Светские вечера польского кружка не очень-то помогали ему в этот трудный для него период. Несколько ксендзов, у которых, вполне естественно, не было каких-либо широких интересов, а также несколько студентов учебных заведений — вот и вся тамошняя польская колония. Она никак не могла заменить ему дом. И вообще, о всяческих развлечениях здесь следовало забыть. Мир оказался суровым, совершенно не похожим на склонный к поблажкам дом. Раньше ворчание матери и отчима раздражало парня, сейчас он с удовольствием поменялся бы местами с прежним ругаемым, но горячо любимым Иреком. Новый Ирек после болезненного урока, преподанного ему напрасно потерянным годом, понял, что ему остается только один выход — всерьез заняться учебой. В случае же дальнейшего пренебрежительного отношения к своим обязанностям его ждало позорное исключение из студенческих списков, а это свидетельствовало бы только о том, что на поверку он оказался просто бездарным молокососом, неспособным усвоить курс высшего учебного заведения. Естественно, были и смягчающие обстоятельства: на первом курсе он еще не мог в достаточной степени овладеть языком, да и факультет он выбрал скорее из снобизма, чем по призванию. Но Ирек прекрасно понимал, что французским языком ему следовало бы усердней заниматься еще раньше, в Салониках, а что касается перемены факультета, то и это выглядело бы совсем по-другому, если бы он перешел не после поражения, а успешно сдав положенные экзамены…

На новом, теперь уже по-деловому избранном факультете колониальной агрономии он в ужасе схватился за голову при виде одной только программы. С ума можно было сойти от одних только названий изучаемых предметов. Экономика деревни, моторы, какая-то промышленная физика, микробиология общая и сельскохозяйственная, педология (интересно, с чем ее едят?), сельскохозяйственная химия, болезни растений и животных (господи, два огромных тома!), зоохимия, полевые работы и скотоводство общее и тропическое, то же самое и с остальными сельскохозяйственными работами, энтомология… Обучение в Салониках, которое когда-то казалось ему столь трудным, пребывание на покинутом теперь факультете, да и вообще все на свете показалось теперь Георгию менее сложным, чем эта огромная порция знаний, которую ему предстояло переварить. «С ума они все посходили!» — в отчаянии думал он. Прощай свобода, прощай спорт, прощайте мечты о привольном студенческом житье!.. И при всем этом, учитывая один уже пропавший год, ему нужно было перед матерью, отчимом и перед всем миром показать, что он все-таки настоящий мужчина.

…Известно, что получается, когда способный и самолюбивый юноша начинает систематически и упорно трудиться. Постепенно пришел успех, стало находиться время и на любимые занятия спортом и особенно плаваньем.

Доказательством тому может служить экзамен у профессора Молена, в который входило совместное с профессором посещение университетской фермы. Уже по пути туда профессор указал испытуемому на первого встречного коня в упряжке и потребовал определить его породу и происхождение. А на самой ферме профессор неожиданно попросил Георгия:

— Теперь, молодой человек, давайте совместными усилиями определим отличительные признаки вот этого милого создания…

Они как раз оказались среди многочисленного собрания самых различных представителей овечьей семьи. По указанию профессора смотритель подвел одну из овец. Студент без колебаний определил, что она происходит из Котантена. Внимательно приглядываясь к овце, Георгий начал подробнейшим образом перечислять ее особенности, старательно избегая при этом латинских названий, в которых так легко запутаться. Молен слушал и все чаще теребил свою бородку от нетерпения, но прервать студента не было никакой возможности. Понимая всю опасность положения, Георгий пустился в живописание свойств овцы, по-прежнему не произнося ни одного латинского названия, ибо латынь была для него опасней трясин в устье Галикоса.

Наконец Молен замахал руками и произнес какие-то странно звучащие латинские слова.

— Так вот, юноша, укажите мне это место прямо на данной овце, — мило улыбаясь, добавил он уже по-французски.

В этот критический момент, когда вспотевший студент напрасно напрягал память, выручила его сама овца. Представительница прославленной котантенской породы внезапно вырвалась из рук смотрителя. Обрадовавшись минутной передышке, студент ухватил овцу где-то в районе хвоста и поднял на своего мучителя полный отчаяния взгляд.

Профессор Молен перестал дергать свою бородку, лицо у него прояснилось, он похлопал студента по плечу и заявил:

— Бон… Трэ бьен… Совершенно верно! Вы указали совершенно правильно!

Общий перелом наступил в 1935 году. Все шло как по писаному. Георгий снова, но уже с чистой совестью, вернулся к спорту. Победы в плаванье, которые он одерживал еще в Салониках, сделали его одним из самых опасных соперников на водных дорожках Бельгии, пока что только в студенческих кругах.

Георгий научился разбираться теперь во многих «профессиональных» вопросах. Знал, каким предательским может оказаться деревянный трамплин, имевшийся у них в Лувене. С одного взгляда умел он оценить даже самые маленькие различия в высоте «жираф» для прыжков. Форму противников и партнеров он безошибочно угадывал в первые же минуты матча.

Чтобы не выходить из формы в зимние месяцы, Георгий сформировал университетскую баскетбольную команду и стал ее капитаном. Команда без особого труда завоевала сначала первенство Лувена, а немного позже — и первое место среди студенческих команд Бельгии.

В этот период Георгия очень интересовало водное поло. Быстро плавать он умел уже давно — уверенно работал кролем, с классическим брассом ему уже просто скучно было выходить, на боку или на спине он мог плыть километрами, а свой вольный стиль отработал так, что здесь у него почти не было соперников. И вот, оказывается, нашлась спортивная игра, в которой умение плавать являлось обязательным условием, чем-то само собой разумеющимся, как в футболе бег. Более всего в этом виде спорта его увлекала возможность применить тактические приемы, и не только отдельные из них, но и целые комбинации. Оказавшись на II Европейском турнире ватерполистов в Брюсселе, он был одним из самых внимательных зрителей.

Ведь и в самом деле, прекрасные пловцы Венгрии, Германии и Бельгии, которые отлично владели техникой бросков из воды или над нею, выделялись не только своими чисто физическими данными, умением распределять свои силы, но прежде всего хитроумной тактикой.

С точки зрения скорости и быстроты реакции у Георгия было мало конкурентов. Мяч по непонятным для зрителя причинам просто прилипал к его пальцам и послушно летел в заданном направлении. Пригодились здесь и бесконечные игры в воде с мячом еще в Салониках, пригодилось и старое умение нырять и хорошо ориентироваться в воде. Георгию обычно давали четвертый или шестой номер. В первом случае тройка нападения в последний момент передавала мяч Георгию назад, откуда и следовал бросок по воротам; во втором же случае после различных маневров она стремилась подтянуться к воротам так, чтобы мяч оказался в пределе досягаемости Георгия. Особенным успехом пользовался очень трудный для вратаря бросок, когда Георгий, подойдя почти к самым воротам противника, на лету перехватывал мяч и, будь он даже спиной к воротам и, казалось бы, почти не глядя, с большой точностью всаживал его в пустой верхний угол. Мало было вратарей, которые способны были отразить такой смелый и необычайный прием… Постепенно команда стала играть все лучше и лучше, а ее идейный вдохновитель с удовлетворением отмечал, что находит равных себе партнеров.

Агент № 1 img_3.jpeg

1935 год принес Георгию и исполнение еще одного из самых сокровенных желаний: получение польского гражданства. Очень скоро, помимо учебы и спорта, юношу стали занимать две следующие проблемы: любовь и общественные вопросы.

Сначала — чувство. Случалось ему не раз влюбляться, то в некую пани Лотечкову, летчицу из Кракова, которая повредила самолет и ремонтировала его в Салониках, то в ту или иную гречанку, бельгийку или варшавянку. И каждый раз ему казалось, что либо она, либо никто. Во время одного из таких «искусов» он, находясь на каникулах в Салониках, напрасно дожидался письма от своей «избранницы», безнадежно и горько страдая, изредка ища спасения в записной книжке, в которую он обычно записывал наиболее интересные сентенции и мысли выдающихся людей.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: