяжкие телесные, а то и за убийство. Какой-то он весь... и ведь не дрыщ вроде, и лицо, как на картине какой.
Ну вот он – взгляд на меня, он снова был и что... Да ничего!
Вот так мы – я и этот придурок со своим взглядом, и прожили в нашем доме, встречаясь в лифте, иногда на лестнице, наверное... лет восемь? Считать лень. Знаю, что мы с предками въехали сюда, когда я учился в пятом, а уехали... Нет. Уехал только я, когда учился на последнем курсе физтеха: переломила меня Сергевна, сожрала мой мозг нотациями, вынудив и дальше по жизни люто "любить" свой *баный предмет.
Мать визжала, когда узнала, что уезжаю из дома, отец молчал, сеструха давно сама свалила. Почему уехал? Что вдруг выдернуло меня из города и выперло со всем моим дерьмом в эту деревню? Дерьмом, а как же: и характер – говно, и язык поганый. Всё верно, родители меня лучше всех знают!
Зачем я поехал? Это-то как раз было понятно – перестал мне попадаться в лифте этот самый "блаженный с третьего". Привык к нему, что ли? Хотя... как привык? Мы ведь и не разговаривали ни разу с ним за все эти годы.
Твою мать, вылезло из недр памяти, замаячило белой тряпкой – это ж грёбаная пипетка была! Я в очереди в аптеку стоял, когда передо мной какая-то баба, низко согнувшись, стараясь попасть лицом в полукруглое оконце (что за тупые лилипуты делали стойки в этой аптеке!) попросила:
– И пипетку дайте. Лучше – две.
Именно так и было: я в тот день покупал что-то от головы отцу и, как обычно, бутылку воды себе, ещё на крыльце зачем-то тогда остановился, как вышел... Значит, вот он как – кодовое слово и я, как какой-то запрограммированный кролик рванул в пригород. Но сначала была Серафима-кошатница. Она всё знала. Пришлось выдержать нудный многочасовой рассказ про её здоровье, семью. *ба-а-ать! Я историй про вонючую живность тогда на всю жизнь нажрался! Но ушёл я от неё с нужным адресом. И бесценной информацией.