Разбудил Максима шепот. Он доходил до него откуда-то снизу. Свесил голову и увидел выползающего из-под нар отца.

— Здорово, сын.

— Ты как сюда попал?

— Да вот, принес тебе продукты.

— Зачем? Я бы сам приехал. Мне старшой лошадь обещал.

— А может, я соскучился по тебе. — улыбнулся Василий Васильевич. — Кстати, и друга к тебе привел.

— Володьку?!

Максим спрыгнул с нар и выскочил из шалаша. У костра, по-турецки скрестив ноги, сидел Володька. Увидев Максима, он широко заулыбался.

— Володь, чёй-то ты тут делаешь?

— Кашу варю. А ты знаешь, маму из тюрьмы выпустили. И Коростина, и всех.

— Ну да? Кто же их освободил?

— Губернатор. Только не сам он. Дядя Вася, Никита Григорьевич поехали к губернатору и предъявили, как он называется… а, ультиматум: если он наших не освободит, то главные мастерские и депо забастуют. Губернатор напугался и выпустил. Коростину предложили в 24 часа покинуть Оренбург, а маму признали ни в чем не виноватой.

— Вот здорово!

— А ну-ка, друзья, — вышел из шалаша Василий Васильевич, — сбегайте к Абдул Валеевичу, пусть он в обед придет сюда.

— А Газиса можно позвать?

— Зови.

Когда друзья вернулись, дедушка что-то колдовал у костра над ведром.

— Ну вот, и обед как раз поспел, садитесь-ка, ребятки, попробуйте моего варева.

— А что это у тебя варится? — спросил Володька.

— Это, брат, кушанье, которого сам царь не едал, польская каша.

— А почему она называется «польская»?

— Да не польская, а польская. В поле, значит, варится.

Дед снял с костра ведро и слил в чашку воду. В ведре осталась пшенная каша с картошкой. А дед продолжал:

— Эх, если бы сюда сметанки, за уши бы не оттянул. Ну, за неимением таковой удовольствуемся постным маслом.

Из глубины шалаша он достал бутылку с подсолнечным маслом, налил в ложку и плеснул в чашку с варевом.

— Давайте-ка садитесь скореичка, будем обедать. Много ли человеку надо. Есть у нас хлебушко-батюшка и супчик, и кашка-матушка.

За обедом дедушка Кожин подмигнул Василию Васильевичу:

— А сын-то твой, оказывается, отчаянный, ночью на могилки ходил.

— А че? — встревожился Максим.

— Как че? Не всякий решится на такое. Ведь там мертвецы. Вдруг схватят?

— Брехня это все. Мертвецы не встают, а нечистой силы нет на свете.

— Ишь ты! Что значит грамотный человек. А как же попы говорят, будто нечистая сила есть?

— От темноты это все. Я теперь и на остров не побоюсь пойти. Нету там ни ведьмы, ни лешего.

— И правда, Максим, никого там нет.

— А зачем же ты рассказывал, что есть?

— Так это я для дураков. Уж больно там в Старице рыба хороша. И сом берет, и щука, и даже сазан попадается. Пусти туда всякого, распугают рыбу. А хорошо-то там как! Птица поет, как в раю. Вот кончим работу на выгрузке, съездим с тобой на остров, порыбалим.

— Все-таки признайся, струхнул, поди, на кладбище? — спросил Максима отец.

— Да, было дело, собака напугала, а так ничего.

— А на остров не побоишься ночью пойти?

— На остров, пожалуй, страшно. Там, наверно, волки водятся, а может, медведи.

— Какие в наших краях медведи? А если я скажу, что на остров позарез надо пойти?

— Ну если надо, пойду.

Подошли Абдул Валеевич с Газисом. Взрослые сели в тенек у шалаша, а ребята, не теряя времени, бросились в Сакмару. Переплыли на другой берег и улеглись в горячий песок.

— Ха, и эти сюда же, — проворчал Максим.

— Кто? — спросил Газис.

— Да вон гусаки.

Невдалеке остановилась вместительная пролетка. С нее соскочил Котька Гусаков и какой-то реалист. За ними тяжело, так, что накренилась пролетка, сошел грузный Котькин отец и подал руку не менее тяжеловесной жене.

— Почему они все такие толстые? — спросил Максим.

— Порода, видать, такая, — глубокомысленно ответил Газис и добавил: — А жрут-то сколько, вон посмотри.

И действительно, кучер раскинул ковер и на него поставил корзину, от задка пролетки отвязал большой сундук и поставил рядом, откуда-то изнутри достал еще корзину с бутылками.

— Тут на целую артель хватит, — проворчал Газис.

— Ну и пусть, — ответил Максим, — давай поборемся.

Во время борьбы Газис захватил Максима «двойным нельсоном» и, надавливая на затылок, начал гнуть его. Обычно Максим не умел вырываться из этого приема. Но тут он резко сжал руки, потянув таким образом Газисовы руки, потом взмахнул своими, присел и выскочил из объятий противника. Более того, схватил Газиса за голову и, бросив через себя, прижал его лопатки.

— Готов, Максим победил! — закричал Володька, судивший борьбу.

В это время к ним подошел Котька со своим другом. Ребята прекратили борьбу и снова плюхнулись на песок.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Котькин друг.

— Здорово, — независимо ответил Максим, не оборачиваясь и всем видом давая понять, что этот визит им совершенно ни к чему.

— Вы что, французской борьбой занимаетесь? — не отставал Котькин друг.

— Ну и что?

— Я люблю эту борьбу и сам занимаюсь.

— И знаешь приемы?

— Не только эти приемы, знаю еще джиу-джитсу. Это посильнее французских приемов. Хочешь, покажу?

Максим встал.

— Ну покажи. — Втайне он надеялся проучить этого реалистика.

А реалист продолжал:

— Ну, например, ты нападешь на меня с ножом. Вот возьми палку, это будет нож. Бей меня.

— Да ты что?

— Бей, бей, не бойся.

Максим размахнулся и ударил. И вдруг страшная боль пронзила его руку, ноги какой-то непонятной силой оторвало от земли, и он оказался на боку.

— Ух ты! — воскликнул Максим, вставая и потирая руку.

— Хочешь, научу? Вот смотри! — Реалист раздельно показал все части приема.

— А теперь ты давай. Вот я тебя бью.

Быстрый в движениях, с врожденной хорошей реакцией, Максим поймал руку реалиста, дернул ее, крутнул, подсек ногой его ноги, толкнул свободной рукой в плечо и удивился, как от таких легких движений реалист чуть не упал.

— Здорово! — восхитился Максим. — Володь, а ну-ка я тебя.

Реалист показал Максиму и Володьке еще несколько приемов. Очередь дошла до Газиса. Его валить было труднее. Он был половчее, к тому же видел, как применялись приемы, и был готов к сопротивлению. И все же реалист поборол и его. Вот он толкнул Газиса, дернул на себя, упер ему в живот ногу, упал на спину, и Газис вверх тормашками полетел через него. Но только реалист встал, как Газис перевернулся на живот, схватил противника за пятки и сильно дернул. Реалист со всего маху шлепнулся на спину. Он сел, бессмысленно огляделся и спросил:

— Это как же ты меня?

— А это татарский прием.

— Покажи еще раз.

От бросков, от ударов о землю Максима немного поташнивало. Он снова улегся на песок и снизу вверх разглядывал реалиста. Вроде бы ничего особенного, такой же, как они. Разве что постарше года на два. А ловкость какая! Котьке вон тоже пятнадцать лет, а что в нем толку.

— Ну, на первый раз хватит, — сказал реалист.

— Эх, вы, глопузики, жила слаба против настоящего борца, — съехидничал Котька.

— Молчи уж ты, мешок с трухой, — обозлился Максим, — сам ни одного приема никогда не выучишь.

— Больно мне надо руки ломать. А из вас все равно никогда борцов не выйдет.

— Что ты, Котик, — вмешался реалист, — они ребята ловкие. В отряд бы их к нам.

— Их в отряд?! Выдумываешь тоже, всяких голодранцев в отряд тащить.

— Что за отряд? — живо заинтересовался Максим.

— Отряд бойскаутов. Слыхал? Ну об этом мы, может быть, поговорим потом. Скажите, где вы учились французской борьбе?

— У Никиты Немова, — не без гордости ответил Максим.

— А кто такой Никита Немов?

— Ты не знаешь, кто такой Никита Немов? Да это был знаменитый цирковой борец. Он даже в Китае боролся.

— Это тот самый Никита Немов, которого за некоторые штучки полиция из Петрограда выслала, — вставил Котька.

— Ты что болтаешь! Никита Григорьевич с фронта приехал, раненый, он Георгием награжден, — вскочил Максим.

— А до фронта он где был? Не знаешь? И его вот, — показал Котька на Володьку, — отец и мать ссыльные.

— Что ты врешь! — вне себя закричал Максим, налетая на Котьку.

— Ничего и не вру. Пойдем, Гена, нечего с этой шантрапой якшаться.

— Перестань, Константин, — брезгливо бросил Гена. — Ребята, приходите ко мне. Вот мой адрес.

Гена достал, из кармана беленькую картонку с золотыми буквами и сунул Максиму в руку.