Из одежды на Ястоне было только полотенце на бёдрах и потому я глупо пялилась на гибкое, мускулистое тело. Когда поймала себя на этом, жар бросился в лицо, и я даже заикаться перестала, стала нечленораздельно мычать. Стало невыносимо стыдно. Хотелось немедленно испариться, провалиться сквозь пол. Зачем я пришла? Что он подумает теперь обо мне? Не в силах больше выносить сложившуюся ситуацию, я развернулась, намереваясь сбежать. Но эр мне этого не дал. Ухватив за локоть, Ястон втащил меня в свою каюту и развернув к себе лицом, крепко, но бережно сжал мои плечи.

— Опять убегаешь? — тихо произнёс он, гипнотизируя своим взглядом. А у меня по-прежнему слова в горле застревали. — Что ты хотела сказать, Лика?

И так чарующе мягко прозвучал его голос, такой грустной нежностью был пропитан взгляд, что я почувствовала просто непреодолимое желание прикоснуться к нему. Протянув руку, я провела кончиками пальцев по щеке, никогда не знавшей щетины.

— Завтра ты улетаешь, — проглотив горький ком, наконец изрекла я, — воевать.

— Знаю, — мягкая улыбка.

— Будь осторожен. Пожалуйста, — на глаза навернулись слёзы. — Я сбежала не потому, что ты мне неприятен, просто… Ты не поймёшь. Но я хочу, чтобы ты вернулся с войны. Нашёл себе ту… тех, кто сможет принять твою жизнь, и был счастлив.

— Лика… — произнёс он с мукой в голосе, — Ты…

Я не дала ему закончить. Встав на цыпочки, поцеловала его. Сама. Просто потому, что до смерти хотела ощутить вкус его губ ещё хотя бы раз. Вдохнуть его дыхание и хоть на мгновение отречься от горьких мыслей.

В ответ Ястон крепко обнял меня, прижимая к твёрдому, горячему телу, запустил руку в волосы и ответил на поцелуй с невероятным пылом. От его прикосновений закружилась голова, тело налилось сладкой истомой, а внизу живота свернулся горячий комок желания.

Способность здраво мыслить отказала за считанные мгновения. Судорожно цепляясь за плечи мужчины, я целовала, кусала его губы. Мне больше не хотелось бежать. Казалось, если он сейчас отстранится, я рухну здесь замертво. Но Ястон и не думал останавливаться. Оторвавшись от моих губ, он начал покрывать поцелуями шею. Одна его рука легла на грудь и ощутимо сжала, вторую он положил мне на ягодицы, сильнее прижимая к себе, давая почувствовать собственное возбуждение.

Я горела в огне неизведанного доселе желания. Жаждала его прикосновений и поцелуев больше, чем воздуха. Полотенце с Ястона давно слетело, оставляя его полностью обнажённым. Его руки лихорадочно шарили по телу, лаская, попутно ища застёжки комбинезона. Отстранившись, я быстро скинула мешающий предмет одежды и снова прильнула к нему. Его тело было идеально, даже наличие такой конечности как хвост, перестало смущать. Только вид его внушительного, напряжённого члена заставил покраснеть. Он — совершенство. Всё это я успела рассмотреть пока стаскивала комбинезон.

И вот я снова сгораю дотла в его руках. Мучительное, сладкое томление нарастало в теле с каждым прикосновение мужчины. Как мы оказались в кровати, не помню. Сквозь пелену экстаза до меня донёсся жалобный треск нижнего белья. Но мне было плевать. Оно мешало. Было преградой на пути к большему, невыносимо необходимому сейчас. Его губы были везде, терзали мой рот, ласкали шею, грудь, живот. Его рука скользнула вниз, и я почувствовала, как его пальцы скользят по влажным складочкам, проникая внутрь, вызывая невольный стон. Кисточка хвоста, которой он скользил по моему телу, щекотала соски, ставшие болезненно чувствительными, придавала ощущениям остроты. Меня лихорадило от желания, напряжение нарастало, превращаясь в муку.

— Ты уверена? — спросил Ястон отстранившись.

Он тяжело дышал, и его глаза пылали ярким пламенем страсти, но каким-то неведомым образом он нашёл в себе силы остановиться и дать мне последний шанс оказаться. Отказаться? Ни за что! Я хотела его, как ни одного мужчину до этого. Жаждала снова почувствовать его губы на своих. Ощутить его в себе. Мечтала узнать, какого это провести ночь с тем, кого любишь…

— Да…

Всё. Назад пути не было. И это была прекрасно. Стыдливость исчезла, оставляя место первобытным инстинктам. Потребности принадлежать мужчине, здесь и сейчас.

Ястон раздвинул мои ноги чуть шире и, глядя мне в глаза, толкнулся внутрь. Из моей груди вырвался невольный всхлип. Слишком невыносимыми и острыми были ощущения. Мужчина припал к моим губам в страстном поцелуе. Потом он вышел и снова погрузился в моё тело, проникая глубже. А потом ещё и ещё, пока не вошёл полностью. И я задохнулась от чувства даже не наполненности, а переполненности. Ястон замер, давая мне привыкнуть к нему, пережить легкий дискомфорт от вторжения. Я шевельнула бёдрами, жаждущая продолжения, и он начал двигаться. Первые несколько движений были осторожными, а потом начал двигаться в бешеном темпе. Толчки его были быстрыми, мощными, беспощадными. Он вколачивался в меня, до боли сжимая бедра и грудь, оставляя поцелуи-укусы. Клеймил, давая выход своей страсти. Но и я не отставала от мужчины. Прикусывала кожу, царапала спину и грудь, тонула в огненном сумасшествии страсти. Наше частое дыхание, мои стоны, его полустоны, полурыки смешались воедино. Не было больше меня или его, мы стали единым организмом с единым дыханием, сердцем, разумом. А потом наступил момент моей погибели. Задрожав всем телом, Ястон чуть запрокинул голову назад и издал утробный громкий стон. Меня ошпарило изнутри, и я взорвалась, разлетаясь на миллиарды осколков, закричала, оповещая Вселенную о своём счастье.

В себя я пришла распластанной на крепком горячем теле, со смущением осознавая, что он ещё во мне. Приподняв кончиками пальцев мой подбородок, Ястон поцеловал меня настолько нежно, что невольно защемило что-то в груди. Словно лаской он пытался попросить прощение за несдержанность. И я отвечала ему, наслаждаясь горячими объятиями, которые дарили наслаждение и покой.

Его член во мне снова восстал и моё тело ответило на призыв мужчины. В этот раз всё было медленно. Мужчина неспешно, с нежностью ласкал и изучал моё тело. Толчки его были неторопливыми, тягуче-сладостными. Ощущения были другими. Нет, не хуже, просто иными. Правда итог был тот же — умопомрачительный оргазм, лишающий рассудка.

За эту ночь мы были близки несколько раз, чередуя безумие страсти с выворачивающей душу нежностью. Мы отдавались друг другу снова и снова, без лишних слов, полностью растворяясь в друг дружке. Точно я знала только одно — никогда я не пожалею об этой ночи. В объятиях Ястона я познала, что значит истинное наслаждение. Он был великолепным любовником: выносливым, страстным и нежным одновременно. Он покорял, подчинял, клеймил, и вместе с тем поклонялся, отдавая себя без остатка. И пусть эта ночь никогда не повторится, я пронесу воспоминания о ней до самой старости, как нечто драгоценное, личное, только моё.

***

— Наконец-то ты моя, — прошептал Ястон, когда мы в изнеможении прижались к друг другу влажными, дрожащими телами. — Я уже и не надеялся. Теперь я обязательно вернусь, потому что меня будешь ждать ты. Мы уедем на Эриот, где родятся наши дети, о которых мы будем заботиться все сообща.

Слова Ястона подействовали на меня, как ушат ледяной воды. От ленивой неги не осталось и следа. Вселенная! Неужели он решил, что я дала согласие стать его, как там… детородной самкой? Возникшее недоразумение попахивало катастрофой.

— Ястон, — произнесла я, глядя ему в глаза, попутно завернувшись в простыню и выискивая свою одежду, — боюсь, ты меня не так понял.

— В смысле? — сел эр на кровати, ничуть не стесняясь своей наготы.

— Произошедшее сейчас ничего не значит. То есть значит. Это было чудесно, но… — я отчаянно путалась в словах, силясь объясниться, — Я не поеду с тобой на Эриот и не буду рожать никаких детей.

Эр мгновенно потемнел лицом. Глаза сверкнули холодным блеском, кулаки сжались.

— Но ты сама пришла ко мне! — воскликнул он. — Ты позволила мне не просто познать твоё тело, а приняла моё семя! А теперь заявляешь, что это ничего не значит и принадлежать мне отказываешься?

Он был зол и растерян. Меня обухом по голове шарахнуло, насколько разное значение мы вкладывали в эту ночь. Как сильно отличаются традиции и устои наших рас. Если для меня это была ночь волшебства, которую я хотела пронести в воспоминаниях сквозь годы. Способ познать хоть недолгое, но счастье; то Ястон вкладывал в неё совсем иной смысл. Он воспринимал её как покорное согласие принадлежать ему, жить в его гареме в роли инкубатора. Как бы горько не было, но ничего не изменилось. Взаимопонимание у нас по прежнему на нуле. И это убивало. Наполняло душу холодом и тоской.