Конфликт с батюшкой

Казалось, что, раз произошла революция, жизнь сразу же должна измениться. Но этого не произошло. Каждый день приходилось идти в школу, а до школы — в очередь за хлебом. Так же, как и раньше, перед уроками все вставали и хором читали «Царю небесный», а по окончании уроков «Достойно».

Торопливым шагом приходила в класс Екатерина Ивановна, учила, а после уроков куда-то спешила.

Но однажды она задержала ребят и сказала, что надо избрать из учеников классный комитет. Этот классный комитет будет следить за порядком и чистотой в классе, назначать дежурных и помогать ей в том, чтобы все ученики учились хорошо.

Выбрали Максима, Газиса, еще одного паренька и двух девчонок. Председателем избрали Газиса. И вскоре комитету пришлось самостоятельно решать довольно важную задачу.

В школе кончились дрова. Заведующий школой хлопотал, но ничего у него не вышло. В классе стало холодно, неуютно.

Газис собрал комитет и внес предложение: завтра каждый ученик приносит из дому по охапке дров. Члены комитета, а потом и собрание всего класса единодушно поддержали Газиса. Но на другой день по вязанке дров принесли только Максим, Газис и Володька.

Кое-кто из ребят принес по полену, а остальные сказали, что им родители не дали, так как у самих дров в обрез.

Принесенных дров хватило на три дня. А потом заведующий школой объявил: пока школа не получит дрова, занятия прекращаются.

Честно говоря, ребята были этому рады. Максим и его друзья наметили сегодня же пойти на вокзал. Там на площади постоянно идут митинги. То солдаты из эшелона выгрузятся, то железнодорожники соберутся. Интересные речи можно послушать.

Сначала зашли навестить Никиту Григорьевича. Он натрудил больную ногу, она у него распухла, и врач уложил его в постель.

— Почему так рано из школы? — спросил Никита Григорьевич, когда ребята ввалились в его избу.

— Дров нет, — ответил Максим.

— Подлецы, и тут саботаж, — выругался Никита Григорьевич.

Что такое саботаж, ребята не знали, одно поняли, что кому-то надо было, чтобы они не учились. А Никита Григорьевич продолжал:

— В гимназиях, в реальном училище, в кадетском корпусе дров заготовлено на несколько лет, а для детей рабочих у них, видишь ли, дров нет. А вы небось рады, что нежданно-негаданно каникулы привалили.

— Ага, — откровенно признался Володька.

— Ну и дураки. Вы понимаете, нам, рабочему классу, нужны свои грамотные люди. Не какие-то там Гусаковы и прочая буржуйская шушера, а вы, наши ребята. Сейчас же обойдите всех учеников и скажите, завтра дрова привезут, и занятия будут. Василий Васильевич уже распорядился, вчера еще Екатерина Ивановна обо всем ему рассказала.

Вскоре после той демонстрации рабочие главных мастерских организовали профсоюз, раньше им это не разрешали, и отца Максима выбрали председателем. Еще его избрали в Совет рабочих депутатов. Спозаранок и до глубокой ночи он просиживал в профсоюзном комитете или в Совете. Максим считал, что теперешняя работа у отца куда легче, чем махать двадцатифунтовой кувалдой. Но отец почему-то осунулся, побледнел.

— Пошли, — прервал его размышления Газис. И ребята разошлись по квартирам оповещать школьников о завтрашних занятиях.

Три воза дров привезли дедушка Кожин и Абдул Валеевич в школу со склада главных мастерских. Так распорядился местком профсоюза. И этих дров теперь должно хватить до теплых дней: весна-то уже не за горами, март кончается.

На уроке закона божьего случилось происшествие, которое очень подняло Газиса в глазах всего класса.

А дело было так. Батюшка задал какой-то вопрос Кольке Черепанову. Тот встал и молчит. Смотрит со страхом на батюшку, моргает и ничего не говорит. Он вообще-то туповат, а тут еще, наверное, урок не выучил. Батюшка разозлился, схватил Кольку за волосы и начал стукать лбом о парту. И тут вскочил Газис и громко крикнул:

— Не имеете права бить, это вам не старый режим!

— Что, что ты сказал? — задохнулся злобой батюшка, наступая на Газиса. — Это еще что за указчик?

— Я председатель классного комитета.

— Комитета? — У батюшки глаза стали большие. Ха, и тут новая власть. — Он отошел к доске и, сделав вид, что ничего не случилось, продолжил занятия.

После большой перемены должен быть урок Екатерины Ивановны. Вместе с ней пришли батюшка и заведующий школой. Ученики встали. Заведующий кивком головы усадил их, прошел вперед и сказал:

— Абдулажанов, к доске!

Газис вышел и, встав у доски, хмуро уставился в заснеженное окно. Он догадывался, о чем будет разговор, и не ждал от него ничего приятного.

— Ты совершил непристойность и должен публично извиниться перед батюшкой.

— Я ничего нехорошего не сделал.

— Ты так находишь? Он, видите ли, делает замечание взрослому, да еще облаченному в сан священника, и не видит в этом ничего особенного!

— А чего он дерется!

Это вскочил Максим. И класс, будто только и ждавший этого сигнала, загудел.

— Тихо! — закричал на высокой ноте заведующий. — Что за галдеж? Прекратить немедленно!

А Максим запальчиво кричал, и его звонкий голос прорезал шум.

— Сейчас не старый режим, драться нельзя!.Если вы накажете Газиса, мы, весь класс, не будем ходить в школу.

— Что ты сказал? Что ты сказал? — заспешил заведующий к Максиму. Он схватил его за руку, вытащил из-за парты и поставил рядом с Газисом.

— Повтори, что ты сказал.

Класс зашумел еще сильнее.

— Да уймите вы наконец свой класс, — крикнул заведующий Екатерине Ивановне. Она подошла к столу и тихо сказала:

— Дети, успокойтесь. Ну, тихо! — и улыбнулась. Эта улыбка и сняла шум, класс замолк. А Екатерина Ивановна продолжала:

— То, что произошло сегодня в нашем классе, мы разберем без вас, на учительском совете. Думаю, что решим правильно. А сейчас продолжим занятия. Разрешите? — обратилась Екатерина Ивановна к заведующему. Тот удивленно посмотрел на нее и отрубил:

— Хорошо, Абдулажанов и Горин, сегодня в шесть часов вечера придете на учительский совет с родителями.

Найти отца не так просто. Где помещается профсоюзный комитет, Максим знал, но отец не всегда сидел на месте: то в Совете, то в цехах. А домой он приходил поздней ночью либо совсем не ночевал. Но сегодня Максиму повезло, отец пришел обедать. Максим рассказал о происшествии в классе. Когда он сказал, что пригрозил заведующему школой тем, что весь класс не придет на занятия, Василий Васильевич рассмеялся.

— Значит, решил забастовку объявить? Выходит, усвоил приемы классовой борьбы?

Любовь Ивановна сразу же напустилась на сына.

— Ну что мне с тобой делать? Чего ты лезешь, куда не надо?

— Подожди, мать, — сказал Василий Васильевич. — Ребята поступили правильно. Пора кончать в школе со старорежимными порядками.

На совет ребят не пустили. Сказали, когда надо будет, их позовут. Они пристроились на скамейке у двери кабинета и стали ждать решения своей участи. Из кабинета до них доносились голоса, было слышно, как двигают стулья. Наконец все стихло, и заговорил заведующий.

— Господа… Простите, граждане. Я пригласил вас для того, чтобы обсудить одно чрезвычайное, на мой взгляд, событие. Один из учеников позволил себе сделать замечание батюшке, причем в резкой форме. А другой ученик пригрозил забастовкой. Я полагаю, что подобного рода явления надо пресекать в самом зародыше.

— Позвольте спросить, — это говорил Никита Григорьевич. — По какому случаю ученик сделал батюшке замечание?

— Извините, вы кем приходитесь ученикам? — спросил заведующий.

— Никем. А присутствую здесь как заместитель председателя Совета рабочих депутатов, отвечающий за образование. Повторяю свой вопрос: по какому случаю ученик сделал батюшке замечание?

— Это не так существенно. Ну… батюшка слегка дернул за волосы другого ученика. Это, повторяю, несущественно. Важнее то, что ученик Абдулажанов сделал замечание старшему.

— Нет уж извините, гораздо существеннее как раз то, что батюшка позволил себе рукоприкладство. А это запрещено даже законами царского времени. До революции ребятишки как-то еще терпели побои, а теперь не хотят.

— Дозвольте пояснить, — пророкотал батюшка, — я руководствуюсь божескими законами. А в святом писании телесные наказания не только не осуждаются, а благословляются. Они укрепляют душу, внушают покорность и благонамеренность. Нельзя же допускать, чтобы дух смуты и строптивости проникал в детские души.