Он попросил у мамы двадцать две копейки на мороженое в вафельном стаканчике и кружку хлебного кваса.

«Мороженое я есть не буду, это ясно, — решил Вася, — а холодную кружку кваса выпью… Впрочем, лучше не пить, а лишний раз выстрелить в тире».

— Ты сейчас куда? — спросил Алька. — За мороженым? Я тоже не прочь. Потопали!

Как бы от него улизнуть? Вася мечтал попасть не в танк с большим кружком мишени — невелика удача! — а в колеблющийся огонёк свечи над чёрным бачком или в тонкую нитку с бомбой, подвешенной к бомбардировщику.

Проходя мимо тира, они услышали короткие шипящие хлопки выстрелов.

— Давай заглянем, — предложил Алька. — Я отлично стреляю… А ты?

— Как когда…

Вася хотел пострелять один, без свидетелей, в полном спокойствии и уверенности, что никто не следит за ним, не желает ему промаха или попадания. Даже попадания нельзя желать под руку! Стоит кому-либо пожелать тебе удачи — обязательно промажешь. Уж Вася это давно заметил.

— Тогда посмотришь, как я стреляю, — сказал Алька. — Не пожалеешь.

— Да нет, иди один.

Алька один не пошёл в тир.

— Давай тогда побродим по посёлку? Запомни, я не люблю быть один! Одному — не жизнь. Тоска! У меня всегда и везде полно друзей, дома телефон трезвонит весь день: с одним договариваюсь пойти в кино, второй клянчит помочь решить задачку, третий предлагает что-нибудь в обмен, четвёртому надо одолжить… Ну сам понимаешь, у кого что. Голова кругом идёт. Тайка на меня за это злится: ей ведь тоже хочется потрепаться с девчонками… Раза два била меня телефонной трубкой по голове и чуть не сломала…

— Что не сломала, голову?

— Да не голову — трубку! — расхохотался Алька. — А ты с юмором… Хорошо! Юмор помогает в нашей суматошной жизни. Так что я терпеть не могу тишину и одиночество. Я — за дружбу. Но запомни: уж если дружить, так дружить, всегда быть вместе и никогда не подводить друг друга.

— А как же иначе? — Вася решил ни в чём не уступать и не поддаваться Альке. Однако это оказалось не так-то просто.

За павильоном автостанции был киоск, в котором продавали мороженое. Не успел Вася и глазом моргнуть, как Алька купил два стаканчика и один буквально вложил в его руку. От неожиданности Вася покраснел:

— Да не хочу я, возьми назад!

— Не хочешь? — с улыбкой посмотрел ему в глаза Алька. — Ты всерьёз?

— Всерьёз.

— Не смеши меня, пожалуйста! Давай уговоримся, Вася: никогда не упрямься и не противься, когда имеешь дело со мной. Я желаю тебе только добра… Какой же ты стеснительный… И… И первобытный! Давно таких не встречал. Думал, они уже вывелись. Прости меня, я привык говорить то, что думаю.

Алька смотрел на Васю, а Вася, не мигая, смотрел на него. И выдержал взгляд.

— А как у тебя с оружием? — вдруг спросил Алька.

— С каким оружием?

— До чего же ты бываешь непонятливым! Если со мной дружишь, должен всё схватывать с полунамёка… — И Алька рассказал, что его папа напривозил из разных стран уйму всяких игрушечных ружей и пистолетов, стреляющих пистонами, пробками, стрелами с резиновыми присосками и крошечными ракетами…

— Значит, ты… Ты любишь играть в войну? — обрадовался Вася, потому что в последнее время ничего так не любил по-настоящему, как играть в партизан, разведчиков и десантников.

— Да теперь не особенно, — ответил Алька. — Возраст не тот.

Уже в сумерках они подошли к Васиному корпусу, к высокому тёмному кипарису с пахучими шишечками. Знакомая металлическая очередь пишущей машинки звучно дробила тишину.

— Что это? — насторожился Алька. — Что за треск?

— Да это мой папа работает, — неохотно признался Вася.

— Он что у тебя — машинистка и приехал сюда ишачить? — На Васю недоверчиво уставились Алькины глаза.

— Он в журнале работает, журналист, — стал объяснять Вася, — и привык писать не ручкой, а на пишущей машинке.

— Дома не было времени поработать?

— Не хватило, — пришлось оправдываться Васе. — Такая у него работа… Он недавно вернулся с Баренцева моря. Ну, там одного капитана в чём-то несправедливо обвинили. Надо выручать.

— Выручать — это хорошо… — Глаза Альки сметливо, понимающе блеснули. — Взаимовыручка в наше время — главное, мир без неё рухнул бы!.. А сколько твой отец зарабатывает? — Вася в точности не знал этого, и Алька не стал допытываться. — Итак, Вася, уговорились: не будем здесь скучать, будем держаться рядышком. Человек рождён не для скуки… Верно? Пока! До завтра! — И Алька длинными упругими скачками помчался к своему корпусу.

— Работяги вы, — сказала мама перед сном и вздохнула, — одна я приехала сюда бездельничать.

Утром, когда Вася открыл глаза, он услышал далёкие крики петухов и близкое натужное кваканье. Вася порывисто вскочил с кровати — пора с Санькой на рыбалку! — но тут же сообразил, где он (в полувысохшем болотце в парке обитала уйма лягушек и жаб, точно таких же, как и в Мутном пруду), и разочарованно зевнул. Папа в джинсах и майке сидел на террасе за круглым столиком и «правил» — исправлял и перерабатывал то, что написал вчера. Лицо его посмуглело, подобралось, и усталости прошлых дней как не бывало. Он работал и что-то напевал под нос. Увидев Васю, он встал и расправил плечи.

— Ну что, Вася, скажешь? Что так смотришь на меня? Вырастешь — поймёшь: иногда приходится… Мы с тобой ещё отдохнём как надо. — Папа улыбнулся.

— Пап, а ты уже скоро?

— Не очень, но конец виден.

Мамы в комнате не было — видно, ушла к морю собирать свои камни.

…На этот раз они с Алькой бродили по набережной, просторной и шумной, с пёстро разрисованными киосками, палатками и павильонами.

— Люблю толчею и шум! — сказал Алька и радостно потянулся. — Будто праздник!

Вокруг и правда было весело и шумно: с прогулочных теплоходов далеко по морю разносилась музыка, на берегу в группках гуляющих рассыпали знойный джаз транзисторы и слышались звуки гитары. Эти группки с говором и смехом двигались в одну и другую сторону — в ярких открытых платьях, шортах, джинсах, а то и просто в плавках и купальниках. Люди останавливались возле лотков с книгами, выстраивались в очереди за пивом, крымскими пирожками, чебуреками, пирожными и какао…

Алька нырял меж людьми и легко, как нож сквозь масло, проходил через плотную толпу. Вася едва поспевал за ним.

Возле одной из палаток Алька сказал:

— Займи очередь, купишь «тройной одеколон», будем смазываться, если сгорим на солнце, и ещё купи три баллончика с «Аидой». Вон видишь? Мать просила — хочет быстро, красиво и ровно загореть! Держи деньги… — Он сунул в Васину руку трёшку.

Вася встал в хвост очереди.

— Стой и не робей и не дай себя вытолкнуть, — шепнул ему Алька, — а я побегу за «Неделей», папа просил… — И он рысцой побежал к соседнему киоску, возле которого выстроилась длиннющая очередь. Алька не стал в хвост, а пристроился к стоявшей впереди накрашенной старушке в огненно-красных брюках и минуты через три подошёл к Васе, удовлетворённо помахивая газетой. И улыбнулся:

— Видел, как надо?

— Проворный ты! — сказал Вася. — Быстрей меня.

Алька залихватски поиграл глазами.

— Экономлю время. У каждой очереди есть два конца, зачем же становиться в дальний?

— А если бы зашумели? Прогнали?

— Ну и что? Подумаешь… Пошумят и умолкнут, главное — не обращать на это внимания. Если волноваться и переживать по каждому пустяку, что будет за жизнь? Честно.

— А я бы не смог, — сказал Вася. — Стыдно ведь. Будешь стоять как оплёванный.

— Знаешь, кто ты? — с печальной, дружелюбной, жалеющей улыбкой спросил Алька.

— Кто?

— Только, чур, не обижаться… Договорились? Ты, Васенька, наивный, избалованный, изнеженный мальчик. Ты привык, чтобы за тебя всё делали мама с папой. А я привык действовать сам и полагаться на собственные силёнки. Ну и на смекалку. Куда без неё?

Вася насупился. Ну и ну! Вот какого он о нём мнения… Чего же в таком случае Алька не отстаёт от него, такого избалованного и наивного? Нет, не такой он, Вася, совсем не такой. И никогда не был таким.