— Пускай его ищут где угодно, тем временем он достанется только мне… Я старый пастор и умею разбираться в человеческой психологии… Подобно тому как преступник постоянно возвращается на место преступления, точно так же диверсант и шпион всегда старается найти новые силы среди своих родных…

К этому времени полицейские посты на улице Маврокордато были уже сняты, а тайным агентам строго-настрого было запрещено показываться поблизости. Наблюдение велось из окон и с террас соседних домов. К тому же Лохер считал, что беглец попытается проникнуть в дом со стороны моря, через ограду морского клуба либо с какой-нибудь рыбацкой лодки. Поэтому у нового жилища Ламбрианидисов разместили внимательных наблюдателей, которые каждый день подробнейшим образом докладывали обо всем, что им удалось увидеть или услышать. Но в размеренной жизни семьи Иванова не замечалось особых изменений и не видно было, чтобы кто-либо из них проявлял беспокойство. Несмотря на это, хитрый лис Лохер время от времени навещал семью — под предлогом осмотра коллекции картин он проверял все комнаты…

Раскрытие многочисленных радиостанций союзников, работавших под самым носом у оккупантов, становилось для немцев задачей первостепенной важности. Теперь уже не только людская молва приписывала Георгию Иванову большинство диверсионных актов, теперь уже и германская контрразведка видела пружину многих диверсий в деятельности неуловимого агента, который к тому же часто оставлял свои визитные карточки в виде металлических табличек с надписью «В. В. 13». В ходе предпринимаемых облав вылавливали мелкую рыбешку, тогда как крупная рыба уходила в неизвестные укрытия. Немецкая разведка доносила из Египта, что там все еще не появлялся Георгий Иванов, которого считали одним из наиболее опасных врагов Третьего рейха; поскольку же он не был ни убит, ни пойман, а диверсионные акты, имеющие один и тот же почерк, не прекращались, немецкая контрразведка приходила к выводу, что искать его следует в Греции, и скорее всего в самой столице.

— Мы делаем все, что в наших силах, — разводил руками глава афинского гестапо Эрнст, которому пригрозили немилостью. — Мы следим за домом его родителей в Салониках, расставили наблюдателей во всех значительных пунктах в Афинах, где только он мог бы показаться, выделили чуть ли не целый батальон агентов, специально подготовленных для этого задания, пытались даже пойти на риск и заманить его в ловушку… Но он слишком хитер и слишком осторожен!

А тем временем агент № 1 ничем этой аттестации не оправдывал. В доме, где он остановился, с ужасом убедились в том, что их жилец иногда выбирается на пляж или в глубокой задумчивости наблюдает за транспортом и пешеходами с террас уличных кафе, а при случайных знакомствах и разговорах забывает о самых элементарных правилах конспирации. Никто не подозревал, что над рассеянным «эмиссаром Каира» вновь нависла угроза финансового краха: его скудных средств не хватало не то что на выполнение диверсионных заданий, но и просто на жизнь. Денежная проблема была настолько серьезной, что рядом с ней казались мелкими все остальные заботы и опасения.

И вот наступили дни самого настоящего голода. Часто сменяемые квартиры оказывались неподходящими; их владельцы, поняв, в чем дело, просили опасного постояльца поскорее освободить жилье. Иногда и сам Георгий вовремя обнаруживал грозящую ему опасность. Чаще всего она заключалась в слишком любопытных соседях. В других случаях врожденная греческая проницательность и наблюдательность помогали сразу же обнаружить в загадочном пришельце сходство с разыскиваемым Ивановым. Часто приходилось останавливаться на квартирах у бедняков, поскольку состоятельная публика в большинстве случаев уклонялась от риска, и тогда уже не могло быть и речи о каком-либо угощении, наоборот, хозяева сами ожидали помощи от своего, жильца. Один только вид голодающих детей приводил Георгия в угнетенное состояние, заставлял сжимать зубы, звал к действию. Он тут же отдавал хозяевам все, что у него было, а сам выстаивал длиннейшие очереди за раздаваемыми бесплатно порциями жидкой похлебки из фасоли и гороха.

«Я сейчас на положении арестованного, которому велят идти на свободу, но не дают ключей от камеры…» — невесело думал Георгий.

Одновременно с этим упорно приходили на мысль полученные еще в Александрии рекомендации: в случае осложнений при возвращении он должен не забывать о монастырях на Афоне. Там уже нашло себе убежище немало английских офицеров, а недавно и сам Георгий помог перебраться в те края английскому летчику, который выбросился с подбитого самолета на парашюте во время памятной бомбежки марафонских укреплений. Георгию сообщили, что летчику удалось пробраться на полуостров, и теперь он там дожидался прибыт во время войния подводной лодки, которая должна была его забрать. Однако Георгий хорошо знал, чтоы не так-то легко выделить подводную лодку для вывоза беглецов — им пришлось бы ждать месяцами, а может быть, и годами. «Брр!» — Георгий даже содрогнулся при одной только мысли о том, что ему придется погрузиться в безделье и спячку монотонной монастырской жизни. Ведь не ради же этого он взялся за столь сложные, требующие большой инициативы и энергии дела, чтобы вдруг оказаться без надежды на дальнейшую борьбу. Он охотно бы покинул территорию, пребывание на которой становилось для него все более опасным, но уехал бы отсюда только для того, чтобы продолжать начатую борьбу с фашизмом на другом участке фронта. Нет, он не намерен укрываться в одном из монастырей горы Афон!

Но бывало, что мысль о монастырском пристанище возвращалась к нему в периоды крайнего изнеможения, когда из-за отсутствия средств его самые лучшие намерения шли кувырком. Картины спокойной и беззаботной жизни среди монахов и отшельников вставали перед ним особенно часто в дни, когда Георгий чувствовал себя как затравленный зверь, которого загоняют охотники и гончие на лесной тропе. Здесь, в Афинах, в каждом прохожем мог таиться потенциальный предатель, каждое мгновение могло привести его к гибели. Сначала чувство опасности как бы подстегивало энергию разведчика, пробуждало в нем бдительность и волю к борьбе, но с течением времени опьяняющее чувство риска и постоянной игры, в которой ставкой была жизнь, перестало оказывать на него возбуждающее действие. Происходило даже обратное — сердце, подобно мотору, постоянно работающему на форсированном режиме, начинало сдавать. Жить и работать на столь высоких оборотах нельзя без конца. Георгию необходим был отдых. «Мое положение сходно с тем, — думал бывший ватерполист, — когда спортсмен не знает меры в тренировках и играх». Но в спорте, однако, можно было проиграть один матч, здесь же речь шла о жизни. И все-таки Георгий верил в то, что ему будет отведена ведущая роль в создании «радиомоста» через Балканы в Польшу.

И вот теперь, когда опасность грозила ему со всех сторон, а возможность провала все возрастала, он оказался в безвыходном положении. Бежать с поля боя в затхлую тишину монастырской кельи — разве к этому он стремился? Оставаясь в Афинах, он просто по своему положению продолжал осуществлять общее руководство диверсионными и разведывательными действиями. К тому же в Грецию до сих пор еще не прибыл заместитель, а его нужно было вводить в курс дел и знакомить с характером отдельных звеньев. А пока что число лиц, знакомых с агентом № 1, угрожающе возрастало. На пляже, где он до этого спокойно купался и загорал, никому не известный, теперь на него указывали друг другу и шепотом говорили, кто он. И если раньше, ловя на себе восторженные взгляды, Георгий мог относить их на счет своего атлетического телосложения, то теперь он уже читал в них нездоровое любопытство и тягу к сенсации. Он становился теперь центром внимания и прекрасно отдавал себе отчет в том, какое именно любопытство он возбуждает; то один, то другой догадывался, что это не кто иной, как повсеместно разыскиваемый, неуловимый, ставший уже легендарным в Афинах Георгий Иванов.